Класс начинает хихикать. Они всегда так: когда за партами сидят, все смелые и остроумные. И дружные. Против того, кто у доски.

– Хорошо, тогда скажи, к какому жанру сказок она относится, – говорит Елена Васильевна.

– Народная, – шипит с первой парты Бондарев и поправляет очки. Он постоянно их поправляет. Он только несколько дней их носит и еще не привык, что на носу у него что-то есть.

– Народная, – осторожно повторяю я. Как ни странно, попадаю в точку. Неужели и в самом деле нам задали читать «Царевну-лягушку»?!

– Правильно, – кивает Елена Васильевна. – Какие особенности народной сказки ты в ней обнаружил?

Я молчу. Кто ж его знает, какие там особенности, в народной сказке?

Бондарев тянет руку вверх и от нетерпения подпрыгивает на парте. Надоело подсказывать, хочет сам заработать оценку.

– Помоги Белоусову, – разрешает Елена Васильевна.

– Присказка, повторы, зачин, концовка, постоянные эпитеты, – выпаливает он скороговоркой и, довольный, садится на место.

– Никита, дай определение каждой особенности и приведи примеры из текста, – Елена Васильевна снова поворачивается ко мне.

Все понятно, не «Царевну-лягушку» мы проходим, а сказки вообще. Устное народное творчество. Положение хуже некуда. Теперь, пожалуй, мне не отвертеться от двойки. Ладно бы еще по математике, я с ней не очень лажу, но русский и литература! Это же мой конек. У меня и сочинения лучше всех в классе, и по стихам у меня всегда пятерки. Я и в выпуске стенгазеты участвую, и для школьного сайта пишу небольшие заметки. Говорят, что у меня литературные способности и врожденная грамотность. Татьяна Юрьевна обнаружила у меня эту «врожденную грамотность» еще во втором классе. Я самих правил не помню, а слова пишу правильно и запятые ставлю там, где надо.

Я старательно морщу лоб и делаю вид, что вспоминаю все эти «зачины» и «эпитеты». Да я бы выучил их за десять минут, если бы вчера не обманул маму. Так глупо вышло! Мама вечером спросила: «Ты уроки все выучил?» А я сидел за компьютером, мне так не хотелось отвлекаться, чтобы объяснять, что у меня осталась невыученной только литература! Я ее собирался почитать перед сном. Ну я и сказал маме: «Угу». А мама сказала, что это очень хорошо, и если я свободен, то могу посидеть с Маринкой, пока они с папой съездят в бассейн. А с Маринкой разве поучишь? Ей девять месяцев, она ходить еще не умеет, но очень шустро ползает. Вот мы и ползали с ней весь вечер, до одиннадцати часов, пока мама с папой не вернулись. А потом уже поздно было признаваться, что у меня литература недоучена.

– Ну что, Никита, – окликает меня Елена Васильевна, – мы услышим от тебя что-нибудь вразумительное?

Я тяжело вздыхаю и уже собираюсь признаться, что с вразумительным ответом сегодня ничего не выйдет. Но тут открывается дверь, и в кабинет входит наш завуч с какой-то девочкой. Полная женщина в очках – наверное, мама девочки – остается в коридоре.

– Это ваша новая одноклассница, – говорит завуч. – Познакомьтесь. Ангелина Ожёгова.

– Ожегова, – поправляет из коридора женщина в очках. – Ударение на первый слог. Как толковый словарь.

Девочка молчит и смотрит в пол. Она вся такая аккуратная в своей школьной форме в клеточку. И волосы у нее светлые и воздушные. Она похожа на сказочную фею.

– Иди, Никита, на место, – говорит Елена Васильевна. – Надеюсь, на следующем уроке ты будешь более разговорчивым. Готовься, обязательно тебя спрошу.

Я возвращаюсь за парту. Повезло, не схлопотал двойку. Это новенькая мне помогла. Ангелина Ожегова. Она моя спасительница. Елена Васильевна сажает ее на соседний ряд, через проход от меня. Я упираюсь лбом в согнутые руки, как будто читаю учебник, а сам незаметно поглядываю вправо. Новенькая сидит неподвижно, опустив голову. Но вдруг, в какой-то момент, я ловлю на себе ее быстрый взгляд и вздрагиваю от неожиданности. Я вижу ее глаза. Они у нее синие-синие, как небо летом. И как море в Турции.

Дать бы ему в лоб, этому борзому пацану в конце очереди! Сидит, наглый такой, улыбается. И смотрит ехидно, будто он сам туда не пойдет, в этот жуткий кабинет. Его счастье, что с мамашей пришел, а то уже схлопотал бы по шее за свои ухмылки. У меня разговор короткий: чуть что – сразу в глаз. Андрей, мой отчим, всегда говорит: нельзя себя в обиду давать, нельзя быть слабаком. Задевают – сразу бей, не раздумывай. Пусть тебя боятся, а не ты.

Открывается дверь, выходит девчонка, держится за щеку. И глаза какие-то безумные. То ли от страха, то ли лекарство вкололи. У меня ноет живот. Моя очередь. Я с трудом глотаю слюну.

– Идите, – говорю я бабусе с мелким пацанчиком. Тот испуганно скулит.

– А сам чего? – спрашивает бабуся. – Твоя же очередь.

– Да не моя, – говорю, – другу занял. А его все нет.

Бабуся встает, силой тащит в кабинет внука. Я глубоко вздыхаю. Наглый пацан снова улыбается. Ох, как бы я ему врезал, если бы он был один!

Да, я пропустил уже троих. А сам сижу в очереди полтора часа. Может, уже два. Как назло, забыл дома телефон, даже время убить нечем. Все потому, что собирался впопыхах. Зуб болел так, что хоть на стенку лезь. Мама дала таблетку и выпроводила к врачу. Сказала: иди, с острой болью принимают без талонов. Я пришел, да не просто пришел, а примчался! А тут боль взяла и прошла. От таблетки или от надписи на двери «Стоматолог-терапевт», не знаю. А как войти в кабинет без этой самой «острой боли»? Ноги-то не слушаются, не идут туда. Вот и сижу здесь, в этом коридоре, ни туда ни обратно. И домой тоже нельзя, мама дома. Узнает, что зуб не вылечил, вечером Андрею расскажет. И он будет считать меня слабаком.

Андрей – настоящий герой, он в спецназе служил и на войне был. А теперь пожарным работает. Он в горящий дом идти не боится. Он в огонь как на работу идет, каждый день. А я к зубному врачу один раз войти не могу… Трус!

Но в этот кабинет реально страшнее, чем в огонь!

Бабусин внук орет на весь коридор. Надо же, дверь закрыта, а слышно, как будто он рядом. Моя рука сжимает обломанный край сиденья. Сама сжимает, без меня. Даже не замечаю, как деревянные края впиваются в ладонь. Потом долго разглядываю красно-белые следы.

Из кабинета пулей вылетает внук. За ним спешит-спотыкается бабуся. Я с трудом поднимаюсь. Сейчас или никогда. Как в тумане вижу гадкую усмешку пацана. Мне кажется, что это Андрей. Это он смотрит насмешливо и презрительно. Я не могу вынести этот взгляд. И я иду. На деревянных ногах. Прямо туда, в кабинет. И сажусь в пыточное кресло, и раскрываю рот. И зажмуриваюсь, когда в десну вонзается игла.

Я прихожу в себя уже дома. Отрываю голову от подушки и языком осторожно щупаю запломбированный зуб. Язык плохо ворочается – наверное, из-за укола.

– Проснулся? – говорит мама. – Что тебе там вкололи? Пришел и сразу спать лег. Три часа проспал.

Я не отвечаю, я устал. Я вернулся с войны. Победителем.

– Тебе уже есть можно. Будешь? – спрашивает мама. – Я блинчиков напекла.

Обожаю мамины блинчики. Но буду ждать Андрея. Здорово ужинать вместе с ним. Как хорошо, что он теперь с нами живет.

Трезвонит-надрывается звонок на двери. Это Кит. Только он один звонит в дверь, а не в домофон. Мы живем в одном подъезде. Я на втором этаже, он на пятом. Кит – это Никита, мой лучший друг. Мы дружим уже одиннадцать лет.

– Егор, ты заболел? – кричит с порога Кит. – Почему в школу не пришел?

– У зубного был, – говорю я и иду ему навстречу. Меня качает.

Кит передергивает плечами и спрашивает:

– Ну и как? Страшно?

Я оглядываюсь: не слышит ли мама? Нет, она в кухне.

– Да жесть вообще! Я даже слинять хотел, – говорю я правду. Ему я всегда говорю правду. Кит понимающе кивает. Потом говорит:

– А к нам новенькая пришла…

Заканчивается вторая неделя в новой школе. Мне здесь не нравится. На меня все смотрят как на помешанную. Кроме меня, никто не ходит в форме. У них, оказывается, и формы никогда не было. Девчонки приходят, кто в чем хочет – кто в платьях, кто в коротких юбках, а кто даже в джинсах. И только я – в школьном сарафане. Потому что так хочет папа. И спорить с ним бесполезно. Он не понимает, что я выделяюсь из всех, что меня сразу видно в классе. И на меня все оглядываются, шепчутся и хихикают. А когда классная руководительница похвалила меня за то, что я выгляжу очень опрятно и с меня всем надо брать пример, стало еще хуже. Со мной вообще перестали разговаривать. Моя соседка сбежала на первую парту, сказала, что ей плохо видно доску. И теперь я сижу одна. И хожу на переменах одна, и ем в столовой одна. Это Ирка Мальцева всех настраивает против меня, крыса ушастая. Она у них считается первой красавицей, модно одевается, ногти красит. Правда, лак бесцветный, чтоб учителя не ругались, но все равно видно, что ногти красивые и гладкие как пуговки. У нее тонкие изогнутые брови и длинная коса, аж до поясницы. И она вся такая крутая, все ей в рот смотрят. Девчонки, конечно. Они готовы затоптать друг друга, лишь бы постоять с ней рядом или посмотреть новые фотки в ее телефоне. Показать ей свои фотки – так это вообще честь! А уж если она посмотрела и снисходительно сказала: «Ну супер» – то тут вообще счастья полные штаны. «Ой, Ирочка, а мою посмотри! А мою!» Слушать тошно.