Рубцы, которые никто никогда не увидит.

Когда она уходит, не закрыв за собой дверь, то мне не хочется задержаться в этой комнате подольше. Включая фен на низкой скорости, я беру в руки чёрную с деревянной оправой расчёску и начинаю сушить волосы. Это занимает ровно двенадцать минут, и затем я откладываю всё в сторону, уверенная в том, что высушила волосы досуха. Я не слишком часто распускаю их, и сегодня ничего не поменяется. Поэтому я разделяю волосы на две части и начинаю плести французские косички. Завязываю их резинками из коробочки, которая ближе всех стоит к зеркалу, и они словно две золотые веревочки, свисают вниз по моей спине. Отойдя от туалетного столика, я выгляжу, как в прочем и всегда — простой, скромной и незаметной. Поворачиваю голову к книжной полке, чтобы отыскать свою библию, тетрадь и записную книжечку. Моя бежевая сумочка лежит на краешке стола, где я её и оставила вчера ночью. Схватив её, сую туда библию, тетрадь и записную книжку вместе со своим тёмно-серым альбомом, так на всякий случай. Если мне удастся улизнуть со службы, то я смогу немного порисовать.

Глава 3

Эйли

Я иду по коридору небольшого дома, в котором они жили ещё до того, как я переехала к ним, чтобы спуститься вниз. На стенах, которые оклеены обоями с цветочным узором, со вкусом висят мои фотографии, которые были сделаны на протяжении многих лет, ещё до того, как родилась Сара. Некоторые были сделаны в Рождество и день Рождения, когда любящая семья собралась вместе — Рейчел со своей вездесущей идеальной улыбкой домохозяйки и Тим, большой, угрюмым полицейский-детектив рядом с ней, моё же место всегда было между ними. Я не улыбаюсь, но и не такая же угрюмая, как Тим, я просто стою. Ничем особым не выделяясь. Я предпочитаю смотреть на противоположную стену, на ту, которая ближе к правде. Сара и её родители — хотя это и не совсем правда — создают некое подобие любящей подлинной семьи.

Лестница скрипит, когда я спускаюсь вниз и направляюсь в сторону кухни. Декор дома напоминает мне романтическое утро, в которое мне приносят завтрак прямо в мягкую постель. Всё те же обои бледно-жёлтого цвета в цветочек, которые были в коридоре, являются постоянной тематикой по всему дому. Это слишком ясно говорит о плохом вкусе Рейчел. В гостиной стоят два дивана с обивкой насыщенного розового цвета. В центре гостиной расположен камин из красного камня, под который в комнате сделала вся мебель. В левом углу комнаты стоит красивый массивный буфет. На каминной полке также стоят фотографии, но, к счастью, на них я мелькаю меньше.

Когда я достигаю кухни, то вижу их всех в полном сборе. Рейчел стоит возле плиты, где я уверена, она торчит с семи утра. Мой взгляд перемещается на микроволновую печь, а именно на время, которое отображается на ней, и я вижу, что уже половина десятого. Два с половиной часа она готовит завтрак, словно здесь не три человека, а целая армия, которую нужно накормить. Взглянув на неё, вы бы не сказала, что она фанатка горячей пищи. Она всегда очень щепетильна со своей внешностью, а сегодня вдвойне, потому что сегодня воскресенье, а это означает поход в церковь, и словно ей предстоит пройти по персональной красной дорожке. Она обращает особое внимание на свою одежду. Её светлые с отблеском рыжего волосы хорошо вымыты и связаны в тугой пучок. Веснушки, виднеющиеся на её бледном лице, замаскированы толстым слоем макияжа. Лавандовое платье прекрасно сидит на её миниатюрном тельце, но оно не достаточно обтягивающее, поэтому не выглядит пошло. Позолоченный пояс, подчёркивающий её талию, отлично сочетается с туфельками на ногах такого же цвета. На ней надета цепочка, которая также подходит к платью, и часы, которые ей подарил Тим на её день рождения несколько лет назад. Всё выглядит идеально в этом месте. Очаровательно. И никто не догадается, что под белым кардиганом, надетым поверх платья, она прячет ужасные синяки, которые ей оставил Тим в очередном пьяном состоянии. Эти недостатки она хорошо умеет скрывать от внешнего мира. В этом мы с ней очень похожи друг на друга.

— А вот и ты, — приветствует она меня с упрёком, когда наконец-то замечает моё присутствие. — Ещё бы минутой дольше и я бы послала отца проверить тебя.

Я проделала хорошую работу быстро спустившись вниз и не вызвав каких-либо глупых мыслей у остальных, поэтому хватаю стакан апельсинового сока, который она предлагает. Сара полностью с головой ушла в книгу, и едва замечает, когда я скольжу на стул возле неё.

— Я поздно уснула, — говорю я спокойно, делая глоток сока.

Встревожено, Рейчел поворачивается ко мне.

— Снова кошмары? Нам следует позвонить доктору Петерс?

— Нет, — отвечаю я немного быстрее, чем следовало, но мне следует рассеять её беспокойство до того, как это превратится во что-то другое. — Просто допоздна учила домашку.

Мне потребовалось почти два года, чтобы вновь получить некую свободу действий, которую я потеряла, когда оказалась в больнице, порезав себя. Меня вынудили пройти закрытую терапию с доктором Петерс, чтобы осознать все последствия таких действий. Поначалу всё было хорошо. Я говорила, а он делал то, за что ему платили — внимательно слушал и пытался участвовать в разговоре, невнятно лепеча, когда это было необходимо. У меня ушло два месяца, чтобы понять, что доктору Петерс плевать на мои проблемы, он скорее хотел реализовать себя с помощью моей жизни, донося всё Тиму с наших личных разговоров. Я была такой дурой, что успокаивала себя ложным чувством безопасности, и настолько глупа, что поверила в то, что могу всем доверять. Я доверяла доктору Петерс все свои секреты, рассказывала ему о Тиме и его склонности к насилию по отношению к Рейчел, когда тот слишком много выпивал. Я узнала о предательстве доктора Петерс, когда ощутила обжигающий ожог от руки Тима по моему лицу наряду с угрозой, чтобы я держала свой «долбаный рот на замке». После этого я едва могла разговаривать с ним на моих сеансах, а когда делала это, там больше не было чего-то важного. Мне пришлось немного соврать и просимулировать, что терапия проходит нормально, чтобы убедить Рейчел в том, что со мной всё хорошо, и проявить желание присоединится к амбулаторной группе, потому что так будет намного полезней для моего лечения. Но проблема возникла в убеждении Тима. Рейчел обратилась с этой темой к нему, как в прочем она всегда делала со всеми решениями в своей жизни, и я была полностью уверена в том, что он скажет «нет». Поэтому для меня стало полной неожиданностью, когда он сдался и позволил мне выйти из под надзора доктора Петерс. Почти год прошел с тех пор, а я до сих пор не понимаю, почему он это сделал. Я ни на секунду не могу поверить, что он сделал это по доброте сердечней. Тим бессердечный. И такие добрые поступки всегда вызывают подозрения, особенно если они исходят с его стороны.

— Ну, тогда всё хорошо, — говорит она, ставя передо мной тарелку с яичницей, беконом и жареным картофелем. — Но ты же помнишь, как выбраться из этого, Эйли. Ты можешь скрывать это за кучей домашних заданий, но не позволяй этому управлять твоей жизнью. Твой отец и я хотим, чтобы ты хорошо училась в школе, но не во вред своему здоровью, милая. Разве я не права, Тим?

За первой тарелкой следует вторая, на которой лежат четыре блина, но сейчас не еда занимает мои мысли, потому что моё тело рефлекторно застывает, страх ползёт по моей спине оттого, что его внимание теперь обращено на меня.

Приподнятая раскрытая газета, помятая в уголке из-за переворачивания страниц, открывает невыразительное лицо Тима.

— Отстань от неё, — начинает он, переводя на меня пылкий взгляд своих чёрных глаз. — Она делает именно то, что от неё ждут, — смысл этих слов, словно слой напряжённости скрытый под пучинами океана.

Я держу свои глаза опущенными, рассматривая недавно поставленную Рейчел тарелку. Лучше уж такие слова, чем его кошмарный взгляд.