— Я не был бы слишком молод, если бы купил это кольцо для Сидни, да?
Она прикусила губу, и я вырвался из её хватки.
— Мой отец настолько боится привязанности, что последние десять лет каждый месяц встречается с новой женщиной. Сет настолько замкнут и невротичен, что предпочтет прожить жизнь в одиночестве, но не позволит кому-нибудь оставить тарелку в раковине. Не думаю, что мне нужен его совет по поводу отношений. И к сведению, это твоя работа поддерживать меня. Все тебе говорили не разводиться с моим отцом и не выходить замуж за Стива. Если бы ты их послушала, то где была бы сейчас?
К тому времени, как я закончил пламенную речь, она начала задыхаться. Я посмотрел на дверь. Нужно уйти отсюда, быстрее. Я хочу быть с Оливией. Увидеть её лицо, поцеловать.
— Калеб.
Я посмотрел на мать. Она была хорошей мамой для меня и брата. Достаточно хорошей, чтобы бросить моего отца, когда заметила, насколько разрушающим для нас было его влияние. Для остальных она не была идеальной, но я понимал, в чем причина. Она резка и критична. Такое часто встречается среди богачей. Я никогда не ждал, что она примет Оливию. Но, по крайней мере, надеялся, что реакция будет не такой банальной.
Она снова положила свою руку на мою, легонько её сжав.
— Знаю, ты думаешь, что я поверхностная. Может, так и есть. Женщин моего поколения учили не задумываться о чувствах и делать, что говорят. Но я более восприимчива, чем ты думаешь. Она уничтожит тебя. Она ненормальная.
Я мягко убрал её руку.
— Тогда позволь ей меня уничтожить.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Настоящее
Сначала я отвожу домой Кэмми. Выйдя из машины, она целует меня в щеку и удерживает мой взгляд дольше обычного. Я знаю, что она сожалеет. После всех этих лет наших отношений с Оливией, как она может быть равнодушной? Я киваю ей, и она улыбается. Когда я возвращаюсь в машину, Оливия смотрит на меня.
— Порой мне кажется, что вы с Кэмми общаетесь без слов, — говорит она.
— Возможно, так и есть.
Оставшуюся часть пути мы молчим. Это напоминает мне наше возвращение из похода, когда хотелось так много всего сказать, но не хватало храбрости. Сейчас мы гораздо старше, так много произошло. Не должно быть так сложно.
Я несу её сумки наверх. Она придерживает входную дверь, когда мы поднимаемся на её этаж, поэтому я иду вперед и захожу в фойе. И снова отмечаю отсутствие Ноя. Чувствуется, что она живет тут одна. Воздух теплый. В определенный местах я даже ощущаю запах ее парфюма. Она включает кондиционер, и мы идем на кухню.
— Чаю? — спрашивает она.
— Да, пожалуйста.
На несколько минут я могу притвориться, что это наш дом, и она заваривает мне чай так же, как делает каждое утро. Я наблюдаю за тем, как она ставит чайник и достает чайные пакетики. Потирает шею и трет колено, ожидая, когда закипит вода. Затем достает стеклянную сахарницу с кусочками сахара и маленький молочник и ставит на стол передо мной. Я отворачиваюсь, притворяясь, что не наблюдаю за ней. И от этого моё сердце слегка покалывает. Мы всегда говорили, что предпочитаем сахар в кусочках, а не песок. Она встает на цыпочки, чтобы достать с полки две чашки. Изучаю её лицо, пока она бросает четыре кусочка сахара в мою кружку. Размешивает и добавляет молоко. Я тянусь к кружке, прежде чем она успевает убрать руку, и наши пальцы соприкасаются. Смотрит на меня. И отводит взгляд. Она пьет чай только с одним кусочком сахара. Несколько минут мы очень увлеченно разглядываем стол. Наконец, я опускаю чашку, которая ударяется о блюдце. Между нами словно назревает буря. Может, именно поэтому мы смакуем тишину. Я встаю и несу наши чашки в раковину. Мою их и ставлю на сушилку.
— Я все ещё хочу тебя, — говорю я. Сам удивлен, что произнес это вслух. И не знаю, какая у нее реакция, потому что стою к ней спиной.
— Пошёл ты.
Удивлена, удивлена.
Она не может скрыть от меня свой грязный ротик. Я вижу, как она смотрит на меня. Чувствую нотку сожаления, когда мы случайно соприкасаемся кожей.
— Я построил для тебя дом, — говорю я, оборачиваясь. — Я сохранил его, даже когда был женат. Нанял ландшафтного дизайнера и парня для чистки бассейнов. Раз в два месяца приезжает клининговая служба. Зачем я это делаю?
— Потому что ты ностальгирующий дурак, который так долго отходил от прошлого, что женился на другой.
— Ты права. Я дурак. Но, как ты заметила, дурак, который никогда не отпустит тебя.
— Отпусти.
Я качаю головой.
— Неа. В этот раз ты нашла меня, помнишь?
Она немного краснеет.
— Скажи, почему ты позвонила мне.
— А кого ещё я знаю?
— Например, своего мужа.
Она оглядывается.
— Ладно, — наконец, говорит она. — Я испугалась. Ты был первый, о ком я подумала.
— Потому что…
— Черт побери, Калеб! — она ударяет кулаком по столу, от чего ваза с фруктами подпрыгивает.
— Потому что… — снова говорю я. Неужели она думает, что напугает меня своей маленькой истерикой? Только самую малость.
— Ты всегда хочешь всё обсудить.
— Дело не в том, что я хочу поболтать. Проблема в недостатке общения.
— Тебе стоило бы стать психиатром.
— Знаю. Не меняй тему разговора.
Она кусает ноготь на большом пальце.
— Потому что ты — мое укрытие. Я иду к тебе, когда в замешательстве.
Мой язык немеет, заплетается. Что я должен на это ответить? Это настолько неожиданно. Может, опять поругаться. Или снова всё отрицать.
А потом у меня съезжает крыша. Я действительно схожу с ума. От того, как сильно хочу её и мечтаю, чтобы она призналась, что тоже меня хочет.
Меряю шагами кухню, сцепив руки за затылке. Хочется по чему-нибудь ударить. Бросить стул в стеклянный шкаф. Внезапно я останавливаюсь и смотрю на нее.
— Ты уходишь от него, Оливия. Уходишь, или это конец.
— Это. Конец. ЧЕГО? — она перегибается через стол, растопырив пальцы от злости. — У нас никогда не было начала, или середины, или чертовой минуты, чтобы побыть влюбленными. Ты думаешь, я этого хочу? Он не сделал ничего плохого!
— Вранье! Он женился на тебе, хотя знал, что ты влюблена в меня.
Она отклоняется и выглядит неуверенно. Я наблюдаю, как она ходит по кухне, положив одну руку на голову, а другую — на бедро. Когда она останавливается и смотрит на меня, на её лице искаженная гримаса.
— Я люблю его.
Я пересекаю кухню за две секунды. Хватаю её за руку, чтобы она не смогла убежать и наклоняюсь, чтобы наши лица находились на одном уровне. Мой голос больше похож на рычание какого-то животного.
— Больше, чем меня?
Её глаза перестают пылать, и она пытается отвернуться.
Я трясу её.
— Больше, чем меня?
— Я никого не люблю больше тебя.
Мои пальцы сильнее сжимают её руку.
— Тогда почему мы играем в эти глупые игры?
Она вырывает руку, её глаза полыхают.
— Ты бросил меня в Риме! — она отталкивает меня. — Ты бросил меня ради этой рыжеволосой суки. Ты знаешь, как это больно? Я пришла рассказать тебе о моих чувствах, а ты просто прошёл мимо.
Оливия редко показывает свою боль. Это так непривычно, что даже не знаю, как мне реагировать.
— Она была не в себе. Её сестра застрелилась. Она проглотила банку снотворного! Я пытался спасти её. Тебе я был не нужен. Никогда. Ты очень ясно дала это понять.
Она идет к раковине, берет стакан, наполняет его водой, делает глоток и швыряет мне в голову. Я уворачиваюсь, и он ударяется о стену, разбившись на тысячи кусочков. Смотрю на стену, куда пришелся удар, а затем перевожу взгляд на Оливию.
— Моё сотрясение не решит проблему.
— Ты был трусом. Поговори ты со мной тогда в музыкальном магазинчике, не солгав ни разу, мы бы сейчас здесь не стояли.
Её плечи, секунду назад напряженные, обмякли. Всхлип срывается с её губ. Она пытается приглушить его рукой, но слишком поздно.
— Ты женился… у тебя родился ребенок… — её слезы текут ручьем, смешиваясь с тушью и оставляя черные полосы на щеках. — Ты собирался жениться на мне. Это должен был быть мой ребенок, — она падает на диван и обхватывает себя руками.