— Лучше не спрашивайте! — с улыбкой вмешалась тетушка Лу. Она тоже взяла себе лапши и уселась на край кана. — Нахулиганил, да еще рассказывает, бесстыдник! Бросил меня одну в больнице и глаз не кажет. Хорошо, что врачи пожалели меня: и операцию сделали, и лекарства давали. А одна врачиха увидала, что ко мне никто не ходит, так даже купила мне фунт сахару, вот!

— А потом вы заплатили больнице? — продолжал допытываться Цю Бинчжан.

— Какое там! Ведь скоро началась новая политическая кампания, и о нас все забыли, — пояснил хозяин.

— Выходит, от беспорядков тоже иногда бывает толк! — со смехом заключила тетушка Лу.

Цю Бинчжан опустил голову и замолчал. Он думал о том, что эту историю даже рассказать кому-нибудь неприлично, а не то что включить в отчет.

Участники — те же, что утром. Протокол ведет Гу Цюши.

Когда заседание началось снова, заведующий Цю первым делом разъяснил политику укома, подчеркнув, что это заседание созвано не для того, чтобы кого-то преследовать, а чтобы улучшить работу и развивать дух партийной демократии.

Потом выступил Ян Дэцюань и сказал: «Утром я вел протокол и не мог выступать, а сейчас хочу честно сообщить, что кошек на стенде во время критики Дэн Сяопина нарисовал я. К товарищу Ли Ваньцзюю они не имеют отношения».

Товарищ Сяо Мэйфэн вставила: «Об этом совершенно необязательно было рассказывать, и тем более неуместно было подчеркивать свою честность».

Все участники заседания согласились с выступлением товарища Ян Дэцюаня и дополнением товарища Сяо Мэйфэн.

В заключении товарищ Цю подвел итоги заседания, согласившись с мнением всех выступавших, и указал, что сегодняшнее заседание носило закрытый характер. Никто из участников не должен рассказывать о нем, чтобы не подорвать сплоченности коллектива.

Река Наследниковка тихо несла под летним солнцем свои зеленовато-голубые волны. Плакучие ивы на берегах образовали над ней длинный прохладный навес. Ребятишки, сбросив одежду, плескались в реке, точно стайка утят.

Дорога в уездный центр шла по берегу реки. Цю Бинчжан, продолжая держать одну руку на руле велосипеда, другой рукой расстегнул свой френч и, обдуваемый ветерком, весело катил по дороге. Он был очень доволен сегодняшним заседанием, потому что сам не проявил никакой активности. Кандидатуры для этого заседания выделило правление объединенной бригады, причем со всех трудовых участков. Цю Бинчжан отнюдь не покрывал Ли Ваньцзюя; напротив, он даже поднял самый острый вопрос, затронутый в анонимке, — о критике Дэн Сяопина. Ну и каков результат? То, что в деревне нарисовали двух кошек? Это не бог весть какое преступление. Правильно сказал этот демобилизованный: в то время на всех оказывали административное давление и не критиковать было просто нельзя!

Единственное, что несколько удивляло Цю Бинчжана, — всеобщая любовь деревенских к Ли Ваньцзюю. Такого он не ожидал. Действительно, как говорилось в письме, о нем хорошо отзываются и старые, и малые! Вы поглядите хотя бы на тетушку Лю: просто верноподданная какая-то, защищала Ли Ваньцзюя преданно, лихо, ловко, ни одного дурного словечка о нем не проронила. Все это выглядело и смешно, и глупо, но что возьмешь с крестьян — они ведь люди простые, даже туповатые. Вот если первый секретарь вытащит на ковер меня да припомнит за многие годы все делишки, в том числе и те, которые я не совершал, то кто меня защитит? Боюсь, что и выступить-то никто не решится, разве что Ци Юэчжай возьмет на себя хотя бы часть вины.

Вспомнив о втором секретаре, Цю Бинчжан немного помрачнел. Последнее время он ходит, словно морозом побитый, и вроде бы сторонится меня. Заговоришь с ним — он почти не реагирует, как будто я и в самом деле что-то совершил, а он боится замараться. Но что такого я совершил? Я в укоме всего лишь исполнитель. Другие могут не знать этого, а уж ты-то знаешь! Тебя и меня никакие загородки не разделяют: если одного из нас начнут чистить, то кусать друг друга будет глупо!

К счастью, Ли Ваньцзюй крепко стоит на ногах. Попытавшись сделать из него отмычку, наши враги просчитались. Сюда бесполезно тыкать ножом — кровь не выступит. Кстати, а кто же наши враги? Кто написал эту проклятую анонимку? Кто-нибудь из деревенских? Не похоже. В деревне у Ли Ваньцзюя нет врагов, никто не станет на него доносить. Может быть, из уезда? Теперь вроде бы и это не подходит. В анонимке все описывается очень конкретно, а уездные не могут знать таких фактов. Из коммуны? Вот это не исключено. Даже на сегодняшнем заседании кто-то говорил, что Ли Ваньцзюй враждует с правлением коммуны.

Цю Бинчжан нажимал на педали и думал: это дело нужно проанализировать всесторонне. Если анонимку сочинил кто-нибудь из уезда, то ее острие направлено не на Ли Ваньцзюя, а на Ци Юэчжая. Зачем уездным кадровым работникам нужен какой-то деревенский партийный секретарь? Если же анонимка послана из коммуны, тогда другое дело. Деревня, объявленная передовой, всегда ходит в любимцах укома, а в коммуне могут найтись недовольные. К тому же Ли Ваньцзюй остер на язык, кого-нибудь там не пощадил или просто зазнался, вот на него и навесили ярлык человека, не подчиняющегося руководству. Если это так, то более правдоподобной версии и искать не нужно.

Погруженный в свои мысли, Цю Бинчжан замедлил ход. Внезапно до него донесся крик:

— Товарищ Цю! Куда это вы едете?

Завканцелярией вздрогнул от испуга и поднял голову: перед ним был не кто иной, как Ли Ваньцзюй — герой его неустанных размышлений. Он уже слез со своего велосипеда и, ведя его рядом, с улыбкой шел к Цю Бинчжану. Невысокого роста, дочерна загорелый, он был одет сегодня в рубашку с галстуком, но на галстуке виднелись пятна от пота, а синие полотняные штаны были завернуты до колен, обнажая смуглые волосатые ноги со вздувшимися венами. Его вытянутое лицо с впалыми щеками действительно напоминало обезьянью мордочку, о которой упоминалось в письме.

Цю Бинчжан тоже сошел с велосипеда, сделал несколько шагов, и они оба остановились в тени ив, росших вдоль дороги.

— Вы возвращаетесь в уезд? — спросил Ли Ваньцзюй.

— Да, — улыбнулся завканцелярией. — Я ездил в вашу деревню.

— Вот как! — немного оторопел Ли Ваньцзюй, но тут же улыбнулся в ответ. — Так куда же вы спешите? Наверное, меня искали? Тогда едем снова к нам!

— Нет, я уже закончил все свои дела.

— Ну а раз закончили, надо отдохнуть с нами! Мы ведь вас не часто видим! — воскликнул Ли Ваньцзюй. Он не спрашивал, что за дела привели завканцелярией в деревню.

— А ты в коммуну ездил? — невольно спросил Цю Бинчжан, вспомнив о вражде Ваньцзюя с правлением коммуны.

Ли Ваньцзюй вытащил из кармана смятый носовой платок, вытер им пот со лба и снова улыбнулся:

— Точно, на собрание ездил. Когда-нибудь я, наверное, помру на этих собраниях в коммуне!

— Ты бы лучше наладил с ней отношения…

Ли Ваньцзюй скользнул взглядом по лицу Цю Бинчжана и вздохнул:

— Невозможно. Нечего налаживать. Они только в собраниях и видят работу. В месяц самое меньшее раз по двадцать заседают, так что тут я с ними не договорюсь. Для меня самое главное — пораньше с собрания смыться. В деревне куча дел — чего я тут сидеть буду? Кто за меня станет работать? Хлеб на земле вырастает, а не на собраниях. Недавно мы тут прикинули и послали сидеть на заседаниях одного старого члена партбюро. Несколько раз он сходил, а потом в коммуне это дело раскололи и спрашивают людей: «А ваш Ли Ваньцзюй что, помер? Или еще больше зазнался?» Пришлось мне снова идти, раз они так говорят. Ну скажите, можно такие отношения улучшить?

— Ладно, ладно, нечего передо мной плакаться. Как будто я не знаю твоей склонности к либерализму! Добра тебе желаю, поэтому и говорю. Чем выше дерево, тем больше его ветер колышет. У тебя в последние годы есть успехи, вот некоторые и норовят подобраться к тебе со спины да ногой пнуть!

— Что, кто-нибудь донес на меня?