— Вздор! — гневно сказал Инь Сюйшэн. — Цзюйцзюй — невеста нашего Пэн Шукуя, командира отделения!

— Разве я посмею говорить вам вздор! — взвыл Узколицый, барахтаясь на земле. — Цзюйцзюй помолвлена с нашим председателем, ее семья получила свадебный подарок — тысячу юаней…

— Молчать! — прорычал Инь Сюйшэн. — Кто вам позволил хватать людей без спросу!

Бросив взгляд в сторону продолжавшей всхлипывать Цзюйцзюй, он на мгновение задумался. Затем, взяв Пэн Шукуя под локоть, отвел его в сторону и тихонько сказал:

— Шукуй, я думаю, их надо отпустить, пусть катятся отсюда. Если их задержать, мы все равно ничего с ними сделать не сможем. Мало того, что это может сказаться на отношениях армии с народом, надо учесть и то, что их прислал из твоих родных мест тамошний царек. Вряд ли нам стоит с ним связываться. Как ты считаешь?

Тяжело дышавший Пэн Шукуй не ответил.

— Вот что, — обратился Инь Сюйшэн к парням, — если вы еще раз явитесь сюда своевольничать, пеняйте на себя!

Он подал знак бойцам развязать лежавших на земле парней.

— А теперь катитесь отсюда, да побыстрей!

Парни торопливо вскочили и пустились бежать, трясясь от страха, как бы бойцы не передумали. Преодолев по пути овраг и убедившись, что теперь их не догонят, они остановились на краю обрыва, и Узколицый крикнул:

— Эй ты, Пэн, или ты отпустишь ее, или выкладывай тысячу юаней! Иначе мы с тобой посчитаемся, когда вернешься. Сорвалось один раз — не сорвется в другой! Убежал монах, да не убежит кумирня! Никуда ты не денешься!

— Выродки собачьи! Вы еще огрызаться! Вот я сейчас!.. — Усач поднял здоровенные кулаки и сделал вид, что собирается броситься за ними вдогонку. Парней как ветром сдуло.

Возвращаясь в расположение роты, бойцы ругались:

— Какой это, на хрен, ревком?! Какое это, к ядреной бабушке, подразделение диктатуры?! Это же бандиты!

— Теперь и нас мордовать явились! И это называется солдатская жизнь?!

Инь Сюйшэн придержал за рукав Пэн Шукуя и, поотстав немного от остальных, спросил:

— А в чем, собственно, дело? Расскажи.

С утра Пэн Шукуй не пошел на работу. Цзюйцзюй стояла на том, что уедет к дяде в Дунбэй. Инь Сюйшэн велел Пэн Шукую остаться с ней и постараться переубедить. Цзюйцзюй выплакала все слезы и сейчас уже больше не причитала, а упрямо твердила о том, что уедет. Пэн Шукуй всегда был молчуном, слова не вытянешь, а тут и подавно не мог сказать ничего вразумительного. При одном воспоминании о вчерашнем событии у него кровь в жилах стыла. Солидный мужик, а только зря военную форму носит — даже собственную невесту уберечь не смог! Какой позор! Он понимал, что Цзюйцзюй затеяла всю эту историю с отъездом, чтобы заставить его отказаться от военной службы… Ехать! Они могут ехать только вдвоем: Цзюйцзюй ведь не оставит его здесь, и он не позволит ей ехать в Дунбэй одной. Но разве может он сейчас снять военную форму, сложить с себя обязанности, которые на него возложены?! Должен же он, командир отделения, коммунист, ответственный за судьбу всего отделения, проявить хотя бы каплю сознательности в тех опасных условиях, которые сложились в штреке! Хочешь не хочешь — придется обидеть Цзюйцзюй отказом!

Перед самым обедом во времянку зашел Инь Сюйшэн.

— Шукуй, тебя можно поздравить! — сказал он в радостном возбуждении. — После обеда из полка придет машина, чтобы отвезти тебя на медосмотр.

Пэн Шукуй, оторопев, с подозрением смотрел на Инь Сюйшэна.

— Не притворяйся, что ничего не понимаешь! — шутливо сказал Инь Сюйшэн. — Перед повышением в должности необходимо пройти медосмотр. Иначе кто бы тебя отпустил в медчасть в такой напряженный момент! — И, сияя улыбкой, повернулся к Цзюйцзюй: — Цзюйцзюй, ты можешь спокойно оставаться в роте! Вся рота ждет не дождется, когда можно будет вдоволь поесть вкусненького на твоей с Шукуем свадьбе!

Смеясь, он направился к выходу. У дверей обернулся и приказным тоном велел Пэн Шукую после медосмотра явиться к нему в расположение командного пункта роты.

Перед этим Инь Сюйшэн побывал в штольне. Обойдя все участки, он нашел, что из-за отсутствия Пэн Шукуя боевой дух ударного отделения сильно упал, нежелательное настроение царило и в других отделениях. И тогда он сразу же осознал важность того, что произошло вчера. Если не принять меры, то неизбежно… Он быстро вернулся на командный пункт роты, позвонил Цинь Хао и подробно рассказал ему о вчерашнем событии. Тот большого интереса к этому делу не проявил. Сказал только, что нужно помнить об отношениях между армией и народом и соблюдать «три основных правила дисциплины и памятку из восьми пунктов». Зато подробно расспрашивал, как идет проходка в Зале славы. Инь Сюйшэн, пользуясь случаем, рассказал о переживаниях и положении Пэн Шукуя, настроения которого неизбежно отразятся на ударном отделении, а настроения последнего неизбежно скажутся на всей роте. Все это было подано не без некоторого сгущения красок. Такая тенденциозность была вполне понятна: Инь Сюйшэну нужно было обеспечить интересы своей роты, точнее, свои собственные интересы. Ибо, как только Пэн Шукуй сложит с себя свою ношу, Инь Сюйшэну станет трудно петь свою партию в этой опере. Именно поэтому он хотел оказать на Цинь Хао давление. Тот подумал немного, не кладя трубки, а затем велел передать Пэн Шукую, чтобы он пока прошел медосмотр. Инь Сюйшэн прекрасно, понял, о чем идет речь, и тут же пошел к Пэн Шукую сообщить радостную весть.

Радостную весть всегда приятнее сообщать, чем печальную.

Когда Пэн Шукуй вернулся с медосмотра, в роте уже поужинали. Все прошло успешно: состояние его здоровья вполне отвечало требованиям. Единственное замечание, которое сделал ему врач, обнаружив на белках его глаз кровавые прожилинки, касалось необходимости соблюдения режима питания, труда и отдыха. В противном случае можно подорвать и не такое здоровье. Вернувшись в роту, он сначала поужинал, а затем пошел прямо на командный пункт, где уже ждал Инь Сюйшэн.

— Здоровье, конечно, в порядке? — спросил он.

— Да ничего, — равнодушно ответил Пэн Шукуй.

— Это хорошо. Давай-ка сядем и поговорим об условиях. — Инь Сюйшэн показал ему взглядом на стул, лицо его было совершенно бесстрастно. Пэн Шукуй сел, изумленно глядя на Инь Сюйшэна, но не заметил на его лице ни тени шутливости. На душе у него стало тревожно.

Всю вторую половину дня Инь Сюйшэн был занят размышлениями и все тщательно обдумал. Поскольку он сумел посодействовать Пэн Шукую, нужно в полной мере использовать этот благоприятный случай. Говорить он, конечно, собирался об отношении к Го Цзиньтаю. Это был как раз тот случай, когда он мог укрепить свое влияние в ударном отделении. Кроме того, он прекрасно понимал, что для Цинь Хао быть в одной упряжке с Го Цзиньтаем — в высшей степени ненавистная необходимость. Посылая Пэн Шукуя на медосмотр, он давал ему «подержаться за теплый горшок». Если же тот не пристанет «к другому порогу», не проявит свою лояльность, то обещание повысить его в должности останется всего лишь «лепешкой, нарисованной для утоления голода», не более. Но как обговорить это условие? Идти обходными путями, кружить вокруг да около — значит заведомо обрекать себя на поражение. Неудачный маневр может обозлить собеседника. Взвесив все за и против, Инь Сюйшэн решил говорить без околичностей. С прямым по натуре человеком надо действовать прямо и открыто, упирая на его интересы. Сначала победить в нем чувство противоречия, а уж потом…

Инь Сюйшэн поднял глаза, некоторое время смотрел на Пэн Шукуя и неторопливо сказал:

— Есть еще одна формальность… Это твое отношение к вопросу о Го Цзиньтае.

Пэн Шукуй сразу же помрачнел, в глазах его зажегся гневный огонек. Инь Сюйшэн бесстрастно встретил его взгляд.

— Нечего смотреть на меня так, — высокомерно сказал он. — Я вовсе не собираюсь принуждать тебя и тем более не намерен извлекать из этого какую-то пользу для себя. Го Цзиньтай — мертвый тигр. Для его изобличения с лихвой хватит и того, что уже за ним есть, без дополнительных разоблачений. Одного только «дела о здравице» хватит ему расхлебывать всю жизнь. Комиссар Цинь хочет от тебя только одного — чтобы ты выразил свою позицию в этом вопросе.