Нина Катерли

Все что угодно

Сергей вдруг понял: надо уходить отсюда. И не то чтобы опьянел или голова заболела, просто уж очень душно было, очень накурено, тесно от магнитофона, от лезущих в уши крикливых голосов, от необязательных вопросов, на которые тем не менее требовались ответы, тоже необязательные, любые, какие угодно.

В передней он оборвал вешалку на чьем-то пальто, выдернул из-под серой лохматой шубы свою куртку, кое-как сунул руки в рукава, а шапку надевал уже на лестнице. Эта полутемная лестница, по сравнению с тем, что осталось там, за дверью, уже казалась счастьем - гулкая, прохладная тишина стояла здесь, и он облокотился было на перила и полез в карман за сигаретой, но от только что захлопнувшейся двери исходило ощущение опасности: вдруг да откроется и дымный крик полоснет между лопаток.

Хлопнула дверь ниже этажом, и сразу раздались шаги и голоса.

- Ты же обещал, обещал! - гневно, но как-то беспомощно твердил низкий старческий голос. - Я не понимаю: ведь ты же дал честное слово...

- Что значит "обещал"? - нетерпеливо перебивал молодой, хрипловатый. Я что - расписку тебе давал тащиться туда на ночь глядя? Думал - смогу, а вот - не сложилось.

- Как так - "не сложилось"? Как может не сложиться, если - честное слово?!

- Ну и дела! Дал слово, так что ж теперь - стреляться, что ли? Тоже мне пироги...

- На тебя надеялись, а ты обманул...

- Надеяться следует на себя, а не на дядю. Вот так-то. А дураков надо учить. "Слово"! "Обещал"! Болтология! Тебе не пообещай - горло переешь.

- Это... это бесчестно! - выкрикнул старик, и тотчас глухо ударила дверь парадной.

На улице Сергей закурил. Голова - он так и не решил, болела она или не болела там, - сразу стала легкой, только в ушах чуть звенело.

"Не надо было шампанское, - подумал он, - от него всегда..."

Улица оказалась безлюдной. (Те двое куда-то исчезли - как сквозь землю.) И незнакомой, - сюда приехали оравой на такси и не запомнилось, как ехали, - где-то останавливались, за кем-то заезжали.

Это была унылая улица, полупустая и довольно мрачная. Впрочем, здесь, за Лиговкой, все улицы какие-то мрачные, все эти Расстанные, Тамбовские... Он попытался разглядеть название, но фонарь горел слабо, а с неба вдруг повалил такой снег, что залепил очки. Да и какая разница, не все ли равно, что ему за дело до названий!

Прохожие попадались редко, засыпанные снегом, озабоченные только одним - как бы скорее оказаться дома. Час был поздний.

Неизвестная улица вывела его в конце концов на ярко освещенную Лиговку, прямо к трамвайной остановке, на которой, отворачиваясь от снега, топтались несколько человек.

Сразу пришел трамвай, но ненужный. Почему-то он вызвал раздражение полупустой, ярко освещенный, такой комфортабельный и уютный среди снежной ночи, он казался неуместным, что ли, нелепым и лишним. Не успев обдумать, в чем тут дело, протерев сухим концом шарфа стекла очков, Сергей двинулся дальше, прочь от остановки, прочь от этих фонарей, и людей, и свободных такси. Такси тоже чем-то раздражали, хотя денег было достаточно, любое можно было остановить.

Поспешно свернул он в первую попавшуюся улицу, совсем уже темную и безлюдную. Чем-то странной казалась эта улица. Справа слепыми четырехугольниками застыли плечо в плечо неосвещенные дома. Ничего вроде бы удивительного - второй час на исходе, но вот тротуар... Что-то в нем было непривычное, и Сергей тут же понял - что: ни одного следа. И не потому, что сейчас падает снег, а давно никто не ходил, - глубокий, чистый сугроб тянется вдоль домов, точно не тротуар это вовсе, а газон какой-то. Настоящая зима стояла в городе вот уже неделю, а между тем только кончался ноябрь.

Темные дома на мгновение озарились зеленоватым светом, в простенке над низким двухэтажным зданием вспыхнули какие-то буквы и исчезли. Но - ничего таинственного, все очень просто: капитальный ремонт, вся та сторона улицы нежилая. А эта?.. Снова полыхнуло зеленое зарево. "СТРАХ" - прочитал Сергей в черном небе и усмехнулся - реклама Госстраха где-то по соседству. Почему ее на ночь не выключили?

Усмехнулся и прибавил шагу.

Ну, а эта сторона - тоже пустая? Нет, здесь жили. Кое-где в окнах еще горел свет, к парадным по снегу протоптаны были тропинки, хотя сейчас их на глазах заметало снегом.

Четкая тоненькая цепочка следов извилисто бежала вдоль пустого тротуара вперед, в темноту. Это были очень частые, маленькие следы с узкими носами и какие-то легкие - только отпечатки по снегу.

Сергей посмотрел и никого не разглядел. Желтые полосы были редкими, метель плотными клубами катилась навстречу.

Однако прошли совсем недавно. Если бы давно, замело бы следы, а они вон какие ясные. И тут совсем близко, шагах в десяти, среди снега и тусклого света мелькнул силуэт. Узкий, нечеткий, будто размытый. Кто-то семенил, чуть скособочившись, чуть припадая на палку. Длинная юбка, белый платок... или шапка это?.. Исчезла... Там просто тьма непроглядная до следующего фонаря. Свет падал на тротуар из окон первого этажа, и снова забрезжила темная фигура.

Он шел теперь быстро, всего несколько шагов их разделяло. Это была старуха, совершенно точно, старуха, худая, сутулая, даже, пожалуй, сгорбленная. Наверное, очень старая, хотя и шла легко. Снова темнота сделала ее почти невидимой, но расстояние совсем уже сократилось, Сергей видел старуху даже там, где не было фонарей.

И куда ее несет в такую позднь, в такую темень? Ветрено, скользко... Как бы в подтверждение его мыслей старуха вдруг вздрогнула, взмахнула руками и опрокинулась навзничь.

"Этого мне только не хватало", - подумал он, но тут же шагнул вперед и склонился над старухой. Она лежала на спине, отбросив в сторону руку с зажатой в ней палкой. Маленькие глубокие глаза были открыты, губы сжаты. Сергей стоял в нерешительности, и тут губы шевельнулись, открылись.

- Ничего страшного, просто поскользнулась. Помогите мне подняться, прошу вас.

Зачем-то сперва он поднял ее на руки. Старуха казалась совсем легкой и неподвижной. Мгновение подержав ее на весу, Сергей затем осторожно поставил ее на ноги и стал стряхивать снег с длинного пальто.

- Не надо, не надо, дружок, - слабо протестовала старуха. - Благодарю вас...

Голос был приятный - старческий, но чистый и легкий. Она чуть-чуть грассировала, и оттого в речи слышался непонятный какой-то акцент.

- Вы ушиблись. Может быть - такси? - предложил он, но старуха замахала узкой ладонью в светлой перчатке.

- Нет, нет. Боже сохрани. Этого не нужно! Да мне и идти-то пустяки.

- Тогда я провожу вас, - решил он и крепко взял ее под локоть.

Дошли они быстро. По дороге старуха молчала, сосредоточенно глядя под ноги. А метель вдруг кончилась. Редкие тонкие снежинки вспыхивали в воздухе и тут же пропадали, небо сделалось совсем черным и холодным, звезды проступили над пустыми домами. Только зеленый "СТРАХ" загорался поминутно, но не казался назойливым и ярким - глаза привыкли.

- Нам сюда. Прошу вас, - голос старухи звучал теперь торжественно и церемонно. - Прошу вас, - настойчиво повторила она.

Они стояли перед тяжелой резной дверью старинного трехэтажного особняка. Окна второго этажа, три... нет четыре окна были освещены, снег у подъезда - утоптан, от ворот на улицу вели две узкие колеи. А вон и следы лошадиных подков, совсем недавние. Редко теперь такое встретишь, забавная какая улица, забавная старуха, интересный дом.

- Благодарю вас, зайду с удовольствием, - ответил Сергей и низко поклонился. И даже вроде шаркнул ногой.

"Что это я? Точно в спектакле. Конформист..." - мелькнуло в голове. Они уже поднялись по широкой, плохо освещенной лестнице. Старуха позвонила. Хрипловатое звяканье колокольчика послышалось за дверью, потом - быстрые шаги.

- Ах, Аглая Николаевна, наконец-то! - розовая девушка в белом переднике и с кружевом на темных волосах снимала со старухи пальто.