– Как ни крути, ты в любой версии герой.
– Еще какой герой! Потом сиденье после тебя две недели сушил, накапало столько. Юлечка, – он наклонился и зашептал мне на ухо, – мы забудем об этом навсегда, заменив другой легендой. Я хочу забыть, – я громко сглатываю, а он, взглянув мне в глаза, продолжает: – Не из-за того, что они сделали. Из-за того, что мне хочется их убить. Чем больше я провожу времени с тобой, тем больше ты мне нравишься. И тем сильнее я злюсь. Я никогда ни на кого так не злился.
Он проговорил это спокойно, но с таким выражением лица, что в данный момент ради него я готова была сделать все, что угодно.
– Я люблю тебя, – вырывается против моей воли. Но быстро добавляю: – Как друга. Знаешь, иногда годами с людьми общаешься, а не испытываешь к ним чувств. А тебя сразу… как друга. Понимаешь?
– Начало было многообещающим, потом ты съехала не в ту сторону, – он засмеялся. – Пошли в машину, пока ты не ляпнула еще какой-нибудь бред.
Для него, возможно, и бред, для меня – нисколько. С ним мне с самого начала было комфортно. И даже поехать ночевать вдруг к нему домой, пока родители на даче – не стыдно. Как будто само собой, что он понимает ситуацию и знает, что для меня – особенный. Объяснять не нужно, что я не шлюха, что обычно себе такое не позволяю, да и не хочется. Однажды я год с парнем встречалась, и мы ни разу не ночевали вместе. Занимались сексом – да, но спать я уезжала к себе. А только представьте, как бы жалко из уст женщины звучали подобные объяснения: да, я у тебя дома, готовая с тобой на все после нескольких дней знакомства, но вообще я не такая, ага, жду трамвая.
Но я хотела поехать к нему и поехала. И нам вместе было чертовски весело и хорошо. Трахаться хорошо: ярко, громко, сильно, со стонами, хлопками и криками. После – вместе готовить и есть, бесконечно обнимаясь и касаясь друг друга. Смеяться над фильмом, даже немного ссориться в шутку по пустякам. Естественно. Он не хотел отпускать меня утром на работу, хотел вместе позавтракать и вновь заняться любовью. Он потрясающий. Для меня самый лучший мужчина.
Рассказать про еще один пик безысходности? Или мы с вами уже давно на американских горках катаемся? Вот бы пристрелить того человека, кто билеты на них выдает в реальной жизни… Ладно, летим вниз на всей скорости. Где-то через пару недель, как Ваньку забрали, я возвращалась домой в наипаршивейшем настроении. И именно этот вечер выбрал Василий Васильевич для повторного визита.
Сидит, тварь, с моим отцом за столом, беседуют. Мама в выходном платье суетится на кухне. Ага, ага, всегда готовит в таком виде.
Я думала, мы эту тему закрыли раз и навсегда после нескольких скандалов и бойкота, объявленного мне семьей, а нет – оказывается, самое интересное впереди.
– Что он здесь делает? – спрашиваю, скрестив руки на груди.
– Ты как с гостями разговариваешь?! – ахает мать, отец уже подвыпил – зацепился взгляд за начатую бутылку дорого коньяка на столе – и как жахнет кулаком по столу.
Стыдно. Даже перед Василием стыдно, понимаю ведь, почему он вообще о своих грязных предложениях начал заикаться. Приехал, огляделся, пообщался с моими родителями, понял, что ради нескольких сотен тысяч они будут вокруг него на задних лапах плясать. Он сам их не уважает, презирает, ему даже неприятно сидеть с ними за одним столом – по выражению лица заметно. Всем заметно, кроме родителей. Василию противна наша кухня, наш стол, наш старый ремонт. Вроде бы когда сам живешь – не замечаешь, а как гости приходят, сразу будто их глазами на свое жилище смотришь – тут бы подкрасить, тут переклеить, тут вообще помыть хорошенько.
Нормальная у нас кухня, обычная. Чистая, ни один шкафчик не сломан. Но этот гад губы поджимает, нос воротит, и оттого я начинаю еще сильнее его ненавидеть.
– Василий Васильевич – наш дорогой уважаемый гость, Юля, поздоровайся вежливо.
– Я к себе.
– Юля! – папа вскакивает из-за стола. – Вот же упертая девчонка! Василий Васильевич, вы извините ее, молодая еще, не понимает, что к чему. Что вы помочь нам хотите, с душою открытой пришли.
– Что-о-о? – резко оборачиваюсь я. – Что ты сказал?! – в момент срываюсь на крик. – Ты извиняешься перед ним?! Перед этим ужасным человеком?! – я не могу сдержать слезы, понимаю, что начинается истерика, но остановиться не могу. Два часа назад мне позвонил Ванин папа и сообщил, что Ваня в больнице. Не знаю, что там с ним делали, до чего довели… но он вскрыл себе вены. Спасли, хоть и потеря крови большая. Я впервые в жизни, хоть и по телефону, но слышала, как рыдает взрослый, очень уважаемый мною мужчина. У меня шел урок, я вернулась в класс и довела его до конца. Отпустила детей, после чего поехала домой. Как добралась – не помню. Почему направилась именно домой, где в последнее время мне неуютно? Да что там! Хуже всего! Не знаю, ноги сами привели, по привычке. Пойти-то некуда больше. Не знаю, чего больше боюсь: Ваниной мамы глаза увидеть или свое отражение в зеркале? И вот сейчас истерика и рыдания вырываются наружу каким-то гортанным голосом, неродным мне. Я кричу со всей злостью и ненавистью, которые только способно сотворить мое сердце. О да, эти чувства тоже идут оттуда, из груди. Они рождаются болью за любимого человека. – Не смей! – кричу я. – Никогда не делай этого! Он считает, что может купить все, что угодно, это не так, – и я показываю им всем средний палец.
– Юля, прекрати, – перебивает меня задыхающийся от гнева отец. – Этому парню уже не поможешь, он психопат, в той ситуации можно было договориться, как-то разойтись по-хорошему, он пробовал? Нет! Сразу кинулся с кулаками. Нужно было вызвать полицию, в конце концов! У них есть способы скрутить человека, не нанося ему физического вреда. Этот парень чуть калеками не сделал сына Василия Васильевича и других ребят, а у них вся жизнь впереди. Они тоже чьи-то любимые дети.
– Папа, один из этих ребят вырвал мне клок волос, таская по земле и заставляя смотреть снизу вверх, пока сын уважаемого Василия Васильевича с другом кончали мне на лицо, хохоча и крича, чтобы рот открыла пошире, – выпаливаю на одном дыхании, после чего наступает тишина. Василию это слышать неприятно, но сама ситуация, кажется, веселит, и уголки его губ дергаются в улыбке. Еще бы! Дочь унизили, поиздевались, а отец не знает, с какой стороны зад поцеловать, чтобы получить за это денежное вознаграждение. – Знаешь, как сильно от спермы глаза щиплет? А я знаю теперь.
– Уверен, все было не так, – слегка растерянно бормочет отец, оглядываясь на маму и Василия в поиске поддержки.
– Так, – повторяю я уверенно, красная, как помидор. Щеки пылают, горят. Ст-ы-ы-дно. Мать смотрит круглыми глазами. Я рассказывала это им, но в более мягкой форме, жалела. Да они и не хотели знать подробности, им было неприятно их слышать.
– Но… ведь изнасилования не было, – говорит отец нерешительно. И я пораженно прикрываю глаза. Ваня, который вообще меня не знал, бился за меня. А этот – продает, ища оправдания насильникам, потому что у них больше денег.
– Все верно, Сереж, – бархатисто произносит Василий, не говорит, а напевает, – проникновения не было. Ну перегнули палку пацаны, ну бывает, молодость, гормоны бушуют. Выпили лишнего. Хотели пошутить и заигрались. Скорее всего, и не сообразили, что девушке это не в радость. Сейчас такие девицы, что ого-го! Любому мужику фору дадут!
– Да-да, скорее всего, так и было. Общество наше современное виновато, и правительство. Развели беспредел, разгул и бл*дство! Молодежь страх теряет, не понимая что хорошо, что плохо. И получилось, что не хотели, а обидели тебя, Юля. Ср*ное правительство, все оттуда идет, сверху. Не зря в народе говорят: рыба с головы гниет. Так ведь, Василий Васильевич?
– Юль, ты еще раз все обдумай, вспомни, покрути в голове, – говорит мне этот Василий, – может, переосмыслишь какие-то моменты, события. Большая вероятность того, что ты не так поняла. Завтра приходи в участок; время упущено, но обещаю, попробуем поправить ситуацию. А чтобы быстрее забыть этот…неприятный для нас инцидент, мы вас в тур отправим! Во Вьетнам. Там очень здорово, мы с женой были зимой. На слонах покатаетесь, на массажи походите, плохое настроение как рукой снимет. Я вам несколько спа посоветую, не узнаете себя после посещения. Юлечка, ты не обязана ломать свою жизнь из-за пацана, который не умеет собой владеть. Он хотел подраться – он подрался. Не было бы моего сына – нашелся бы другой. Повезло еще, что все живы остались. Такого вообще нужно изолировать от общества.
