С Николаем Шипиловым мы встретились на лестнице ДК «Строитель» осенью 1979 года, после очередных читок и споров на литобъединении. Я был совсем юный, ему подкатывало к тридцати трем, он был в полном расцвете мужских сил, с красотой и обаянием бравого солдата, с роскошным баритоном и привычкой к едва заметной усмешке. Он — видавший виды и живший бурно и лихо — смутил меня несколькими фразами о тогдашнем политическом устройстве, о Ленине — Сталине, а потом и вовсе удивил, сказав, что по просьбе директора ДК им. Октябрьской революции недавно написал песню к очередной советской дате и получил за нее (страшно подумать!) шестьдесят рублей. Это при моей тогдашней стипендии в Нархозе в сороковник.

У него уже тогда была свита: слушатели и слушательницы, собратья и собутыльники, поклонницы, конечно, но среди своих друзей-поэтов знаменитого новосибирского андеграунда 70-х годов он ничем особенным не выделялся. Скажем, когда Анатолий Маковский для меня открыл Александра Денисенко, он и словом не обмолвился о Шипилове, это был просто близкий друг, пишущий прозу и неплохие песни. Но, с другой стороны, на тогдашних студенческих свадьбах мы с удовольствием соло и хором пели романтическую балладу «После бала»:

вовсе не ведая, кто ее написал, когда, откуда он родом и где обитает. Увы, где только не обитал Шипилов! Без жилья, без прописки, без паспорта годами! Он даже слегка бравировал этим, словно бы утверждая и отстаивая свое право на свободу (да, хоть бы такую!) и независимость от стройной иерархии социалистической державы. Это во многом помешало выпустить ему свою первую книгу рассказов в Новосибирске, но этот же ореол бродяги, барда, неприкаянного таланта очень способствовал его признанию в Москве. Главным событием и главным открытием Всероссийского совещания молодых писателей в Новосибирске 1982 года был именно Николай Шипилов. Мне тоже довелось участвовать в этом совещании, и я наблюдал, с каким энтузиазмом и с каким восторгом члены большой делегации московских писателей (руководителей семинаров) говорили о Шипилове: какой талант пропадает! никто ему не помог! никто не поддержал! — тащили в свою компанию, непрерывно просили петь. Это был звездный час. Один из тогдашних секретарей Союза писателей России — бывший иркутянин Вячеслав Шугаев взялся помочь, вывести в большую литературу, на горе многим завистникам и недоброжелателям в родном Новосибирске. И вот уже Шипилов на Высших литературных курсах, вот уже он представлен в «Литературной учебе» большой (чуть ли не в полжурнала) подборкой рассказов под названием «Игра в лото» (1983), а следом выходит солидным тиражом книга «Ночное зрение» («Молодая гвардия», 1984).

Я не забуду, как мой тогдашний однокурсник по Литинституту, а ныне всемирно известный драматург Николай Коляда носился с томиком «Литучебы» по общаге Литинститута на Добролюбова, д. 9/11, всем показывал, всем зачитывал, всех убеждал, что это ну почти гениально или и впрямь гениально, а рассказ «Игра в лото» он, по-моему, знал наизусть. Шипилов вскоре появился в нашей общаге, ему, как слушателю Высших литературных курсов (ВЛК), выделили отдельную комнату, Коляда сразу побежал знакомиться и выражать… ну, все, что в таких случаях душа просит выразить. Он был не единственный в этом стремлении.

Начался новый этап в биографии Шипилова — с новым буйством, с новой отвагой, с новыми легендами, историями, анекдотами. Об этом времени можно написать захватывающий роман; мне кажется, пребывание Шипилова на Добролюбова, д. 9/11, под сенью Останкинской башни, не уступает по своему размаху и яркости ставшему уже легендарным житью-бытью в тех же стенах Николая Рубцова.

Шипилов для меня — солдат, русский солдат. Он с противниками честен, прям, несгибаем, хотя бывал и лукав, и жесток. Компромиссов он не любил. Ректорату и руководству ВЛК пришлось нелегко, пока Шипилов учился. Но для Литинститута это дело привычное. Хотя говорят, что сегодня там железная дисциплина и ОМОН на подхвате. Эпоха сменилась.

Повернись история нашей страны чуть иначе — и, думаю, Шипилов бы стал в ряд с классиками нашей словесности, но, увы, большую часть времени в 90-е он занимался зарабатыванием денег концертами да переводами чужих романов. В этом была своя правота — литература в сегодняшней России как нищенка на паперти, она никому не нужна, единственно, чего она достойна, — это жалости. А независимый характер не выносит подаяния. Натура восстает.

Странно, что народными любимцами и властителями дум у нас становятся хохмачи и клоуны, как, скажем, Михаил Евдокимов, которого, по слухам, именно Николай Шипилов вывел в люди, а личности с умом и талантом, носители подлинной национальной культуры вынуждены тащить крест — свой крест.

Надорвался Николай. Но остался верен себе.

Когда в общежитии Литературного института заговорили о Шипилове, я этих разговоров не слышала. Я жила замкнуто, редко выходила из своей комнаты и мало кого знала. Как-то во время осенней сессии подруга уговорила меня пойти в ЦДЛ на литературный вечер. В коридоре общежития собралась большая компания, кого-то ждали. И вдруг ко мне обратился невысокий и немолодой уже человек с пронзительными голубыми глазами: «У вас все в порядке?» Я обернулась: «Да. А что?» Он ответил: «Идет такая волна боли, что невозможно стоять рядом». Господи, незнакомый человек… У меня в жизни тогда был не лучший период. Как же он почувствовал то, чего даже близкие не замечали? Я была потрясена. Никогда — ни до, ни после — я не встречала людей, так остро чувствующих чужую боль.

Вскоре в издательстве «Молодая гвардия», где я работала, редактор альманаха «Поэзия» Геннадий Красников спросил: «Ты знаешь Николая Шипилова? Он сейчас живет у вас в общежитии. У него удивительная судьба, сильная проза и очень интересные песни». Потом и мой однокурсник Виктор Радюшин упомянул это имя. Я попросила: «Познакомь!»

Мы с Любой Бессоновой, поэтессой из Тольятти, уговорили Радюшина пригласить Колю «на грибы». Прослышав, что будет Шипилов, набежало много народу. Голодным студентам грибов хватило на пару минут. А потом я услышала Колины песни. Мужественный голос, виртуозное владение гитарой — не аккорды, а выписанная до мельчайших оттенков мелодия. И конечно, слова песен. Это было совсем не то, что я привыкла слышать на семинарах и читать в сборниках. Любовь, одиночество, война — к некоторым из этих тем мы или боялись, или не умели подступиться. Мощные образы, неожиданные рифмы, тончайшие и точнейшие детали, афористичность, лексическое богатство, непредсказуемость, многообразие интонаций…

Он — поэт. «И упал я, сгорел, словно синяя стружка от огромной болванки с названьем «народ»», «Я — эмигрант в своей Отчизне», «Месяцок пришел на три буквы, он прошествовал на трибуны, весь торжественный, как расстрел», «Силе удивится, как девица, бессилью удивится, как жена», «Когда разлад случается, разврат не получается», «И, как раны ножевые, на асфальте неживые — пятна пепла после бала, после бала» — эти строки не надо было запоминать, они сами ложились на память. Приведу еще одну строчку: «С малолетнего ангела ощипали перо». Вся жестокость мира и трагичность судьбы видна в этой строке.