Игорь даже один раз как-то случайно смог немного поиграть в волейбол возле клуба, когда он работал художником в школе. Тогда он, как и все игравшие, просто снял сапоги и разделся по пояс, закатав брюки до колен. Играли тогда, в основном, завхозы отрядов и те, кто оказался поблизости. Кое у кого из завхозов под зэковской одеждой были майки-тенниски, что говорило об их исключительном положении в зоне. Была суббота, и большинство зэков зоны были на работах. Получилось три команды, и играли "на высадку".

Первые две команды играли довольно-таки плохо, но некоторые из игроков и ожидавших из тех, кто будет играть в следующей команде с победителями, громко подхалимничали "кому надо". Когда пришёл черёд играть новой команде, в которой оказался Игорь, то были также подхалимские реплики для "авторитетов". Но они были до тех пор, пока Игорь не сделал три мощных удара, как "режут" настоящие волейболисты. У сетки он "срезал" два "кола". А один удар был сделан им со второй линии. Мячи после его ударов выстреливали с мощными хлопками как из пушки.

После этого некоторым из тех, кому подхалимничали в противоположной команде, играть как-то сразу расхотелось, и вскоре они, забрав мяч, просто ушли, по, якобы, очень срочному делу, не доведя даже игру до конца. Только позже Игорь понял, что им тогда просто стало не по себе оттого, что при них, кому только что практически ни за что так громко подхалимничали, у какого-то "щегла" в зоне поднимется авторитет выше, чем у них, даже и во время случайной спортивной игры. Да и мяч после его ударов мог попасть кому-нибудь из них "по соплям". И тогда придётся утирать их молча, и, не дай бог, под смех со стороны.

Носить в зоне трико или тенниску "просто так", даже под зэковской одеждой, "простым" зэкам запрещалось. Это считалось у ментов как бы "вольной одеждой", которая могла быть нужной зэку для побега, и они могли её изъять, с "выпиской" зэку "нарушения режима содержания", и с лишением его за это ещё чего-нибудь, смотря по обстоятельствам. На больничке же их не запрещалось носить под больничным халатом. Но Игорь увидел это лишь у пары больных. И хотя он не любил выделяться "от нечего делать" среди других зэков, но посчитал, что их надо как-то принести, и пусть они будут здесь "на всякий случай".

Покурив в маленьком умывальнике, находящемся перед самим помещением туалета, где после обеда курили ещё четыре-пять зэков, Игорь пришёл в палату, достал из тумбочки книгу самоучителя английского, и лёг на кровать поверх одеяла.

Самоучитель был прекрасный. От азов с алфавитом и кончая материалами, которые преподают в ВУЗах. Его когда-то предложил Игорю какой-то зэк за замутку чая, и Игорь, быстро пролистав толстый самоучитель, сразу же купил его. Зэк, предлагавший книгу, как только получил от Игоря чай, сразу быстро исчез, чтобы Игорь не успел передумать. А Игорь впоследствии был только рад тому, что ему случайно досталась столь прекрасная книга-учебник.

Он и не предполагал, что такие прекрасные самоучители вообще могут быть. В этой довольно-таки толстой книге знания преподавались достаточно углублённые, со всеми разговорными и грамматическими правилами, от самых азов и далее, но излагались они очень подробно, очень просто и очень понятно.

Игорь давно уже прошёл по самоучителю весь курс обучения, но частенько заглядывал в него, чтобы знания английского не стирались у него из памяти в зоне, где и по-русски многие не очень-то хорошо изъяснялись. Весь самоучитель был испещрён пометками, которые Игорь делал карандашом или ручкой в процессе самообучения, поэтому и повторять ему было всё легко и просто.

Повторив несколько параграфов, Игорь лёг поудобнее, чтобы отдохнула спина. В этот момент один из "дедков" также повернулся под одеялом и глубоко вздохнул. Игорь понял, что "дедок" не спит, а просто лежит под одеялом, чтобы каким-либо образом не спугнуть от себя ту редкую удачу, из-за которой он и оказался в этом райском для простого зэка месте.

- Да, - подумал Игорь, - многие мечтают об этом, но для многих это и остаётся лишь несбыточной мечтой. Как и мечты зэков об амнистии, которую все ждали после смерти Брежнева. Ждали, что амнистия будет почти как "сталинская", когда многим скостят срока, а многих отпустят подчистую.

Правильно как-то сказал Саня Шашников, что они скорее попересадят ещё столько же, сколько сейчас сидит, чем повторят "сталинскую" амнистию. И был прав. Он же вращался в высоких кругах в Москве. Слышал, как там рассуждают о самой дешёвой в стране рабсиле.

Когда Лёня "крякнул", по амнистии ушли из зоны лишь пару человек, и двум-трём скостили срока. И то лишь тем, кто сел "по бакланке" (за хулиганство) или по другим лёгким статьям. Да у них и так срока были маленькие. А остальные как сидели, так и сидят.

Это на воле думают, что многие ушли по амнистии. Во всех центральных газетах был этот указ на двух больших страницах. А в конце указа - маленькое уточнение в несколько строчек, которое и перечёркивало почти для всех зэков эту амнистию.

И мне сидеть ещё да сидеть. Больше, чем отсидел. Через полгода будет лишь полсрока. Наступит право на первую посылку. Пять килограммов через пять лет. И бандероль ешё также остаётся. Ещё килограмм, хотя и не продуктов питания.

Пять килограмм в год. Но после половины срока. Хитра наука у тюремщиков. А для зэка эти пять кило уже как-то увеличивают шанс на выживание или на какое-то сохранение здоровья.

А на воле на эти пять кило и внимания бы никто не обратил. Пять кило в год - такая мелочь. Там все гоняются лишь за дефицитом. А в зоне - всё дефицит.

В зоновской лавке почти и нет ничего. А что есть, то на воле никто и есть бы не стал. Выбросил бы. Или, если в деревне, животным бы скормил. Да и стали бы ещё у хорошего мужика животные жрать кислый хлеб, который как пластилин, или кислющие конфеты. От такой пищи зэки и хватают и гастрит, и язву. Есть-то, кроме пайки и того, что имеется в магазине, нечего. А потом соду глотают ложками из аптечек на объектах или на промке. И у меня пару раз была уже изжога после этих конфет с хлебом и кипятеом. А на воле я даже и не знал, что это такое, изжога.

А какого-нибудь масла, да пусть даже не масла, а хоть и маргарина, лука или чеснока, каких-нибудь других овощей, в лавке никогда и не было. Да, наверное, и не будет. Чтобы зэки не зажрались. А что есть? Грузинский чай, дешёвые сигареты и папиросы, рыбные консервы, и то не всегда, и с уже заканчивающимся сроком годности, кислые карамельки, наверное, бракованные, серый хлеб. Иногда белые батоны привозят, которых на всех всегда не хватает. -

Краем глаза Игорь заметил как у другого "дедка" шевельнулось одеяло, показывающее, что тот тоже не спит.

- Все трое не спят, - мысленно констатировал Игорь, - Притворяются. Даже друг перед другом. Гоняют под одеялом свои мелкие мыслишки. Мыслишки рабов. Да это ведь и есть уже настоящие рабы, подмятые государственной машиной. -

Игорь вспомнил, что у одного зэка в зоне на голове была наколка "РАБ КПСС", которая явно проявлялась, когда голова была свежевыстриженной. Вспомнив это, Игорь ухмыльнулся и продолжил свои размышления:

- Безжалостная государственная машина, уже с детства готовила их быть своими рабами. Да и меня тоже. "Будь готов! - Всегда готов!". А к чему быть готовым, - непонятно. Скорее всего, - к рабству, к беспрекословному подчинению власть имущим. Хорошо, что меня тогда из этих пионеров за двойку исключили. В седьмом классе, вроде бы. Тогда человек пятнадцать нас с двойками в кабинете у директора собрали. У некоторых было по десять и по двенадцать двоек, и лишь у одного меня была одна-единственная. Видимо, "для общего счёта" я им тогда попался.

А как тогда эти сопливые пионеры-вожаки распекали нас всех перед директором школы! Да какими-то казёнными фразами... Как "клеймили" нас всех позором... И кто только научил их этому, этих маленьких заср...цев, в таком-то возрасте? Уму непостижимо! Но из пионеров исключили тогда всех вызванных к директору. И меня, в том числе. За одну лишь двойку. Чтобы потом все, когда "исправимся", вновь бы писали заявления в пионеры.