Ничего другого от коммунистического режима Игорь не мог предвидеть в подобной ситуации. Он уже достаточно много раз слышал от зэков, которые сами были на воле разными "начальниками", о том, как различными разбирательствами можно запросто уничтожить человека. А таких бывших начальников различных рангов пришло в зону совсем недавно достаточно много.

Это было в связи со сменой верховной власти в Союзе, когда главой государства после смерти Лёни Брежнева стал Юра Андропов. Вместе с этим началась и очередная перестановка людей или "очередная перестановка кадров" в различных эшелонах власти в государстве, как говорится, сверху и до низу. Коммунистический режим имел огромный опыт таких "перестановок". Как и следовало ожидать, одних чиновников "сажали", а других "ставили" на место "посаженных".

Таким образом, зэковский "автомат" Игоря, настроенный на охрану любимой от любых неприятностей, быстро перестроился на то, чтобы никто, и ни в коем случае не мог бы даже и подумать о том, какие отношения есть у него со Светланой. Эмоции любви не должны быть свойственны зэку, они могут быть свойственны лишь "вольному" человеку, да и то не в зоне, а "на воле". Теперь Игорь всегда, не задумываясь над этим, имел при посторонних у себя на лице маску без эмоций, которая и обязана быть у любого совейского зэка в зоне.

Светлана теперь почти каждый день приносила на работу в зону "рыжьё". Она радостно говорила Игорю, что получила очередной заказ, и это так помогает ей, потому что её дети подрастают, и деньги сейчас просто необходимы как воздух. И они с Игорем спокойно, при открытых дверях кабинета, часто делали золотые коронки, зубы и мосты для вольных клиентов Светланы. Теперь два маленьких зеркала заднего вида из трёх, стоявших напротив рабочего места Светланы, были повёрнуты так, чтобы Игорь мог видеть всё, что происходит у него за спиной.

Игорь знал, что если, не дай бог, обнаружат, что Светлана занимается в зоне изделиями из рыжего металла, то это грозит ей уже уголовным преследованием. И Игорь решил, что если таковое произойдёт, то он будет брать всю вину на себя. Мол, это он втёрся в доверие к Светлане, чтобы начать заниматься этим подпольным делом для зэков. Мол, он и не думал, что металл "рыжий", думал обычная рандоль. А Светлана об этом вообще ничего не знала.

За одну-две рыжих коронки, которые и могли лишь "засветиться" в таком деле, если он вовремя не сможет их "спулить" (незаметно избавиться от них), чтобы их и найти не смогли бы, много ему не накинут. Самое большее, лет пять. А если дело хорошенько запутать, то можно "скостить" (сократить) и до трояка. А если удастся устроить беготню из больнички, и незаметно спулить "рыжьё" в зоне, то можно отделаться и одним ШИЗО.

"Автомат" Игоря не позволил бы ему лишний раз дёрнуться при внезапном появлении у него за спиной кого-либо, когда он был занят работой с рыжим металлом. Игорь спокойно, обычными при работе движениями, прятал "рыжьё" в складки куска грязного полотенца, валявшегося на столе для вытирания об него грязных деталей и грязных от работы рук, а в его руках было уже обычное зубопротезное изделие из нержавеющей стали, для его обработки.

Утром, как и прежде, Игорь заходил в кабинет Светланы лишь после того, как он постучит в дверь и услышит знакомое "войдите". Входя, он, как и прежде говорил громкое "здравствуйте, Светлана Ивановна", и только после того, как закрывал за собой дверь, он мог тихо поздороваться со своей любимой. Как правило, это происходило на пятачке, между раковиной умывальника и шкафом-сервантом, где хранились гипс и банки с кислотами.

Это место было безопасно тем, что входная дверь открывалась вовнутрь, и упиралась в этот шкаф-сервант, не открываясь полностью и заслоняя собой видимость этого места для входящего в кабинет. И в этом месте Игорь со Светланой могли и обняться, и тихо поздороваться, и тихо сказать друг другу несколько тёплых слов. На всё это уходило, как правило, три - пять минут.

Но эти минуты были для Игоря несравненно дороги тем, что их приходилось ждать весь вечер, после того, как он по окончании рабочего дня провожал Светлану из больнички, и всю ночь, и утро, до того, как он вновь войдёт в её кабинет. Были ещё и короткие минуты после обеда и в конце рабочего дня, которые Игорь затем вспоминал весь вечер и часть ночи, пока не засыпал в своей больничной палате.

Все эти первые дни, после их признания в любви, в душе и в сознании Игоря происходили глубокие изменения. Первое время ему хотелось безмерно радоваться своему счастью, но зэковский "автомат" чётко запрещал ему проявлять свои эмоции и именно на своём лице. В груди же Игоря поселилась какая-то сладкая, не затихающая боль счастья, которое нужно скрывать ото всех, кроме любимой. Но и со Светланой, лишь редкие минуты доставались ему для того, чтобы тихо, с осторожностью и как бы украдкой, дарить своей любимой хотя бы маленький кусочек из того огромного, светлого, чистого и искреннего, что и называется любовью.

Дня через два в голове Игоря как-то сама собой всплыла банальная песенка из городского фольклора о несчастной любви богатой и знатной девушки дворянки, дочери графа, и молодого лакея, служившего в богатом графском доме её родителей. Эту песенку Игорь когда-то слышал в кампаниях своих сверстников-подростков по вечерам под гитару. Её исполняли не слишком часто, и она, казалось, уже была и забыта Игорем. Но она вдруг вспомнилась. И сейчас эта песенка о несчастной любви украдкой, постоянно всплывала в его голове, как он ни гнал её оттуда. И вскоре он начал постепенно сам ощущать и осознавать, насколько это мучительно любить украдкой.

В этот день, после того как Игорь быстро съел свой обед в больничной палате, он, как и нужно было, медленно шёл по коридору стационара, чтобы вновь побыть несколько коротких минут после обеда наедине со Светланой. Внутри его была уже томительная жажда этих незабываемых минут, предоставляемых ему судьбой, до того момента, как больничка вновь будет открыта после обеденного перерыва для зэков.

Когда Игорь был уже недалеко от двери стационара, ведущей в вестибюльчик прихожей больнички, постоянно закрытая дверь кабинета-кильдыма Могилы, которая была слева от него, вдруг открылась, и в дверном проёме Игорь увидел фигуру Сани Колодина, которого в зоне звали Колодой, в одетом поверх зэковской одежды белом халате.

- Игорь, зайди. Поговорить надо, - сказал Игорю Колода, и Игорь вошёл вслед за ним, прикрыв за собой дверь.

В небольшом кильдыме Могилы, справа от входа в простенке был старый светлый двустворчатый шкаф для одежды, за ним, справа у стены стояла металлическая койка, застеленная старым "вольным" покрывалом. У окна был старый светлый письменный стол с одиноким стулом, а слева от стола у стены стояла светлая "вольная" тумбочка. Окно было занавешено старой тюлью, за которой были в задёрнутом состоянии маленькие больничные белые занавески, закрывавшие нижнюю половину окна. И лишь эта тюль на окне придавала кильдыму Могилы некий уют, отличавший его от кльдымов других совейских зэков, которые в разных, даже в самых невообразимых местах, создавались зэками на выездных рабочих объектах колонии.

- О чём разговор? - спросил Игорь, проходя к столу, стоявшему у окна.

- Присаживайся на стул, - сказал Колода, садясь на кровать, - Можешь курить, - и он вынул из кармана пачку болгарских сигарет "Родопи" с фильтром. Он достал из неё себе сигарету и бросил пачку на стол рядом со старой алюминиевой пепельницей.

- Спасибо, у меня свои, - поблагодарил Игорь, доставая из кармана пачку болгарских сигарет "Интел" с фильтром.

По зоновским понятиям это говорило о том, что разговаривать будут два относительно равных зэка, имеющих довольно таки высокий зоновский "достаток". Колода прикурил сигарету от спички и, бросив её в пепельницу, сказал Игорю, который держал в руке сигарету не прикуренной: