Игорь нервно затянулся сигаретой. Светлана тоже сделала небольшую затяжку дымом и выпустила его слабую струю в шкаф.

- Когда ты говорил, ты был похож на императора из какого-то кинофильма, - сказала она, улыбаясь, - У него так же сверкали глаза, когда он говорил. -

- Извини, пожалуйста, - сказал Игорь, успокаиваясь, - Просто задело за живое. -

- Вот я и хотела от тебя узнать, - сказала Светлана, мягко улыбаясь, - За что их здесь так наказывают? -

- А-а-а, - протянул Игорь, - Ну это я постараюсь немного объяснить. -

- Они все сами насильники? Да? - спросила Светлана.

- В общем-то, да, насильники, - сказал Игорь, - только не всегда в сексуальном плане. Вот, например, некоторых козлов опускают, но они ведь совершали насилие в социальном плане. Или когда опускают "крысу". -

- Какую крысу? - перебила его Светлана.

- Крысами называют зэков-воришек, которые крадут у таких же зэков. Залазят в чужие тумбочки, - ответил Игорь, - Их или "опускают", если есть желающие этим заняться, или кормят мылом. Заставляют съедать кусок хозяйственного мыла. Ну, и побьют, конечно. Тогда считается, что "крыса" легко отделалась. -

Светлана затушила в пепельнице свою сигарету, и Игорь начал делать последние затяжки, и тоже затушил маленький уже окурок. Они опять сели за рабочий стол, и Игорь увидел, что Светлана застёгивает свой халат.

"Вот так-то будет лучше", - подумал он, - "А то мой Ванька-встанька может и не выдержать. Я уже, наверное, и забыл, какая она в руках, женская грудь. Ладно, хватит думать о чём не надо".

- Так что же, сексуальных насильников здесь вообще не трогают? - спросила Светлана, - А я слышала, что их всех здесь делают "голубыми". -

- Так было раньше, - пояснил Игорь, - Но после войны уже это быстро отошло. Из-за женщин. Многие женщины стали на этом делать себе заработок. Сначала они добровольно ложатся под кого-нибудь, а потом предлагают выбор - либо плати столько-то, или, например, женись, или "посажу" за изнасилование. Некоторые мужики плюют на это, как на пустую угрозу, но когда уже заводят на них "дело", то уже трудно что-либо изменить. Тогда тяжёлая машина правосудия уже завертелась. Опускают, в основном, насильников детей. Или, вон, как здесь, есть одна мразь, из опущенных. Над ним и сами опущенные всяко разно изгаляются. -

- А что он такого сделал? -

- Он пришёл к какой-то стерве. А у неё двое маленьких детей. Девочка и мальчик. Годика по два-три, - рассказывал Игорь, - Эти мрази подвыпили, и им захотелось "покувыркаться" в кровати. А дети им мешают. Вот они и поставили детей в наказание в сенях, в окне, между рамами. А была зима, и дети там замёрзли. -

- Ой, - сказала Светлана, положив руку себе на грудь, - Какой ужас... Маленьких деток заживо заморозить... Да за это расстреливать надо! -

- Нет, не надо, - сказал Игорь, - Мамаша деток, та ещё легко отделалась. Её соседи забили, когда её соседка всё это случайно обнаружила. А эта мразь здесь живёт. И жизнь для него стала хуже смерти. Недавно его сами пидоры забили так, что у него и "крыша прохудилась". Но он всё равно все туалеты зоновские чистит. -

- Уж насколько я добрый человек, - сказала Светлана, - но если бы я тогда была там, то я бы его тоже своими бы руками растерзала. -

- Я бы тоже, - сказал Игорь, - На тюрьме я сидел в разных камерах лишь с двумя, которые были по 117 статье. Это статья за изнасилование. Один из них, ещё пацанёнок. Его забрали в тюрьму в день его рождения, когда ему исполнилось восемнадцать. Они на воле, втроём, три бывших одноклассника, балдели, когда у одного из них предки уехали в другой город на три дня к родственникам, на похороны.

С ними была и одна местная стервочка, их же возраста, которая все три дня тоже "гудела" с ними. Она ходила с ними в спальню со всеми, кому захочется, без очереди, и даже с двумя, если приспичело.

А потом, через неделю, она пришла к нему с одним из этих его дружков, и потребовала с него триста рублей. Она сказала, что их третий, который тоже был тогда с ними, уже заплатил ей. А с этим, с которым она пришла, они подали заявление в ЗАГС. Он их выгнал тогда, обматерив обоих. А через три дня был уже в тюрьме по заявлению об изнасиловании.

Ещё один, из другой камеры, действительно насиловал, и снимал с тех, кого насиловал, золотые вещи. Он и попался, когда одна знакомая его жены узнала на ней золотые серёжки, которые она дарила своей двоюродной сестрёнке, с которой их снял насильник. Серёжки были сделаны на заказ, других таких не было. Этот насильник признался в ментовке, что изнасиловал и ограбил за три года двенадцать молодых женщин. За то, что он не ломался перед ментами, ему сделали явку с повинной. А менты нашли лишь пятерых терпил (потерпевших). За этих пятерых его и осудили. А на суде из них было только две.

Я с ним разговаривал в камере. Он сказал, что его уже просто тянуло на это. А это уже мания, психическая болезнь. Он или кулаком вырубал тех, кого приметил в автобусах или в трамваях, по золоту, надетому на них; или чуть придушивал их, чтобы они теряли сознание. Но он убегал, если кто-нибудь из них сопротивлялся или кричал. Он работал мастером на какой-то фабрике. Все золотые вещи нашли у него в сейфе, на работе. Жена его с ним не развелась. Он получал от неё на тюрьме передачи. Вот так.

Этим обоим насильникам дали по восемь лет. Один и тот же срок... Я думаю, что маньяк отсидит меньше, а честный пацанёнок откинется по концу срока. И никто ему не поможет. Ни один судья не признает, что предыдущий его коллега осудил человека беспричинно.

Зачем их учили по пять лет на юридическом? Они в этом "спектакле" грамотные. А человек, попавший к ним в лапы, юридически безграмотный, да ещё и из тюрьмы, да уже и обломан и ментами, и тюрьмой, и следствием. А каждому следователю нужно сделать очередное дело более "тяжёлым". Лишь от "тяжести" раскрытых им "дел" зависит его карьера. Ему же, сволочи, тоже надо кормить своих деток, которых он настрогал. -

- А я тут как-то в больнице видела одного совсем молоденького заключённого, - без улыбки произнесла Светлана, - А у него голова вся седая. Я думала сначала, что мне это просто показалось, ведь все острижены наголо. А потом я прошла совсем рядом с ним, и убедилась, что они у него все седые. И лицо у него всё в шрамах. -

А-а! Это Седой, - сказал Игорь, - Он уже с малолетки таким в зону поднялся. Я как-то с ним в ШИЗО вместе сидел в одной камере. У этого пацанёнка обострённое чувство справедливости, а психика уже вся исковеркана. Он всё пропускает, как бы, через свою душу.

Если кто-нибудь из ментов ему что-то "занозит", то он уже не может ничего сказать в ответ. У него переклинивает в голове. Он тогда достаёт обломок мойки, ну, обломок лезвия от бритвы, и начинает сам себя резать. И орёт матом. У него спереди всё тело в шрамах изрезано. Лишь спина чистая, без порезов.

Когда я с ним сидел, ему Баранчин что-то "занозил". Он тогда вогнал себе в живот гвоздь сто пятидесятку, а Баранчин закрыл его за это в ШИЗО с этим гвоздём в животе. Его только на третий день в больницу из ШИЗО "выдернули". Он всё в ШИЗО спрашивал меня, что с ним будет, если он кишки случайно пропорол. Он ведь этот гвоздь аккуратно загонял себе в живот. Его менты всегда основательно шмонают, но он уже это знает, и у него всё равно имеется хоть маленький обломок бритвы. Умеет уже прятать. -

- А у тебя в волосах нет седины, - заметила Светлана.

- Да, - согласился с ней Игорь, - Но борода уже наполовину седая. Если дня три не побриться, то сразу видно. -

- А где вас здесь подстригают? -

- В бане есть цирюльня. Но и в некоторых отрядах, у завхозов есть ручные машинки для стрижки волос. А в зоне как-то был один прапорщик, потом он куда-то исчез, который всегда носил с собой такую машинку. -