В первые же месяцы учёбы в кадетском корпусе Владимир Головинский получил почётное прозвище "Голова". Ему он был обязан не своей фамилии, а успехами в учёбе. По всем предметам у него были отличные оценки. А преподаватель латыни Христофор Христофорович даже в табеле ставил Головинскому "пять с двумя плюсами", за что получал выговоры от начальника кадетского корпуса:

- Господин Игнатиади, напоминаю вам, что высшая оценка в российских учебных заведениях- это "пять"! Не пять с одним плюсом или двумя плюсами! Перестаньте своевольничать! Немедленно исправьте!

Через год Головинский записался в кружок столярного дела и в то время, как его товарищи корпели над домашними заданиями, он под руководством старого мастера Андрея Андреевича мастерил полки, табуретки, столы. Вскоре Владимир приобрёл в корпусе большую славу, как изготовитель гробов. Ведь в год их требовалось, как минимум, три.

7

- "Голова", на следующей неделе будем "хоронить" химию. Гробик для неё сооруди! Да покрасивее ! - обратился к Головинскому законченный двоечник из их класса Иван Георгадзе по прозвищу "Гога".

- Сделаю! Припасённые доски у меня есть... с удовольствием соглашался Владимир.

- Ой, ой, ой! Как будем "хоронить" эту дурацкую науку! - "Гога" зачмокал языком от предвкушаемого удовольствия.

Тайком, чтобы не видел Андрей Андреевич, Головинский сделал гробик и даже покрасил его жёлтой краской.

В одну из ночей они, кадеты третьего класса, завернувшись в простыни, со свечами в руках спустились в сад. В дальнем его углу заранее была вырыта ямка. "Гога" с Александром Поспеловским несли гробик, в котором лежали несколько старых учебников по химии и тетради по этому предмету. Прежде чем опустить гробик с "покойницей" в могилу, кадеты по-очереди произносили речи. На этот раз всех превзошёл "Гога":

-Наконец ты сдохла! Сдохла ты - химия, которая пила мою кровь. Из-за тебя я остался на второй год! Но я - живой, а ты, старая и вонючая, лежишь в этом гробу...

Страстную речь "Гоги" все его товарищи прерывали стенаниями и надрывным плачем.

После "Гоги" прощальные слова сказал Головинский, а потом все остальные. Гробик опустили в ямку и закопали. Затем, согласно старинным традициям кадетского корпуса, они по- команде сбросили простыни и остались в костюмах Адама, сапогах, фуражках и, конечно же, при ремнях.

- К торжественному маршу! В колонну по-три! Стройся! - скомандовал "Гога".

После этого все кадеты третьего класса минут тридцать вышагивали по ночному саду.

Каждый год свои каникулы Владимир проводил в родительском доме. Помогал конюхам ухаживать за лошадьми, кузнецу перековывать их. Много читал... Рыбачил с деревенскими сверстниками и много играл на рояле, и пел старые русские романсы. Их Владимир обожал и знал множество...

До окончания Орловского Бахтина кадетского корпуса Володе оставалось два года.

- Сын, ты не передумал? - спросил его Юрий Михайлович, когда вся семья собралась за рождественским столом.

- Ты о чём это, папа?

- Сделать блестящую военную карьеру кавалерийского офицера?

- Папа, ты же знаешь, что военная карьера - это смысл всей моей жизни! - несколько пафосно ответил Владимир.

- Очень хорошо! Как ты собираешься её делать?

- После окончания Орловского кадетского корпуса буду ходатайствовать о моём зачислении в Николаевское кавалерийское училище.

8

- Правильно. Но для этого уже сейчас надо быть поближе к кавалерийскому училищу.

- Это как, папа? - не понял Володя.

- Я буду ходатайствовать о твоём переводе в Первый кадетский корпус. Ты не возражаешь?

- Спасибо, папа! - обрадованно поблагодарил отца Владимир.

29 августа 1910 года Юрий Михайлович с сыном приехали в Санкт-Петербург.

- Несколько дней, пока не будут оформлены все документы, поживёшь у Анастасии Михайловны. - Объяснил он Владимиру.

- У той самой? - ужаснулся тот.

- Почему ты так о моей родной сестре и своей тётке? Ты даже ни разу её не видел! - строго поинтересовался отец.

- Просто я с самого детства слышал ваши разговоры с мамой о странностях Анастасии Михайловны.

- Владимир, тебя её странности касаться не будут. Я в этом уверен.

В роскошном двухэтажном особняке на Невском проспекте их принял высокий бородатый швейцар и по мраморным лестницам, и тёмным коридорам проводил к двери из красного дерева.

- Брат, я так тебя рада видеть! - к Юрию Михайловичу подошла высокая сухощавая женщина. - А кто этот очень милый молодой человек?

- Это мой сын, Владимир! - почему-то нервничая, произнёс Юрий Михайлович.

Анастасия Михайловна поцеловала племянника в щеку:

- Добро пожаловать в мой дом! - торжественно сказала она, - стол уже накрыт. Подождите, подождите.

Тётушка вдруг остановилась и долго молча и пристально рассматривала Владимира. Тот от растерянности покраснел. Юрий Михайлович тоже не мог понять, что происходит.

- Боже мой! Боже мой! Это невероятно! - всплеснула руками Анастасия Михайловна и сняла со стены фотографию в резной рамке.

- Смотрите это же одно лицо!

Владимир посмотрел на фотографию. На ней был он, только в женском платье, с бантом и косой.

- Здесь мне шестнадцать лет! - пояснила Анастасия Михайловна.

- И мне уже исполнилось шестнадцать... - поражённый увиденным, прошептал Владимир.

- Действительно, похожи как брат и сестра близнецы! Никогда не обращал внимания на это сходство! - удивлённо протянул Юрий Михайлович.

9

За обедом брат и сестра, после долгих лет разлуки, вели напряжённый диалог.

Володя не вникал в суть их беседы. Он рассматривал огромный зал, где был накрыт большой стол. На стенах - картины фламандских мастеров, в углах - скульптуры. Потолок был покрыт фресками. Владимира раздирало от любопытства , что же там изображено. Но он не мог задрать голову за столом и смотреть на потолок Это являлось признаком полного отсутствия элементарной культуры.

За обедом им прислуживали повар Жан, худой мужчина лет сорока пяти, ужасно говорящий по -русски и Клавдия, расторопная молоденькая девушка.

Затем Юрий Михайлович взял извозчика, и они с сыном поехали в Первый кадетский корпус, располагавшийся в двухэтажном здании розоватого цвета на Васильевском острове.

Пока у Владимира в канцелярии принимали все документы, Юрий Михайлович в кабинете директора корпуса генерал-майора Григорьева подписал бумаги о том, что обязуется платить за учебу своего сына пятьсот пятьдесят рублей в год, а также нести все дополнительные расходы по его обмундированию.

- Меня приняли! - с восторгом сообщил Володя отцу, когда они вышли на улицу.