— Тебя зовут Лата? — не столько спрашивая, сколько утверждая, сказал их предводитель. — Мы — воины страны Анга. Наш повелитель, солнцеподобный Карна, пожелал оказать вам гостеприимство.
— Но наш путь лежит в Панчалу, — смело возразила Лата, — мною повелевает Юдхиштхира, и мой долг — отклонить столь лестное приглашение.
— Долг кшатрия — сражаться и выполнять повеления своего господина. — ответил всадник. — Но, проделав длинный путь, мы не можем вернуться ни с чем. Конечно, если твой спутник предпочтет доблестную смерть нашему приглашению, мы можем оказать ему честь достойным поединком. Мы чтим карму кшатриев. Но тебе все равно придется последовать за нами.
Ничто не изменилось в лице Латы, когда она быстро сказала:
— О, конечно, мы оба последуем за вами.
В этих обстоятельствах я тоже предпочел не возражать, а подчиниться потоку событий. Мы сели на коней, которых всадники вели в поводу, и вновь повернули на восток, все больше удаляясь от Панчалы. У меня отобрали оружие, но не связали. Наши спутники держались настороженно, не выказывая враждебности явно. Поэтому я пытался поддерживать в себе и Лате надежду, что все еще обойдется. Впрочем, Лата оставалась внешне спокойной, вновь приняв гордую осанку и тон недоступной апсары.
Наше путешествие проходило без задержек, и через несколько дней в окружении охраны мы поднялись по мраморным ступеням во дворец властителя Анги. Нас встретили слуги и провели во внутренние покои. У дверей встала охрана. В остальном мы были предоставлены самим себе.
Дворец и цитадель были построены, судя по всему, совсем недавно. Каких-нибудь два десятилетия назад сын простого колесничего бойца был удостоен дружбы самого Дурьодханы. Именно тогда Карна был помазан на царство далекой страны Анга. Большую часть времени он с тех пор проводил в Хастинапуре при дворе Кауравов. Сюда же он приезжал лишь для надзора за сбором податей и короткого отдыха. Для его безопасности и была построена в считанные месяцы невысокая глиняная стена цитадели.
Впрочем, не стены, а само имя Карны, непревзойденного лучника и повелителя брахмы, заставляло любых врагов держаться на расстоянии. Зато дворец был возведен с особой тщательностью и вкусом. Весь из белого камня, он походил на облако, спустившееся на землю, и был полон шелестом прохладных струй воды, бегущих из зала в зал по каменным каналам, врезанным в плиты пола. Снопы солнечных лучей дробились в каменной резьбе стен. Кружил голову аромат цветов, живущих под одной крышей с людьми в высоких глиняных кувшинах. Легкие занавеси трепетали от прикосновения ветерка, заблудившегося в этих залах и коридорах. Искусные руки строителей, казалось, превратили дворец в сказочную ловушку для рассеянного сумрака и прохладного ветерка. Гулкие залы были лишены досужей толкотни мебели и золотых украшений. Зато их оживляли тонкие лучи солнца, пропущенные через узор мраморных решеток и колодцев крыши.
И еще тут звучала музыка. Где-то во внутренних покоях невидимые нежные руки перебирали струны, заставляя сердце замирать, забывая обо всем, что осталось за стенами дворца. На цыпочках, словно боясь потревожить покой дворца, Лата подошла к мраморной стене и положила ладонь на камень нежным жестом врачевателя. Сосредоточившись на своих чувствах, она слушала камень. Наконец удовлетворенно вздохнула.
— Каждый человек оставляет невидимый след в стенах своего дома.
Здесь все — чистота и покой. Ни липкого жара оргий, ни смрадного запаха пролитой крови. Карна самого себя содержит, как наконечник неотвратимого копья, в кристальном ларце, выстланном сандаловой пылью.
Я слабо улыбнулся ей в ответ:
— Может, это — хороший знак, и он не захочет замарать стены кровью двух членов своего братства. Но все равно, я бы не стал напоминать властелину о том, что нам известно об оружии богов.
Лата сказала:
— Если он смог отыскать нас за пределами своего царства в тот момент, когда мы думали, что наш след всеми потерян, то можешь не сомневаться, что скрыть наши мысли от него нет никакой надежды.
Мы присели на мраморную скамеечку, стоящую у стены в окружении цветов. Мозаичный пол был усеян дрожащими солнечными бликами как озерная гладь. Нам с Латой было достаточно нескольких мгновений внутреннего покоя, чтобы перелить в себя закон этого дворца, поддаться его оцепенелой молитве. Присутствие могучей воли Карны ощущалось во всем: в бесшумных движениях слуг, в гармонии музыки, в великолепной простоте каменной резьбы. Все было — подчинение и поклонение. Здесь Карна отдыхал, остужал пыл духа и собирался с силами.
Лата зябко пожала плечами:
— В этих стенах безраздельно правит лишь закон Карны. Я не знаю, что нам ждать от него. Он может, как могучий слон, наступить на нас, не заметив. Карна не похож на других известных мне дваждырожденных. Даже для члена нашего братства его мощь непомерна.
Я попытался ее подбодрить: — Не заметить нас мы ему не дадим. Пламя моей доблести растопит лед этого саркофага, как сказал бы какой-нибудь чаран о том, чего никогда сам не совершал.
Лата отняла руку от мраморной стены и положила прохладную ладонь на мое плечо.
— Не тревожься, доверься карме. Карна прежде всего дваждырожденный, благородство не позволит ему нанести вред пленникам, к тому же связанным с ним духовным родством.
— О каком благородстве ты говоришь, Лата? Разве не Карна после Игры в кости, стоившей Пандавам двенадцати лет изгнания, кричал Кришне Драупади, что Пандавы ей больше не мужья, и советовал заняться поисками нового мужа? Чем он благороднее Духшасаны, который пытался сорвать с Кришны одежды и побудить Пандавов обнажить мечи в зале Высокой сабхи? Я уже не верю песням чаранов и рассказам наших наставников о благородстве обладателей брахмы, сидящих на тронах. Аджа был прав. Они готовятся к войне и почитают дхарму кшатрия выше законов братства.
Лата приникла к моему уху теплыми губами и успокоительно прошептала:
— Чтобы остаться живыми, мы должны понять Карну, обуздав чувства страха и гнева. Он совсем не похож на Кауравов. Он служит им, исполняя долг, но в жилах его течет иная кровь. Духшасана, попав под влияние гнева, унизил жену Пандавов, чтобы досадить царевичам, которых ненавидел. А слова Карны прозвучали лишь потому, что прекрасная панчалийка не желала замечать сына суты. Даже на сваямваре Кришна не позволила Карне попытаться завоевать ее. Неутоленная любовь — страшное испытание даже для дваждырожденного.
От этих слов, от ее взгляда, устремленного на меня, я на мгновение забыл о нашем бедственном положении. В конце концов, сейчас от моих усилий не зависело почти ничего, и надо было просто смиренно ждать, что еще принесет нам поток кармы.
Потом за нами пришли дворцовые служители и повели через тенистые узкие переходы в зал, где на возвышении стоял трон из слоновой кости. На троне в невидимом для простых глаз сиянии брахмы восседал великий лучник, смертельный враг Арджуны, причастный божественной доле царь Анги, могучий и непостижимый Карна. Вокруг трона стояли придворные, гибкие, стройные девушки в тонких шелковых тканях, осанистые медлительные советники, могучерукие боевые командиры в блещущих доспехах. Они плавали в золотистом сиянии, исходящем от их властелина.
Сидящий на троне вершил государственные дела. Никаких чувств не было на его сильном, словно вырезанном из мрамора, лице. Выражение отрешенности не покидало его глаз, когда он слушал отчеты смотрителей или отдавал распоряжения командирам. Он напоминал пресыщенного игрой музыканта, перебирающего струны скорее по привычке, чем в надежде создать новую мелодию. А лица придворных казались мне лишь плоским отражением сияния их властелина на поверхности медного зеркала. Когда Карна вещал им свою волю, то каждый, будь то юная служанка или ветеран сражений, взирал на него со священным трепетом, будто в яви видя непреодолимую черту, отделявшую их царя от простых смертных.
Мы стояли не шевелясь в стороне от трона и ждали, когда властелин удостоит нас своим вниманием. Я радовался передышке, пытаясь гармонизировать собственные мысли, влиться в поток происходящего и получить возможность влиять на него. Надо было заставить Карну, если это вообще возможно, увидеть в нас не покорных исполнителей воли Пандавов, а людей с собственными устремлениями, разумом и чувствами.
