— Я не знаю, как выглядят боги, но знаю как выглядит отец Карны. Его зовут Адхиратха, и принадлежит он к сословию сутов… Где его дом? У крепостной стены. Белая дверь под тенью баньяна.

— Но почему не во дворце…

— Он считает, что Дурьодхана, возвеличив Карну, обрек его на гибель, поэтому не хочет принимать никаких подарков. Он отверг богатства и слуг и живет вместе с женой на жалование колесничего воина, ведь он, когда был молод, служил в войске Дхритараштры.

— А он не рассказывал тебе про непробиваемый панцирь Карны? — спросил я.

Прийя отрицательно качнула головой:

— Разве мужчины говорят о высоких делах с женщинами? Все, что тебе рассказала, я слышала от жены Адхиратхи, когда помогала ей делать покупки на базаре.

Мысли загудели в моей голове, как рой растревоженных пчел. Из тумана памяти всплыли рассказы о чудесном появлении Карны на состязаниях в Хастинапуре в те времена, когда Пандавы и Кауравы вместе изучали кшатрийскую науку под руководством Дроны при дворе Дхритараштры. Я словно своими глазами увидел могучего сына суты, вызывающего на поединок молодого Арджуну. И еще я увидел Дурьодхану, завлекающего неожиданного союзника в сети дворцовых интриг, и встревоженное лицо Юдхиштхиры, предупреждающего о панцире небожителей… Карна говорил с Индрой, отдавая свое сокровище в обмен на сияющий дротик — вечную угрозу жизни Арджуны. Темны дела богов… Но если бы узнать о дротике…

— Ты ушел от меня, — вдруг сказала Прийя, встревожено заглядывая мне в глаза.

Я оторвался от своих мыслей и улыбнулся ей:

— Что ты, я здесь, с тобой…

Но она грустно покачала головой:

— Я рада, что помогла тебе найти что-то, хоть и не знаю, что. Теперь ты окунешься в пучину забот, а я останусь одна на берегу… Но все равно я рада, что смогла помочь тебе… Ну иди, я больше не буду задерживать тебя сегодня, но ты придешь завтра? Обещай…

— Обещаю! — решительно сказал я, предвкушая, как ошеломит Митру новость о том, что отец Карны живет в Хастинапуре за пределами непреодолимого для нас кольца цитадели.

Митра не обманул моих ожиданий. Он просто взметнулся, подобно растревоженной кобре:

— Отец Карны здесь, в нижнем городе?! Значит, мы можем пойти к нему!

— Зачем?

— Ты совсем потерял голову от прогулок с Прийей. Ведь Карна — главный враг Арджуны. Ты забыл, что даже Юдхиштхира не знает, откуда он взял непробиваемый панцирь.

— Но ведь панциря больше нет, — возразил я.

— А если есть неотвратимый дротик? Может быть, мы сможем узнать, как лишить Карну преимущества в бою.

Я поморщился:

— А как быть с дхармой дваждырожденного? Ты предлагаешь идти к убитому горем отцу, чтобы выпытывать секреты сына. Юдхиштхира не одобрит такого поступка.

Митра нетерпеливо передернул плечами:

— Зато Арджуна и Бхимасена одобрят.

— Тогда почему никому из них не пришло до сих пор в голову устроить засаду на Дурьодхану, захватить в заложники жен Кауравов?

— Но мы-то — другие! Новое время требует новых людей. Кроткого вождя не слушается войско, смиренному мужу изменяет жена. В Сокровенных сказаниях утверждается, что слово истины не может считаться важнее самой истины. Ложь допустима, если жизнь под угрозой, если кто-то пытается отобрать у тебя твое достояние. В переплетении кармических причин и следствий неправда может обернуться истиной, а истина — ложью, вспомни, — продолжал Митра, — в Сокровенных сказаниях есть легенда о брахмане, который дал обет всегда говорить правду. Однажды мимо него пробегали люди, спасающиеся от разбойников. «Укажи нам путь к спасению», — попросили они. Он направил их в густой лес. А потом пришли и сами разбойники и спросили его: «О достойный, какой дорогой побежали сейчас люди?» И брахман честно ответил: «Они побежали вон в тот лес». Разбойники настигли тех, кто от них спасался, и всех перебили. Тот брахман был на самом деле невеждой, не способным проникнуть в тонкости дхармы. Неужели ты не понимаешь, — горячо закончил Митра, — что лучше прибегнуть ко лжи ради спасения, чем допустить насилие.

Надо признаться, что он меня так до конца и не смог убедить. Ведь то, что кажется простым и понятным в мудрых притчах, в настоящей жизни может запутываться до невозможности. Малая ложь тянет за собой большую. Но в тот момент на весах качалась не моя судьба, а будущее всего рода Пандавов, жизнь Арджуны. И я согласился с доводами друга.

Митра засиял, как молодая луна, и начал поспешно собираться, приговаривая:

— Надо сказать Прийе, пусть отведет нас к нему. Возьмем подарки, он ведь не обычный колесничий воин… Поговорим по душам за чаркой, вспомним прошлое… Может, из этой затеи ничего и не выйдет… Сходим, поговорим, а потом будем решать, открывать ли секреты Пандавам.

* * *

В ту ночь в Хастинапур пришли дожди.

Мутные потоки неслись вниз по узким улочкам. Ноги Прийи в тонких кожаных сандалиях мгновенно промокли, и я понес ее невесомое гибкое тело на руках, стараясь не думать о грязи, чавкающей под моими пятками. Зато, когда мы постучались в дом старого суты, ничего не казалось естественнее, чем трогательная просьба промокшей Прийи пустить нас обогреться. Со скрипом отворилась белая дверь в глиняной стене, открывая нам путь внутрь квадратной комнаты со стенами из обожженной глины и очагом, устроенным прямо в земляном полу. Лохмотья дыма тяжело и неохотно поднимались к отверстию в крыше, крытой пальмовыми листьями.

Перед огнем сидел отец Карны. Не знаю, как описать его внешность. Ничего примечательного в его облике не было: старик как старик. Годы согнули его спину, руки были в шрамах от тетивы — память о давних боях. В выцветших подслеповатых глазах — пепел дней, сгоревших в пустом ожидании. Он усадил нас на циновки, подбросил дров в очаг, ласково улыбнулся Прийе, когда она, щебеча, как птичка, рассказала какой-то несложный вымысел о нас с Митрой. Митра достал из складок плаща мех с вином, а жена Адхиратхи подала гроздь бананов и простые глиняные чаши.

Это был удивительный вечер. За дверью выла непогода, дождь стучал по тростниковой крыше, но в хижине было сухо, и пар восходил над нашими просыхающими плащами. Черные тени на стенах обступали нас, как люди, вставшие из прошлого. Мы с Митрой сидели, поджав под себя ноги и выпрямив спины, как привыкли во время бесед в ашраме, целиком отдавшись рассказу старого суты, пытаясь за прихотливым плетением слов проследить правду, давно покрытую красочным узором вымысла и легенд, рожденных чаранами. Прийя сидела рядом, не дыша, подтянув к груди коленки и обхватив ноги руками, зачарованная странной и чудесной картиной, встающей перед нами под бормотание старика.

— Ваши лица, — говорил Адхиратха, полулежа на циновке, — озаренные внутренним огнем, напоминают мне лицо моего мальчика. Он теперь принадлежит Дурьодхане, Хастинапуру, богам, но только не мне. О Карна, Карна, как забыть твое лицо в сиянии золотых серег! Я и моя супруга Радха храним в сердце тот первый день, когда боги послали нам Карну.

— Тогда моя жена была еще молода и красива, но карма лишила ее возможности иметь детей. И вот как-то, гуляя по берегу реки, мы увидели в волнах корзину с резными ручками и амулетами, хранящими от опасностей. Волны прибили корзину к нашему берегу. И когда я снял крышку, то увидел, что ее дно залито воском, и там на мягком покрывале лежит младенец, словно окутанный золотым сиянием. Я взял мальчика на руки, и мы увидели, что он одет в тонкий, как вторая кожа, панцирь из неизвестного мне материала. В его розовых ушах сияли золотые серьги. Тогда я сказал Радхе: «Чуда такого мы не видели отроду. Мне кажется, о прекрасная, что найденный ребенок божественного происхождения».

— Так боги послали мне — бездетному — сына. Радха его холила и лелеяла, как величайшую драгоценность. Никакие беды не тревожили нас тогда, и мальчик рос сильным и здоровым. Самое удивительное, что неснимаемый золотой панцирь рос вместе с ним. И за золотое сияние этого панциря люди прозвали мальчика Вайкартана — прорезывающий тучи; потом, когда он вырос и обрел славу, его имя стало Васушена — тот, чье богатство — его рать; а за упорство и пламенность пыла его звали Вриша, что значит бык.