К осени 1968 г. в Советском Союзе уже была сформулирована внешнеполитическая позиция в виде тезиса «ограниченного суверенитета» в отношении стран Восточного блока, ставшая впоследствии известной как «доктрина Брежнева». 25 августа 1968 г. газета «Известия» опубликовала статью В. Кудрявцева, в которой уже прослеживались её основные элементы. Спустя месяц орган ЦК КПСС газета «Правда» поместила статью специалиста по историческому материализму профессора С. Ковалева. В ней эта концепция была сформулирована отчетливо[815]. Данный факт был отмечен политическими и военными кругами Североатлантического альянса и вызывал у них беспокойство. Представители американского политического руководства призвали союзников по НАТО серьезно отнестись к новой советской внешнеполитической доктрине, озвученной главой советского МИДа А. Громыко в его выступлении 3 октября 1968 г. на Генеральной Ассамблее ООН. Они отмечали, что она «не ограничена географически. Социалистическое “содружество” не имеет географических границ», а сама появившаяся доктрина «ещё полностью не оценена»[816]. Для Балканского региона доктрина защиты «социалистического содружества» и фактического ограничения национального суверенитета имела также своё значение. Из четырех коммунистических государств полуострова два – Болгария и Румыния – являлись членами Варшавского пакта, при этом СРР занимала особые позиции по многим внешнеполитическим и оборонным вопросам. Таким образом, Москва располагала лишь безусловной поддержкой Софии, и в случае расширительного толкования «защиты социализма», гипотетически, СССР и его союзники могли вмешаться во внутренние дела любой из четырех коммунистических стран в целях «восстановления социализма» там. Одновременно Москва предприняла шаги на «югославском направлении»: 17 октября 1968 г. Брежнев направил секретное письмо Тито с объяснением действий СССР и ОВД в Чехословакии, а также попытался добиться примирения с югославским партийно-государственным руководством[817].

Проведение в августе 1968 г. оперативно-тактических учений болгарской армии под названием «Плиска-68», в ходе которых отрабатывалось как взаимодействие сухопутных сил приморского фланга в наступательной операции, так и в оборонительной в направлении Босфора и Дарданелл, серьезно воспринималось соседями Болгарии, знавшими о том, что подобные действия согласованы с СССР. В начале сентября, как отмечалось соответствующими службами посольства США в СССР, в советской прессе перестали упоминаться в негативном плане Румыния, Югославия и Австрия[818]. Это было расценено как попытка Москвы ослабить волну жёсткой критики её действий на международной арене и не давать лишних поводов для неё относительно дальнейших действий, подобных интервенции в Чехословакии, уже на других направлениях. В то же время, по информации, которой располагало ЦРУ США[819], военная активность Болгарии, заключавшаяся в проведении серии учений и перемещений войск на севере страны, т. е. на сопредельной Румынии территории, а также в восточной части (Черноморье и румынское побережье), свидетельствовала о возможной подготовке неких действий в отношении сопредельного государства – Румынии[820]. Москва стремилась использовать особые отношения с Болгарией. 16 сентября Т. Живков срочно посетил с однодневным визитом СССР, а 19 сентября в Софию прибыл Главнокомандующий ОВС ОВД маршал Якубовский. Внешнеполитический курс НРБ и её оборонные интересы рассматривались в западных, в частности, американских дипломатических кругах как достаточно специфические по своим проявлениям и имевшим более глубокое, чем демонстрировавшееся публично, содержание. В этой связи американские дипломаты в Софии делали вывод о том, что «политика Болгарии нацелена, в первую очередь, на то, чтобы Москва была полностью удовлетворена во всех отношениях, на этот раз – по поводу Чехословакии… Похоже, что в других областях режим следует политике “смотреть и ждать”… [Это] выглядит так, что режиму выгодна нынешняя ситуация для получения экономической помощи от Москвы. Пропаганда, которую ведёт режим, вероятно, скорее всего, предназначена для того, чтобы убедить Москву в лояльности Болгарии, а не в целях получения доверия среди болгар»[821]. В то же время участие НРБ в интервенции против Чехословакии имело определенные последствия для её внешнеполитического положения и, в первую очередь, на региональном уровне. Это отмечали и зарубежные наблюдатели, которые обращали внимание на ухудшение отношений Болгарии с соседней Югославией[822]. Позиция, занятая Софией по международным и региональным вопросам, а также ситуации внутри Восточного блока, свидетельствовала о попытках партийно-государственного руководства Болгарии во главе с Т. Живковым продемонстрировать, с одной стороны, лояльность в отношении своего главного союзника – Москвы, а с другой, проводить относительно самостоятельный, не вызывающей обеспокоенности Кремля, внешнеполитический курс. Этот факт отмечался американскими дипломатами. Они сообщали в Госдеп из Софии о том, что «правительство Болгарии предприняло усилия, с тем, чтобы не исключать окончательно возможность продолжения политики увеличения объемов торговли со всеми партнерами “вне зависимости от различий их политических систем”»[823].

19 сентября 1968 г. по каналам британской и нидерландской разведывательных служб, о чём сообщалось в срочной телеграмме британского представительства при НАТО, направленной в Форин Офис, поступила детальная информация о существовании плана захвата Румынии силами отдельных стран-участниц Варшавского пакта. В соответствии с ним наступление должно было проходить по трём направлениям: с территории Советского Союза, Польши и Венгрии в 4 часа утра 22 ноября. В складывавшейся ситуации Лондон был готов прибегнуть к военной акции с тем, чтобы не допустить советской интервенции на Балканах. 6 сентября 1968 г. этот вопрос обсуждался на секретной встрече премьер-министра Г. Вильсона, министра обороны В. Хили и министра иностранных дел М. Стюарта. Было принято решение обеспечить всем необходимым югославские вооруженные силы в случае попыток Москвы оккупировать СФРЮ[824].

Сведения, получаемые румынским руководством, а также западными дипломатическими и разведывательными службами, о том, что Москва готовит некую акцию и в отношении Румынии, судя по всему, были дезинформацией. Вероятно, она специально распространялась советской стороной, чтобы создать иллюзию возможного большого конфликта в Европе, избежать которого можно было лишь таким образом, чтобы лишний раз не создавать угроз для Кремля. Предпринимавшиеся СССР меры военного характера были призваны оказать психологический нажим на руководство СРР. Тем временем Москва дала официальные обещания Вашингтону, что она не будет прибегать к вооруженной интервенции против Румынии и обострять берлинский вопрос[825]. Оказывавшееся со стороны СССР давление на Румынию имело чётко выраженное военно-стратегическое измерение, что отмечали и зарубежные обозреватели. Они полагали, что Москва, вероятно, готова дать гарантии невмешательства во внутриполитические дела СРР. Однако в обмен она хотела добиться того, чтобы не происходило ослабления южного фланга Варшавского пакта по черноморскому побережью, «включающего, помимо Украинской и Молдавской социалистических республик, Румынию и Болгарию»[826]. Буквально через месяц после оккупации Чехословакии Н. Чаушеску попытался успокоить Кремль, продемонстрировав, что не будет заходить в своей критике советской политики далее уже сделанных им заявлений. Он принял в весьма мирной атмосфере командующего силами ОВД маршала Якубовского и начальника штаба пакта генерала Штеменко. Во время встречи с советскими представителями обсуждались принципиальные для Москвы и Бухареста вопросы реформирования Варшавского пакта. Имея в виду время визита двух высокопоставленных военных и характер тем, затронутых на встрече, румынская сторона постаралась, с одной стороны, не допустить обострения отношений с Кремлем, а с другой, избежать подчинения диктату Москвы. Суть предложений советской стороны, изложенных Якубовским, заключалась в том, что вооруженные силы ОВД должны являться объединенными вооруженными силами пакта, подчиняющимися Объединенному командованию. Одновременно озвучивалась в очередной раз идея создания Военного Совета как рабочего органа, состоящего из министров обороны стран-участниц ОВД, Главнокомандующего и Начальника Генерального Штаба Объединенных вооруженных сил, включая персонал командования Объединенными Силами. До этого, ввиду определенной трудности для министров обороны стран-участниц блока выступать в роли заместителей Главнокомандующего ОС ОВД, предлагалось включить их заместителей или начальников Генеральных штабов в состав Военного Совета. Министры обороны в этой схеме отстранялись от участия в заседаниях ПКК или Военном Совете. Представительство в ПКК сохранялось либо за членом правительства, либо за специально назначенным представителем. В то же время сложившаяся традиция участия главы правящей партии и главы правительства в ПКК рассматривалась как разумная и приемлемая. Для румынской стороны, как заявил сам Н. Чаушеску, важными были вопросы, связанные с составом ПКК и временем его созыва. Однако он хотел обсуждать эти проблемы отдельно от военных вопросов, где тема ПКК не должна была рассматриваться. Одновременно глава Румынии, не выступая открыто против создания Военного Совета, подчеркнул необходимость обсуждать это отдельно от проблемы ПКК. По его мнению, сам Политический Консультативный Комитет должен был принять соответствующее решение, согласно которому Военный Совет становился подчиненным ему органом[827]. Данная консультация имела принципиальное значение для оборонной политики Бухареста, который приступил к переформулированию своей военной доктрины с учетом действий ОВД в Чехословакии. Визит Якубовского и Штеменко не решил полностью стоявшей перед ними задачи: убедить румынскую сторону принять план реформ Варшавского пакта в нужном для Москвы направлении. Тем не менее Н. Чаушеску постарался показать свою приверженность союзническим обязательствам и передал «горячий привет тт. Л. И. Брежневу и А. Н. Косыгину»[828].