Складывавшаяся в коммунистическом блоке ситуация была способна серьезно повлиять на оборонную политику ОВД и советское военно-стратегическое планирование. Выступление на заседании ПКК в Варшаве в январе 1965 г. Л. И. Брежнева содержало два основных тезиса, позволявших судить о роли и месте Варшавского блока в советской внешнеполитической стратегии и военной политике. Во-первых, Москва исключительно серьезно относилась к возможности локального (ограниченного) ядерного конфликта, прежде всего в Европе. В этой связи одной из задач Кремля было совершенствование как ядерного, так и других видов оружия. Во-вторых, особую обеспокоенность советской стороны вызвали действия НАТО по совершенствованию его командной структуры и усилению роли регионального командования альянса. Этот факт, как и другой – усиливающиеся признаки самостоятельности (хотя и в рамках Восточного блока) членов ОВД, заставили Москву поднять во время заседаний ПКК в январе 1965 г. вопрос о реформе альянса. Суть советского плана заключалась в создании более жёсткой системы контроля над армиями и внешней политикой союзников Москвы со стороны Кремля. Это нашло своё отражение в предложении расширить полномочия Объединенного командования ОВД, что лишало бы суверенитета национальные вооруженные силы стран-участниц блока и фактически передавало бы их под командование ОВД, в котором доминировали советские генералы. Одновременно Москва настаивала на создании постоянного комитета министров иностранных дел государств-членов Варшавского пакта.
Необходимость модернизации Варшавского блока во всех отношениях с учётом внешнеполитических и оборонных интересов его участников была очевидна для большинства представителей руководства стран, входивших в ОВД. Однако разновекторный характер их интересов серьезно затруднял этот процесс. Для Венгрии и Польши, стремившихся к проведению реформ с учётом повышающейся роли «малых» союзников СССР, создание постоянного консультативного органа в виде совета министров иностранных дел усиливало бы, по мнению В. Гомулки и Я. Кадара, возможности их стран «лоббировать» собственные внешнеполитические интересы[367]. Оба предложения были крайне негативно восприняты румынской стороной, постаравшейся не допустить усиления советского контроля над ОВД[368]. Бухарест выступал также против предложенной Москвой Вашингтону версии договора о нераспространении ядерного оружия, так как, по мнению румынского руководства, она не учитывала интересы малых государств.
Румынская позиция была схожа с китайской, что достаточно серьезно обеспокоило и насторожило Кремль[369]. Это объяснялось тем, что данный вопрос затрагивал широкий спектр оборонных проблем на евроазиатском, континентальном и региональном уровнях, включая Юго-Западное направление военной стратегии ОВД, то есть Балканы и Средиземноморье. Официально румынская сторона аргументировала свою позицию тем, что стремится не допустить одностороннего осуждения КНР другими (имелась в виду Индия) странами в их собственных интересах[370]. Столь однозначная поддержка Пекина была расценена Москвой крайне негативно, и уже на варшавском заседании ПКК по инициативе советского руководства состоялась неформальная встреча без присутствия румынских представителей с целью усилить противодействие китайскому влиянию.
Одновременно выявилась новая черта происходящего: страны коммунистического блока, находившиеся в конфронтационных отношениях с СССР (Албания и КНР), а также те из них, кто сохраняли свои особые позиции в возглавлявшемся Москвой военном пакте (Румыния), либо начинали придерживаться диаметрально противоположной военно-политической стратегии в международных делах нежели проводимая ОВД и Советским Союзом, выступать как открытые оппоненты Кремля, либо пытались избежать слишком очевидной ассоциации своей политики с действиями СССР, видя в ней угрозу своим интересам расширять контакты с Западом. Приграничный индо-пакистанский конфликт апреля – сентября 1965 г. стал одним из таких примеров. Москва и её союзники фактически поддержали Дели, а Албания и КНР, наоборот, выступили в поддержку Исламабада. В свою очередь, Румыния, стремясь избежать ухудшения отношений с КНР в случае однозначной поддержки Москвы, постаралась устраниться от обсуждения этой темы.
Весной 1965 г. Бухарест активизировал свою внешнюю политику в контексте идеологически аргументированного в «Апрельской декларации» 1964 г. курса на усиление самостоятельности. Одним из важных шагов в этом направлении было расширение экономических отношений с Западом и, прежде всего, с США. Румынское руководство демонстративно подчеркивало особую заинтересованность в укреплении американо-румынских связей и давало знать Вашингтону о том, что «взгляды не только румынского правительства, но и всего коммунистического блока устремлены на то, как мы реагируем, с тем, чтобы проверить, действительно ли мы намерены иметь дело (со странами Восточного блока – Ар. У.), используя политику наведения мостов и дифференцированного подхода к Восточной Европе. Более того, об эффективности продолжающейся политики независимости РНР будут судить в не меньшей степени по нашей реакции (на действия коммунистических стран – Ар. У.)»[371].
В определенной степени этот внешнеполитический курс Бухареста начинал уже серьезно влиять на оборонный аспект взаимоотношений Румынии с СССР. Весной 1965 г. румынские контрразведывательные органы выявили ряд лиц из числа военнослужащих-офицеров вооруженных сил, сотрудничавших с органами советской разведки, и власти под различными предлогами удалили их из армии[372].
Не меньшие чем их советские союзники по ОВД, опасения испытывала и болгарская сторона – наиболее лояльный союзник СССР. Это проявилось зимой 1965. Во время подготовки 15-18 февраля 1965 г. в г. Севастополе военно-морских командно-штабных учений в акватории Черного моря, назначенных на март того же года, с участием болгарских, румынских и советских представителей ВМС, румынская сторона достаточно настороженно отнеслась к идее, высказанной начальником штаба советского ЧФ вице-адмиралом Г. К. Чернобаевым. Предлагалось объединить усилия всех участников учений в организационных рамках единого Черноморского флота. Это явно противоречило усиливавшемуся стремлению румынской стороны не допускать передачу командования национальными вооруженными силами под иностранный, даже под эгидой ОВД, контроль[373]. В то же время Румыния не отказалась от совместных учений в рамках ОВД, и её руководство рассматривало повышение боеготовности, а также операционных возможностей совместных действий румынских вооруженных сил и союзных по Варшавскому пакту сил других государств как один из важных элементов оборонной политики. При этом особое внимание уделялось представляющим интерес для Бухареста Южному и Юго-Западному геостратегическим направлениям, имевшим выход на Болгарию, Югославию и Венгрию.
На проводившихся 20-27 мая 1965 г. на территории двух регионов Румынии – Олтении и Трансильвании командно-штабных учениях под руководством министра обороны генерала Л. Сэлэжана присутствовали советские наблюдатели, однако сама подготовка учений была делом исключительно румынской стороны[374]. План учений заключался в организации и планировании наступательной операции в масштабах фронта с участием сухопутных сил и ВВС и нанесении контрудара как без использования противником оружия массового поражения, так и с учетом его возможного применения. Фактически румынское военное командование по замыслу, составленному самостоятельно румынской стороной, отвечало за совместные действия в рамках условного 3-го Западного фронта, которому придавались румынские 2-я и 3-я армии и 9-й армейский корпус с частями ВВС. В действительности, так называемый 3-й Западный фронт в планах ОВД формировался совместными силами СССР и Чехословакии, не являясь зоной ответственности Румынии. Её вооруженные силы входили в состав Юго-Западного фронта, формировавшегося из 5-й армии вооруженных сил Венгрии, 28-го советского армейского корпуса и 3-й армии румынских вооруженных сил[375]. В соответствии с вводной учений, силы
