Открыв чистый лист, я записала дату и остановилась. Как написать то, что происходит со мной и вокруг меня в этот миг? «Началась война»? «Я не знаю, что происходит, но привычный для меня мир рухнул во всех смыслах этого слова»? «Мне страшно так, как не было никогда в жизни»? Как передать в скупых строчках всю гамму болезненных ощущений, свою растерянность, свою боль? Да и для кого мне теперь писать? Сама я вряд ли захочу когда-нибудь перечитать эти доводящие до дрожи и вызывающие ужас отвращения высказывания. Надеяться, что записная книжка дойдет до потомков в столь неспокойное время – глупо. А вот попасть в руки стебачам она вполне может, а я не хочу давать им наводку, не хочу подставлять свою жизнь и жизнь Димы ещё большей опасности. Мало ли, вдруг я потеряю свой ежедневник? Вдруг они каким-нибудь образом украдут его у меня? Они будут знать, что я не одна, начнется охота. От этих мыслей я почувствовала пробежавшую по телу дрожь. То ли я научилась у Димы его сверхосторожности, то ли разыгралась моя неуёмная фантазия, приправленная острыми специями развернувшихся на моих глазах событий. Как бы то ни было, я отложила ручку и, вместо того, чтобы писать, начала пролистывать уже имевшиеся записи. С каждой новой строчкой я удивлялась, что ни секунды не думала о будущем, не предчувствовала того, что скоро всё кардинально изменится. Я жила сегодняшним днем, переживала какие-то мелкие обиды одноклассников, ссорилась иногда с Ликой, не слушалась родителей, мечтая уехать в другой город, поступить в институт и начать там новую свободную от старых проблем жизнь. Теперь я прежняя казалась самой себе вечно недовольной девчонкой, которая только и ищет, к чему придраться, и не желает при этом меняться самой. Говорят, что когда человек не меняется сам, его меняют принудительно весьма жестким образом…

«Честное слово, я даже не знаю, что хуже – быть самой отсталой ученицей по алгебре или находиться в шестнадцать лет в поисках „принца“, в то время как другие одноклассницы (почти все), уже определились со своими кандидатурами и вполне счастливы. И то и другое ужасно, только каждое по-своему. И то и другое досталось мне».

«Входящие: 0. И ни одного нового сообщения. Я бы хотела изменить свою жизнь, но знаю, что никогда не решусь на это. Я не знаю, как это делается. Я просто слабачка, и потому мне остается лишь плакать по ночам о своих несбывшихся мечтах, и по другим, порой совсем незначительным поводам».

«Иногда мне начинает казаться, что я только и делаю, что вру. Вру, что сделала домашние задания. Вру, что иду к подруге, когда мне просто хочется побродить в одиночку по городу, воткнув наушники в уши и включив погромче любимые песни. Вру, что счастлива, хотя на душе кошки скребут. Дальше так жить нельзя».

Когда я писала эти строчки, мне казалось, что я несчастна. Но я понятия не имела, что такое настоящее горе. А теперь от прежней счастливой жизни у меня остались только эти записи в дневнике.

Дима застал меня в том состоянии, в котором я меньше всего хотела, чтобы он меня видел. Я быстро стерла слезы, надеясь, что он не успел их заметить, и снова уткнулась в ежедневник.

Так как кресло было всего одно, и никакой другой мебели в комнате не имелось, он попросту сел на ковер неподалеку от меня, по-турецки скрестив ноги, и уставившись на свои сплетенные пальцы.

– Ты была здесь? – тихо спросил он через короткое мгновение.

– Я знала этот дом, – тоже шепотом произнесла я, чувствуя, что мой голос дрожит, – Видела его много раз, потому что в детстве неподалеку жила моя бабушка.

Слезы потекли вновь, хотя мне казалось, что плакать уже нет сил. У меня разболелась голова, я всхлипнула пару раз и разрыдалась вновь, не в состоянии сдерживать себя.

«Я не хочу плакать. Сейчас не время», – твердила про себя, но бесполезно.

Слезы градом катились из моих глаз.

– Прости, – пробормотала я дрожащим голосом, понимая, что лишь разозлю Диму своей плаксивостью.

Нужно быть стойкой, железной леди, походить уверенностью на него самого. Но я девушка, мне шестнадцать, и я не могу вынести эту внезапно обрушившуюся на меня тяжесть.

Пробормотав извинения ещё раз, я резко подскочила с кресла и выскочила на улицу, захлебнувшись свежим вечерним воздухом. На месте не стоялось. Душа требовала успокоения, которое никак не наступало.

Если до этого мне всё ещё казалось, что это ошибка, дурной сон, ненадолго, то теперь убеждать себя в этом стало бессмысленно. На моих глазах убили подростка. На моих глазах на многолюдную площадь спустили взрывчатку. Мир, который я знала и любила, разрушен. И он уже никогда не станет таким, как в моей памяти. Стебачи уничтожили его так же легко, как и яркие витражи в этом доме – раз, и нет, будто не было.

Внезапно я услышала позади себя прерывистое дыхание. Дима оказался рядом так быстро, я даже глазом моргнуть не успела. Он наклонился ко мне и крепко, так, чтобы я не могла вырваться, взял за плечи. На секунду мне даже стало не по себе.

– Не надо вести себя так, будто самые страшные несчастья в истории человечества свалились именно на тебя. Не ты одна потеряла всё. Не ты одна думаешь: за что мне это и что нужно сделать, чтобы эта война наконец закончилась. У тебя есть смысл жить: ты должна найти своих близких. И ты не одна. Ведь могло бы быть хуже!

Дима замолкает. Он понял, что зашел слишком далеко.

– О чем ты?

– Ты знаешь, о чем.

Он пристально посмотрел мне в глаза, и я с трудом выдержала этот взгляд. У него красивые глаза, темно-карие, глубокие, и они притягивают к себе – невозможно отвести взгляд.

Я судорожно вздохнула, представляя, как сейчас он коснется меня губами, и подавляя в себе желание потянуться к нему самой.

Но Дима отстранился, и я вынуждена была подавить внутри себя вздох разочарования.

– Зачем я тебе нужна? От меня одни только проблемы! – горестно произнесла я, чувствуя, что почти успокоилась.

Его короткий монолог, пусть и немного жестокий, подействовал на меня отрезвляюще. Жалеть себя расхотелось.

– Я не могу оставить тебя, – коротко произнес он и, развернувшись, быстрыми шагами вернулся в дом, давая понять, что разговор закончен.

Несколько секунд я просто молчала, переваривая услышанное. Да, я из числа тех девушек, которые за сказанными словами ищут какой-то ещё, больший смысл. Почему он не может меня оставить? Из чувства жалости? Из чувства долга? Что это, в конце концов? Может быть, он испытывает чувство влюбленности? Только весь его вид и поведение каждую минуту доказывают обратное. Как бы то ни было, пусть останется загадкой. Я слишком много думаю сегодня, а лучше бы пойти спать. Неизвестно ведь, что ждет нас завтра.

Едва я вернулась в дом, как тут же заметила Диму. Он стоял на веранде и, судя по всему, следил за мной. Я растерянно замерла на пороге.

– Там только одна кровать… – Он скользнул по мне взглядом и всё тем же холодно-равнодушным тоном добавил: – Я в кресле переночую.

Возражать я не стала. Тем более что после прошлой бессонной ночи на мешке у меня было дикое желание нормально выспаться, а сделать это можно было лишь на удобной кровати.

Нашарив в темноте выключатель, я внимательно осмотрела комнатку на предмет обнаружения мышей или тараканов, проверила, насколько чистая постель, и только после этого, не расстилая чужое ложе, подложив руки под голову, легла на бок и свернулась калачиком. Я не стала закрывать дверь, мне не хотелось отгораживаться от единственного живого человека неподалеку и снова оставаться одной.

Ночь наступает быстро и вместе с ней приходит холод. Через разбитые окна прорывается ветер, и хотя в комнате, где мне предстоит ночевать, окон нет, я всё равно чувствую эту прохладу.

Немного поворочавшись и поняв, что согреться даже лежа в позе эмбриона – весьма затруднительно, я снова встала и с опаской стала искать вокруг что-нибудь, что могло бы служить одеялом на ближайшую ночь. Копаться в чужих вещах и брать то, что мне не принадлежит не в моих правилах, но чтобы выжить сегодня, мне приходится на них наплевать. Я ела чужую еду, украденную из магазина. Я забралась в окно аптеки и без спроса взяла лекарства. Теперь я копаюсь в чужих вещах в поисках теплого одеяла. Меня тошнит от того, что я вынуждена делать это, но другого выхода нет. Я искренне надеюсь, что это самые ужасные вещи, которые мне предстоит сделать в жизни.