После, Викар узнает, что этих людей называли мародеры или ловчие Великой Пустоши - те, кто добровольно решил уйти из городов и стал жить в диких землях, за пределами Равнин Натриара, промышляя работорговлей, бандитизмом, или охотой на редкие артефакты. Они были не просто людьми, это были те, кто принял судьбу жестоких, вечно алчущих силы и новых изменений в себе самих наемников, и убийц. Мародеры пили воду из источников, проклятых туманом искажения, охотились на животных, что были подвержены мутациям, таким образом они накапливали внутри себя крупицы сырого, дикого эфира, что рождался в местах прорывов завесы. Там появлялись самые ценные реликты и невообразимые чудеса. Ловцы преображались по воле нематериальных энергий, прорвавшихся в истерзанный войнами умирающий мир, становясь созданиями, живущими ради получения пущего могущества. С годами в них пропадали последние человеческие черты: Физически они превращались в жутких монстров и какими чудовищами они становились снаружи, такими же они были внутри. Сила, насилие, самые темные примитивные желания, эмоции, все что оставалось в них. Угоняя рабов, добывая артефакты они получали огромные деньги от магов и царей городов-государств, которые были вдосталь раскиданы на пустошах. Ловцы любили полностью спускать заработанное либо на кровавые развлечения, либо на обретение ещё большей силы.

И сейчас двое мародеров, перескочив через упавшего товарища, который как оказалось не погиб, неслись к егерю. За ними уже виднелась ещё пара фигур на измененных магией скакунах. Но если один из них был похож на первых трех ловчих, то последний, кажется, внушал ужас даже своим спутникам и те старались держаться от него подальше. Несмотря на то, что мальчика знобило от страха, он вытянул шею, заинтригованный тем, что же может напугать этих огромных воинов. Однако резкий окрик заставил его отказаться от этой глупой затеи:

– Вик, быстрее прячься под камнями! – гаркнул егерь, неуловимым движением отражая несущийся на него сверху рубящий удар всадника с двумя топорами. Оружие сошлось с гулким стуком просмолённых и прошитых железными штифтами костей. Второй топор не достал до отца и тот, воспользовавшись моментом, резко крутанул лезвие, сначала потянув на себя, так что мародер на долю секунды потерял равновесие, едва не разжав пальцев, а потом резко навалившись всем телом, вогнал острие меча прямо под ребра нападавшего. Оружие, бережно хранимое в семье уже не раз спасавший жизнь им всем, не подвело и на этот раз. Пронзая кожу и мышцы, меч вышел из спины врага. Мощным рывком назад, с полным поворотом корпуса, отец зацепил лезвием косы плоть ловчего, вырвав оружие из его тела, при этом разорвав живот и кожаные перевязи, оставив на своем клинке, сочащиеся черной кровью остатки органов. Лошадь попыталась укусить того, кто напал на её хозяина, но егерь, заканчивая разворот, резко поджал колени, уходя от опасности и со всей силы полоснул по морде животного. Что-то противно хрустнуло и голова твари распалась от холки до удил. Скакун всхрапнул, мышцы мощных ног сократились в конвульсии, выбросив, уже не способное держаться тело на полметра вперед. Оно грузно рухнуло на мокрую траву, скинув умирающего седока. С ним было покончено. Однако первый нападавший, выбитый из седла ещё в самом начале боя, уже поднялся и сейчас направлялся к Викару, кажется даже не замечая торчащей из скулы рукояти кинжала.

Вновь свистнул метательный нож, белой рыбкой скользнув из руки егеря к живучему мародеру, поразив того в правый глаз. Острие почти на палец вышло из затылка жертвы - на этот раз, тот не произнес ни звука, колени подогнулись и убитый ловчий, завалившись назад, больше не шевелился.

Мальчик начал медленно отступать к каменному шалашу, лаз под который был прикрыт крупным, идеально отполированным булыжником. Ловчий с копьем развернул скакуна и уже несся на отца. Ещё один мародер тоже пустил своего коня в галоп. Он был с ног до головы укутан в шкуры, укрепленные тяжелыми костями крупных животных и со странной стальной защитой, полностью закрывавшей всю левую руку от плеча до кончиков пальцев, разделённых так, будто конечность оканчивалась не кистью, а клешней краба-людоеда. Лицо его полностью скрывал глубоко надвинутый капюшон. Но когда на поляну неспешно выехал последний мародер, Викар застыл как вкопанный.

Страх еще сильнее сковал его ноги, а легкие отказывались дышать. То, что выехало на поляну, не было лошадью, а всадник был не человеком и подавно.

Шесть мощных, драконьих лап, оканчивавшихся розовато-алыми когтями-кинжалами несли могучее, грузно переваливающееся при ходьбе тело скакуна. Его шкура оказалась полностью укрыта прочной темно-зеленой чешуйчатой попоной. Голова создания была вытянутой, с клыкастой пастью, внутри которой виднелась мышечная прослойка, обвившая желваки, которые позволяли, при необходимости, буквально перекусывать жертву пополам. Грива и хвост представляла собой отвратительные толстые отростки плоти длиной в метр. Их испещряли сотни неустанно открывающихся и закрывающихся воронок, внутри которых блестели иглы зубов. Но этого будто показалось мало владельцу чудовища и он решил «украсить» хвостовые отростки пробив те ржавыми крюками, на которых крепились заострённые фетиши, вроде осколков оружия, острых рунных камней и больших костяных шестоперов. Торс «лошади» был похож на трехгранные песочные часы, широкие части которых определяли расположение пар ног, разделённые костяными перешейками, опоясывающие узкие, уязвимые места чудовища. Сверху броня представляла из себя пару плотных роговых пластин, на каждой из которых без труда разместилось бы трое взрослых мужчин. Они были разделены острыми роговыми наростами, видимо игравшими роль луки седла.

Викар открыл рот, поднимая взгляд с красных когтей животного все выше и выше, туда, где занимая целую пластину-седло сидел, нет, сидело существо. Мародер-вожак был виден лишь частично, только с правого бока, но даже так представлял поистине внушающее трепет зрелище. Первое, что увидел мальчик, оказались тяжелые, подбитые мехом ботфорты с влитыми внахлест стальными пластинами, к которым были прибиты гроздья выбеленных людских и не только черепов. Залезь Викар в этот ботинок, он не сомневался, уместился бы в нем полностью, ведь каждый из них был размером с сорокалитровую кадушку воды, что стояла около их дома. Они доходили до самого колена, где оканчивались литым наколенником со стальным шипом в середине. Выше была удивительной красоты чешуйчатая кольчужная юбка тончайшей работы, сияющая серебром даже сейчас, когда день уже близился к закату. Выглядела она совершено неуместной на подобном создании. На человеке, эта броня ниспадала бы до самой земли, но мародеру она едва прикрывала колени. Торс ловчего был оголен, а кожа имела нездоровый оттенок, в руке же он сжимал неимоверных размеров составную булаву. Длинное темное древко было почти с отца, а венчал его черный шар с пятью конусовидными шипами, который был исписан зеленой вязью нечестивых рун. Казалось, удар этого оружия может превращать скалы в пыль. Шею всадника опоясывал стальной гаржет с рваными остатками кольчуги, железной бахромой свисающий на плечи и могучую грудь. На голове вожак носил глухой трехрогий шлем, с Т-образным забралом за которым виднелись два, сияющих нереальным светом, пурпурных омута. Глаза Викара заволокли слезы - даже смотреть в буркала этого создания было невозможно. Рот наполнялся желчью, а живот скрутил жестокий спазм.

Он попытался отвести взгляд, но тут главарь мародеров развернул скакуна и окаменевшему мальчику предстала правая рука вожака, вернее точнее то, что некогда было рукой. Плечо всадника взбухало огромным горбом, сплетенных в жуткий клубок, вздымающихся и опадающих, словно живое существо, мышц. Из них, ороговевшими пузырями выпирали костяные наросты. В этой мешанине плоти и костей, повинуясь некой неведомой злой силе, рождалась шипастая живая плеть. Извиваясь подобно змее, та скручивалась в багровые кольца и распускаясь вновь, молнией вспарывала воздух. В своей середине она распадалась на четыре тугих каната мышц, два из которых оканчивались ярко-желтыми ядовитыми жалами, вторая же пара отростков представляла собой мясницкие загнутые крючья.