Вся ситуация напоминала злую шутку Эншара - бога безумия и лжи, существо благодаря которому Викар выжил десять лет назад, едва не стало и причиной его смерти сегодня. Лишь невероятное везение, что рядом так удачно оказался спасительный овражек, позволило ему пережить их новую встречу. Весь это чертов мир был сплошным безумием и вечно полагаться на подарки судьбы не стоило. Его отец был настоящим егерем, хозяином леса и знатоком диких троп, коим когда-нибудь хотел стать и он сам. Но, пока что это так и оставалось мечтой, а неприятности случались с ним с завидной периодичностью, причем иногда эти неприятности были сродни только что пережитому ужасу. За это умение влипать в неприятности и каким-то неимоверным чудом выбираться из них живым, он получил от старшего брата это идиотское прозвище - «Везунчик». Пран, младший из братьев, любил поддразнивать Викара, за что совершенно законно получал подзатыльники, старший же, Саур, лишь ухмылялся и приговаривал:
– На что ты обижаешься Викариан? Ты действительно везунчик, другой на твоем месте уже десяток раз отдал бы Пантеону душу, а ты вон гляди же, среди живых до сих пор бегаешь! – Последнее было неправдой. Вик уже пару лет, как не мог бегать. Он вернулся мыслями к своей искалеченной ноге, боль в которой постепенно превращалась из полыхающего костра в тлеющий пепел, разлетевшийся от щиколотки до колена и прикрыл глаза. Парень пытался выровнять дыхание и унять бешено колотящееся сердце, как учил его отец. Боги, как же сейчас не хватало его терпеливой мудрости и молчаливой силы…
* * *
– Викар! – Он снова был тринадцатилетним подростком, с трудом отодвигающим тяжелую ветку осенней витлицы, невысокого, но крайне широкого и раскидистого дерева. Осенью оно оборачивалось в свои собственные ветви, словно гусеница, в кокон, переживая лютую зиму в относительной безопасности. Иногда, среди заснеженного бора можно было наткнутся на лесную армию, состоящую из тысяч витлиц. Будто бы толстые, низкие колонны недостроенного здания, они стояли в ожидании когда вернутся нерадивые работяги и пиками своих скрученных ветвей грозили небесам.
– Быстрее сюда! – Громкий шепот отца слышался всего в паре метров и мальчик устремился на голос. Сзади раздался треск ломаемых деревьев и басовитое взрыкивание мародеров.
Он до сих пор не мог понять, как те нашили их стоянку, ведь не было ни костра, ни шума. Они уже добыли много дичи и были на пути домой, Викар самозабвенно грыз хрустящего мясного жука, которого дала ему мама перед выходом, а отец спокойно шел где-то впереди, не выказывая никакого волнения, как вдруг они услышали быстро приближающийся тяжелый топот нескольких верховых. Понять куда те направляются труда не составило - всадники пришли за егерем и его сыном. И вот теперь, на грани сумерек и ночных опасностей, Викар был вынужден бежать, чтобы не отстать от отца, пытавшегося запутать преследователей. Они выскочили на полянку, которую видели неделю назад, где в достатке росли дикие ягоды, грибы и было сразу две крупные колонии солчатников- маленьких, безглазых зверьков, размером с курицу, питавшихся магической порослью фосфоресцирующей травы, кореньями и варповыми лужами. Мама говорила, что это потомки кротов, сильно изменившихся из-за эфирных бурь и тумана искажений.
Мужчина припал на одно колено, склонив голову и сняв перчатку, прижал руку к земле. Из-за буро-зеленого раскраса, его плащ выглядел на фоне окружающего пейзажа, как заросший зеленым мхом валун и только пристегнутый к поясу тяжелый костяной, проклёпанный стальными стяжками серпомеч - гордость отца, позволил отыскать его.
Грохот копыт за спиной усилился, Викар побежал, нервно оглядываясь и стараясь не упасть - не хватало ещё зацепиться ногой за корень или угодить в яму. Егерь бросил быстрый взгляд по сторонам, задержавшись на кургане, сложенном из здоровенных серых плит, непонятно как оказавшихся посреди леса и образовавших нечто вроде дырявого каменного шалаша. Мальчик не помнил, что бы в прошлый раз на поляне было что-то подобное, но в мире, где правили балом вечно-меняющиеся материи, постоянство было редкой роскошью. Отец мотнул головой, будто бы отказавшись от какой-то мысли, встал, устремив взгляд за спину бежавшего к нему сына и не спеша отстегнул от пояса серпомеч. Вик увидев это, взглянул в лицо родителя и едва не остановился. В глазах того он увидел лед ненависти и каменную решимость, защитить свое чадо, во чтобы то ни стало. Что-то приближалось и чтобы это ни было, убежать от этого было уже невозможно, единственное, что им оставалось - сражаться.
Викар почти добрался до отца, когда из леса за его спиной разнесся громовой рык, перетекший в низкий булькающий смех. Гончие наконец-то догнали свою добычу и теперь рвались вперед к заветной цели еще яростнее. Деревья, ограждавшие полянку, вспучило и взорвало как мыльный пузырь, разметав кору и остатки ветвей в разные стороны, вызвав дождь из перемолотых опилок. Сквозь занавес, мешающих видеть щепок, на развороченную магией прогалину, вылетела бугрящаяся мышцами тварь, несущая на себе жуткого всадника.
Он был похож на тень, распахнувшую руки, которые казалось оканчивались не кистями, а вплавленными в плоть жуткими орудиями войны. Викар не успел набрать в грудь воздуха, чтобы спросить кто это и что ему нужно, как над ним, разрывая воздух, просвистел один из отцовских метательных клинков. Белоснежная кость, как хищная птица, метнулась прямо в голову незнакомцу и со стороны жуткого гостя послышался чавкающий звук пронзаемой плоти, а сам он начал заваливаться назад, со вставшей на дыбы мутировавшей лошади. В ту же секунду, из-за спины сражённого, вылетела сеть, с привязанными к её концам округлыми камнями и устремилась к ним. Сильная рука резко дернула Викара назад, швырнув того почти через всю поляну к замеченной ранее груде камней. Мальчик, ударившись о землю, крякнул и прокатившись ещё немного, вскочил на ноги, благо жирный, травяной покров смягчил падение. Отец же, ястребом нырнул в другую сторону, без труда уйдя от ловчей сети.
На краю поляны первый всадник окончил свой полет из седла тяжелым ударом о перепаханную взрывом землю. В тут же секунду, перескакивая своего павшего товарища, сквозь уже редеющую пелену опадавших щепок, влетели ещё двое преследователей. Они дико завывали, мехами могучих легких распаляя свою нечеловеческую ярость. Кони, взрывая когтистыми копытами гнилой ковер опавших листьев, неслись во весь опор, но всадники даже не касались поводьев, без труда балансируя на спинах могучих животных. Так могли ездить лишь люди, всю жизнь проведшие в седле. Викар никогда не считал себя богатырем, высокий и жилистый, он был противоположностью своим широкоплечим отцу и старшему брату, настоящим воинам от рождения. Но то, что сейчас вырвалось на поляну, размерами больше напоминало медведя-оборотня верхом на кошмаре. Скакун был три метра в холке, отдаленно напоминал лошадь, но имел не умещавшийся в пасти частокол длинных, острых зубов, мощные ноги, тяжелую гриву и хвост, украшенные черепами и руническими камнями. Хребет зверя с выпирающими, словно луки седла, костями позвоночника коромыслом выпирал из необъятной спины.
Всадник, осмелившийся оседлать этого монстра, оказался ему под стать. Ловчий был более десяти локтей росту, а в плечах, едва ли меньше полутора метров, обвитый пучками, чудовищно вздутых, переплетенных венами, мышц. Торс накрест перехвачен двумя кожаными перевязями, унизанными костяными щитками, с вырезанными на них чародейскими письменами, сочившихся иномирным сиянием. На ногах были меховые сапоги и такие же поножи. Голову венчал огромный, глухой шлем из настоящей, пусть даже сильно заляпанной грязью и бурыми пятнами, стали с узкими прорезями для глаз. В руках же это создание, которое язык не поворачивался назвать человеком, держало два здоровенных двуосных топора с шипастыми лезвиями. От них тянулись темные, будто от запёкшейся крови, цепи, вплетенные в наручи, которые охватывали запястья великана. Его товарищ, был одет почти так же, разве что на груди у него были не ремни, а тяжелая, круглая, рифлёная кость какого-то огромного животного. Из ее гладкой поверхности по бокам вырастали два полуметровых изогнутых рога с железными колпаками-бойками на концах. А в левой руке, он сжимал оружие отдалено напоминавшее тяжелую длинную пику, но со сдвоенным, изогнутым наконечником, которым можно было не только колоть, но и рубить.