- Тебя зовёт твоя родственница Биррена и напоминает, что уже наступает время пира, на который ты вчера обещал прийти.
Испугавшись и с ужасом думая о её доме, я ответил:
- Я охотно исполнил бы желание тётушки, если бы не был связан словом. Мой хозяин Милон заклинал меня божеством - покровителем сегодняшнего дня и заставил дать обещание отобедать сегодня у него. Он и сам никуда не идёт, и мне уходить не разрешает. Так что давайте-ка отложим срок явки на пирушку.
Милон, взяв меня под свою опеку, повёл в бани, приказав принести туда всё необходимое для мытья. Я шёл, прижавшись к нему, чтобы не быть замеченным, избегая всех взглядов и опасаясь смеха встречных, причиной которого был я. От стыда не помню уж, как мылся, как натирался, как обратно домой вернулся - до такой степени я терялся и впадал в столбняк, когда все указывали на меня глазами, кивками и даже руками.
Наконец, проглотив закуску Милона и сославшись на головную боль, которая была вызвана плачем, удаляюсь, чтобы лечь спать, на что получаю разрешение, и, бросившись на кровать, вспоминаю всё, что случилось, пока наконец, уложив спать свою госпожу, не является Фотида, хмурая, с морщинами на лбу. И вот, робко и с трудом произнося слова, начинает:
- Я была причиной твоих неприятностей, - и вытаскивает из-за пазухи ремень и, протягивая его мне, продолжает: - Возьми его и отомсти неверной женщине, больше того - наложи на меня любую, ещё более строгую кару. Но только не думай, что я умышленно причинила тебе эту досаду. Боги да не допустят, чтобы из-за меня тебе хоть чуточку пришлось пострадать! И если что-нибудь будет угрожать тебе, ценой моей крови пусть будешь ты избавлен от опасности! Но то, что я делала, повинуясь чужому приказанию и с иными намереньями, обернулось тебе во вред.
Тогда я, побуждаемый своим прирождённым любопытством и желая обнаружить причину совершавшегося, начинаю:
- Этот ремень, предназначавшийся тобой для бичевания, я скорей изрежу и разорву в клочки, чем прикоснусь им к твоей коже. Но расскажи: что за поступок твой превратность судьбы обратила затем мне на гибель? Клянусь тебе твоей драгоценнейшей для меня головой, я не могу поверить никому и даже тебе, - если бы ты стала это утверждать, - будто ты задумала что бы, то ни было мне во вред. К тому же случайность, даже если она оказалась враждебной, не может невинному замыслу придать вины.
Окончив эту речь, глаза Фотиды, увлажнённые и трепетные, томные от близкого вожделения и готовые уже вот-вот закрыться, я стал осушать поцелуями.
Тут она, приободрившись, сказала:
- Позволь, прошу тебя, сначала замкнуть двери в комнату, чтобы не совершить мне большого преступления, если по болтливости какое-нибудь слово вылетит. - Она задвинула засовы, наложила крюки, затем, вернувшись ко мне и обвив мою шею, начала: - Я боюсь и страшусь открыть секреты этого дома и выдать тайны моей хозяйки. Но я надеюсь, на тебя и на твою образованность и верю, что ты, как человек не только достойный по своему благородному происхождению, не только обладающий возвышенным умом, но и посвящённый во многие таинства, умеешь хранить обет молчания. И так, то, что я доверю глубине твоего сердца, навеки запертым, за оградой береги и за искренность моего признания награди меня крепостью твоего безмолвия, потому что любовь, которую я к тебе испытываю, побуждает меня рассказать тебе то, что мне одной известно. Сейчас узнаешь всё, что делается у нас в доме, сейчас узнаешь тайны моей хозяйки - из-за них-то ей повинуются маны, меняют своё течение светила, покоряются боги, несут рабскую службу стихии. Но она никогда не прибегает к этому искусству с большим рвением, чем заглядевшись на хорошенького юношу, что с ней случается часто.
Вот и теперь она влюблена в молодого беотийца, юношу замечательной красоты, и с жаром пускает в ход всю силу своего искусства, все ухищрения. Я вечером слышала, как она солнцу грозила ввергнуть его в облачный мрак и вечную темноту за то, что солнце, по её мнению, недостаточно быстро спустилось с неба и не поспешило уступить место ночи для исполнения магических обрядов. Вчера, возвращаясь из бани, она увидела, что этот юноша сидит в цирюльне, и велела мне унести его волосы, которые после стрижки валялись на полу. Пока я старалась украдкой подобрать их, меня поймал цирюльник, а так как о нас и без того ходит дурная слава, будто мы занимаемся чародейством, то, схватив меня, он закричал:
- Ты бросишь когда-нибудь, дрянь ты эдакая, волосы порядочных молодых людей таскать! Если не перестанешь делать эти пакости, я отправлю тебя к властям!
Запустив мне за пазуху руку и пошарив там, он вытаскивает волосы, спрятанные у меня между грудей. Огорчённая этим и зная нрав своей госпожи, которая при подобного рода неудачах расстраивается и бьёт меня, я подумывала о бегстве, но мысль о тебе заставила меня оставить это намерение.
Но когда я возвращалась, раздумывая, как бы мне прийти домой не с пустыми руками, замечаю, что какой-то человек стрижёт шерсть на козьих мехах. Видя, что он завязал их, надул и уже развешивает, я уношу с собой изрядное количество рыжеватой козьей шерсти, которая валялась на земле и цветом напоминала волосы того беотийца. Скрыв правду, передаю свою находку госпоже. И так, с наступлением ночи, перед тем как тебе вернуться с ужина, Памфила, вне себя от нетерпения, поднимается на плоскую драночную крышу, которая по ту сторону здания ничем не защищена от ветров и открыта на восток и на остальные стороны света. Это местечко, удобное для её магических занятий, Памфила облюбовала и посещает тайком. Прежде всего, она готовит в заведённом порядке все принадлежности своего дела: ароматы, таблички с непонятными надписями и уцелевшие обломки погибших кораблей, разложенные в большом количестве части оплаканных и даже погребённых покойников. Там - ноздри и пальцы, там - гвозди от крестов с приставшим мясом, в другом месте - кровь, собранная после убийства, и пробитые черепа, вырванные из пасти зверей.
Тут произнеся заклинания над ещё трепещущими внутренностями, она возливает то ключевую воду, то коровье молоко, то горный мёд, возливает и медовое вино. Затем эти волосы, сплетя их между собой и завязав узлами, она кладёт вместе со множеством ароматов на угли, чтобы сжечь. Тотчас же, тела тех, чьи волосы трепеща дымились, обретают на время душу, и чувствуют, и слышат, и двигаются, и, привлечённые запахом своих палёных останков, приходят сюда, и, вместо того беотийского юноши, желая войти, ломятся в двери. Вдруг являешься ты, полный винных паров, сбитый с толку ночным мраком, и, вооружённый наподобие бесноватого Аякса, обнажаешь свой меч. Да только Аякс, напав на скот, перерезал целое стадо, а ты куда храбрее - ведь под твоими ударами испустили дух три надутых козьих бурдюка, так что у меня в объятьях находится сразивший врагов без единой капли крови бурдюкоубийца.
Речь Фотиды развеселила меня, и я сказал:
- Так, значит, и я могу это первое проявление доблести, покрывшее меня славой, считать за один из двенадцати подвигов Геркулеса, сравнивая с трёхтелым Герионом или трёхглавым Герионом или с трёхглавым Цербером такое же число погубленных бурдюков! Но чтобы я простил тебе твой проступок, навлёкший на меня столько неприятностей, исполни моё желание и покажи мне, как твоя хозяйка занимается этой наукой. Я хочу увидеть, как она призывает богов, как, по крайней мере, приготовления делает - до всего, что касается магии, я - охотник. Впрочем, ты мне кажешься в этих делах опытным человеком. Знаю это и чувствую, ведь прежде я презирал женские объятья, а ты меня этими глазками, щёчками, кудрями, поцелуйчиками и грудками забрала в неволю, и держишь в рабстве, хоть и желанном. Я уже к домашнему очагу не стремлюсь, и к отъезду не делаю приготовлений, и такой вот ночи ни на что не променяю.
