Похоже, написаны эти строки не о Дон Гуане, о самом себе, только чуть позже. В Пскове сразу хватятся. В Петербурге полиция, армия, все приведены в готовность, дабы не возникло беспорядков. Списки подозрительных вынуты, галочки поставлены, за кем особо следить. Пушкина любая сволочь узнает. Донесут мгновенно. Да, есть приятели, они могут помочь, но власть должна определиться, чтобы знать, кого просить о помиловании. Без этого только напустишь на себя гнев сильных мира сего. Нет, лучше сидеть и не рыпаться, теперь уж, даст бог, осталось недолго. В таком ключе думал Пушкин, не ведая, что в Петербурге не знают, какому царю присягать, Николаю или Константину, междуцарствие.

В Пушкине, как заметил Юлий Айхенвальд, всегда был «голос осторожности»[15]. Говорили, что поэт вернулся, так как дорогу перебежал заяц, навстречу шел священник, а это дурные приметы. Но Пушкин вернулся, по мнению Анненкова, не из-за плохих примет, хотя в них верил, а по осмотрительности, логическому рассуждению и удивительной способности предвидеть опасности – дару, который не раз его выручал. Отъехав немного, поэт велел поворачивать назад. Возврат в Михайловское спас его: до восстания декабристов остались считаные часы. Посадили бы в Петропавловскую крепость, подвергли изнурительным допросам, и неизвестно, чем бы все кончилось.

Пушкин тихо вернулся и между 4 и 6 декабря 1825 года написал письмо Плетневу, надеясь на хлопоты лояльных друзей: «Если брать, так брать – не то, что и совести марать – ради Бога, не просить у царя позволения мне жить в Опочке или в Риге; черт ли в них? а просить или о въезде в столицу, или о чужих краях. В столицу хочется мне для вас, друзья мои, – хочется с вами еще перед смертию поврать; но, конечно, благоразумнее бы отправиться за море. Что мне в России делать?»

Кстати говоря, рябой и кривой Архип Курочкин, упомянутый Пушкиным-Хохловым в фальшивой подорожной (ростом на полвершка меньше поэта), заслуживает внимания. Он, хоть это к нашей теме и не относится, вошел благодаря указанным обстоятельствам в историю литературы. С ним пушкинисты сыграли забавную шутку – его… клонировали: из одного Курочкина состряпали двух.

Модзалевский называет его просто «Архип (крепостной Пушкиных)». «О спутнике Пушкина, Архипе Курочкине, – писал Цявловский, – мы не имеем никаких сведений. Можно только отметить, что эту фамилию носит в «Капитанской дочке» казак, паривший Пугачева, и в «Барышне-крестьянке» – Акулина Петровна»[16]. На самом деле сведения о Курочкине существовали, и Цявловский позже сам отметил свою ошибку[17].

К характеристике, данной Пушкиным в билете, можно прибавить, что Курочкин назывался еще Архипом Кирилловым (по отцу). В росписи церкви погоста Вороничи читаем: «…Значатся в числе 240 дворов… помещицы Надежды Осиповой жены Пушкиной, сельца Михайловского дворовые люди… Архип Кириллов 43 лет, жена его Аграфена 43 лет…»[18]. У Архипа был сын Александр, которого посадили, и он находился под следствием. О том, что по окончании следствия его могут выпустить, разузнал и писал старосте Михайловского Петру Павлову муж сестры поэта Николай Павлищев. Отец Сергей Львович наказывал дочери следить за Архипом, «чтоб он заботился о дорожке и цветах»[19].

Когда за Пушкиным прибыли жандармы везти его в Моcкву на прием к царю, Архипа послали в Тригорское за пистолетами, которые барин решил взять с собой[20]. Из Петербурга Пушкин писал своей соседке Осиповой, назвав Архипа в числе «наших людей в Михайловском» и подозревая, что этот дворовый притырил ящик с его вещами. Павлищев докладывал из Михайловского, что староста с Архипом поймали порубщика в лесу, а затем – что он (Павлищев) сделал садовника Архипа заведующим частью хозяйства. На нем – «птицы, пчелы, счет и приплод скота, масло, шерсть, лен, пряжа, огороды, сад, дом и надзор за дворнею»[21].

По всему видно, был Архип мужиком сообразительным, коль выбился в начальники.

В известном справочнике Л.А. Черейского «Пушкин и его окружение» значатся два Архипа, и оба по фамилии Курочкины: один крепостной Осиповой в Тригорском, другой – крепостной Пушкиных в Михайловском[22]. Архип № 1, если верить справочнику, рождения около 1800 года, записан Пушкиным в билет; Архип же № 2 – садовник в Михайловском, без года рождения.

Изготовление дубликата Архипа – ошибка. Единственный Архип, крепостной матери Пушкина, родился примерно в 1780—82 году. Может быть, это раздвоение объясняется известной тенденцией советской пушкинистики окружить Пушкина как можно большим количеством простых людей из народа? У Архипа был брат Павел, но и он тут ни при чем. Что касается Хохлова – то это сам Пушкин, сомнений не было никогда. Он прибавил себе три года, поскольку выглядел старше, чем был на самом деле, а рост прибавить при всем желании никак не мог. Цявловский опубликовал в «Литературной газете» 6 июня 1934 года заметку под названием «Пушкин – Хохлов», но, не обратив внимания, что точный рост свой указал Пушкин, ссылается на рост, записанный Чернецовым.

Итак, свой точный рост указал сам Александр Сергеевич: два аршина четыре вершка – реальный рост, без каблуков. Он не мог быть в цилиндре и туфлях на каблуках, в каких являлся в свете, то есть проводя время с братом и, тем более, когда позировал художнику у графа Кутайсова. Может, он надел валенки или лапти, надо же выглядеть настоящим крестьянином!

Современному читателю рост два аршина четыре вершка ничего не говорит, и я решил перевести его в метрическую систему. Не тут-то было! Уникальность России в том, что даже простые меры длины в ней уникальны и, как говорится, без пол-литры не разберешься. Придется ради простого дела пуститься в глубины проблемы.

Персидское слово «арш» стало в татарском «аршин» и пришло в русский язык в XVI веке, а до того на Руси мерили локтем. В аршине четыре пяди (или четверти), как уточняет Владимир Даль, одна треть сажени. Великая вещь русский авось! В обиходе аршин – это длина всей руки от плеча или… вольный шаг человека. При таких-то измерениях пословицы гласят: «Аршин не солжет» и «Мера делу вера». Уж больше подходят «Семь аршин говядины да три фунта лент» – поговорка о бессмыслице – и «Побоев на аршине не смеряешь». Петр Первый установил, что в аршине 28 английских дюймов, но шведский профессор упрекнул его в неточности.

Вершок, в отличие от аршина, слово русское, появилось оно в виде добавления к слову «аршин». У Даля «вершок» найти трудно, в статье «Верх» это «верх перста», пальца. Смысл – в излишке чего-либо: скажем, «насыпать зерно верхом», не скупиться (поэтому вершок «с небольшим» в мемуарах Льва Пушкина – нелепица). «Два верха» означало «два вершка» – уже щедрость. Путаница в том, что в русском локте было 10 и две трети вершка, а в татарском аршине 15 или 16 вершков. Даль говорит, что в аршине 16 вершков.

В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона имеются таблицы перевода русских мер в иностранные метрические[23]. Согласно таблицам, 1 русский аршин равен 711,19 миллиметра, а 1 вершок – 44,449 миллиметра. Таблицам более ста лет. Предполагая по наивности, что научный прогресс способствует более точным знаниям, обращаюсь в современные энциклопедии. В третьем издании БСЭ (1970) и в Советском энциклопедическом словаре (1990) «аршин» из татарского превращен в тюркский и размеры неточно округлены: аршин – 71,12 сантиметра, а вершок (говорится, что он был равен длине фаланги указательного пальца) – 4,45 сантиметра.