Поздним вечером Ковтунов сидел в штабном блиндаже, склонившись над небольшим раскладным столиком, освещенным шестивольтовой автомобильной лампочкой. На столике лежала стопка наградных листов, подготовленных начальником штаба для подписи. Слева — несколько чистых бланков для тех, о ком Ковтунов хотел написать сам.

Утром в наступление! Наконец-то! Позади остались дни жестоких оборонительных боев, обескровивших противника, так и не сумевшего добиться сколько-нибудь значительных успехов. Продвинуться кое-где на километр-другой — вот все, что ему удалось сделать на участке, где занимала оборону дивизия.

58 танков и самоходок подбили и уничтожили его артиллеристы. А сколько орудий, дзотов, блиндажей, бронетранспортеров, живой силы! Нелегко досталась эта победа. Смертью героя погиб капитан Васильев, в упор, до последнего снаряда расстреливая фашистские танки. «Так и не довелось ему командовать дивизионом», — подумал Ковтунов, вспомнив разговор с Васильевым перед боем. Приказ о назначении его на должность командира дивизиона был получен уже после его смерти.

А лейтенант Сахно, Тогузов! Все дрались до последнего снаряда, до последней гранаты… Погибли почти все. Но батарея Васильева останется бессмертной…

Ковтунов посмотрел на часы. До начала артиллерийской подготовки оставалось совсем немного. Нужно спешить, чтобы закончить все наградные листы и сейчас же отослать их.

Ковтунов прочитал наградной лист на командира орудия старшего сержанта Тогузова, которого представлял к званию Героя Советского Союза посмертно, и подписал его.

Теперь Васильев… Ковтунов пододвинул новый лист, просмотрел заполненные начальником штаба анкетные данные и в графе «Краткое изложение подвига» стал писать.

«Когда танки противника, бессильные атаковать батарею в лоб, стали обходить ее с фланга, капитан Васильев под ураганным огнем быстро развернул орудия и снова открыл огонь. По свидетельству очевидцев, будучи дважды раненным, командир батареи не только остался в строю, но и заменил убитого наводчика. Ведя огонь, он лично уничтожил два танка и самоходную установку…»

Майор перечитал написанное и недовольно поморщился: сухо. Разве такими словами нужно писать об этом? Несколько минут он тер ладонью лоб, собираясь с мыслями.

Надо бы сказать о том, как уцелевшие гвардейцы принесли баян командира батареи, в футляре которого была записка: «Я хорошо понимаю, что на жизнь почти не остается шансов. Но страха нет! Клянусь, что буду биться с врагом до последней капли крови и не сделаю ни шага назад.

Гвардии капитан Васильев».

Но, так и не найдя подходящей формы для выражения своих мыслей, решил: «Ладно, может быть, потом когда-нибудь и напишут об этом подвиге, напишут проникновенными, страстными словами…»

«…Израсходовав все снаряды, капитан Васильев с оставшимися в живых артиллеристами подорвал гранатами еще два танка противника, до конца оставаясь на своем боевом посту.

За исключительное мужество и героизм, проявленные в бою, ходатайствую о присвоении капитану Васильеву звания Героя Советского Союза посмертно».

Подписав наградной лист, Ковтунов задумался, подперев голову ладонями рук, и не слышал, как вошел Михалев, сел у стола. Потом вошел начальник штаба, остановился, выжидающе посматривая то на командира, то на замполита.

— Что там еще? — спросил Ковтунов.

— Приказ, товарищ гвардии майор! О присвоении очередных званий сержантскому составу.

— Хорошо, давай.

Ковтунов встал и, разминая ноги, прошелся по блиндажу, читая приказ.

Зазвонил телефон. Начальник штаба снял трубку.

— Вас, товарищ гвардии майор.

Командир полка взял трубку и с минуту слушал молча. Потом лицо его расплылось в широкой улыбке. Поблагодарив кого-то, он снова взял приказ из рук начальника штаба, сел к столу.

— Да вы уже подписали, — напомнил начальник штаба. Но Ковтунов, взяв ручку, рядом со словами «по гвардейскому», добавил «Краснознаменному».

— Поняли? — посмотрел он на начальника штаба. — Полк награжден орденом Красного Знамени. Об этом объявить всем сейчас же. Перед наступлением это будет здорово. И о присвоении званий тоже…

В начале июня 1944 года войска 6-й гвардейской армии в составе Первого Прибалтийского фронта сражались в Белоруссии.

Шел одиннадцатый день непрерывных боев. Прорвав в первый день наступления долговременную оборону, войска медленно продвигались вперед: противник все еще упорно цеплялся за сильно укрепленные города Витебск и Полоцк, несмотря на то что они были почти полностью окружены советскими войсками.

Полоса наступления гвардейской стрелковой дивизии проходила между этими городами, к которым были стянуты основные силы гитлеровцев. Противник оказывал здесь меньшее сопротивление, поэтому дивизия сумела продвинуться дальше своих соседей, блокировавших Витебск и Полоцк. Ее части находились примерно в сорока километрах от Западной Двины, и командование армии возложило на дивизию задачу форсировать Западную Двину, захватить понтонный мост и плацдарм и удержать до подхода основной группировки войск. Успешному осуществлению этой задачи придавалось большое значение.

Взятие понтонного моста, по которому гитлеровцы подбрасывали к Витебску подкрепления, давало возможность нашим частям полностью окружить город.

Выполнение операции было возложено на два батальона стрелкового полка, возглавляемого командиром этого полка подполковником Шляпиным, и на гвардейский Краснознаменный артиллерийский полк гвардии подполковника Ковтунова.

Пехотинцы и артиллеристы совершили сорокакилометровый ночной марш, к утру вышли в назначенный район и сосредоточились на опушке лесного массива.

Командиры полков с командирами батальонов и дивизионов тотчас же приступили к рекогносцировке.

С опушки леса хорошо просматривалась почти вся пойма реки. Через реку был наведен большой понтонный мост. К нему слева из лесу вела шоссейная дорога; на том берегу она поднималась вверх на отлогую высоту и терялась среди домиков населенного пункта, в центре которого высилось большое двухэтажное каменное здание.

До реки было около километра. Местность ровная, открытая. Перед мостом окопы предмостного укрепления, блиндажи. На противоположном берегу, ниже населенного пункта, по обе стороны дороги — тоже траншеи, завешанные маскировочными сетями, круглые, по всей вероятности минометные окопы.

— Нелегко будет взять в лоб, а? — спросил Ковтунов, покосившись на Шляпина. Но подполковник молчал, яростно пощипывая огненно-рыжую окладистую бороду. Потом посмотрел направо, где лес подходил к берегу реки.

— Скверно то, что мы очень мало знаем о противнике, — сказал он, — собственно, не знаем почти ничего. Но попробуем все-таки кое-что предположить. Мост охраняется. Судя по траншеям на этом берегу, их может занять рота гитлеровцев. На противоположном — приблизительно тоже рота, усиленная. Теперь оценим местность…

Через час уже вовсю шла подготовка к переправе. Решение, совместно принятое Шляпиным и Ковтуновым, сводилось к следующему. Первый батальон должен был занять исходные позиции на опушке леса против понтонного моста, атаковать предмостное укрепление и захватить переправу; его должен был поддерживать артиллерийский дивизион капитана Муратова. Еще один батальон сосредоточивался в лесу на берегу реки, в километре правее моста. При поддержке дивизиона майора Лебеденко этот батальон должен был одновременно с первым батальоном переправиться через Западную Двину и ударом во фланг занять населенный пункт на высоте. 1-й дивизион капитана Воробьева с закрытых позиций на лесной поляне обеспечивал переправу огнем.

В неглубокой промоине у самого берега реки Шляпин и Ковтунов расположили совместный командный пункт. Они решили переправиться с передовыми подразделениями.

Здесь уже кипела работа. Солдаты разбирали лесную сторожку, делали плоты, готовили надувные лодки, на руках подкатывали густо замаскированные зелеными ветками пушки. В дело пошли все средства, вплоть до пустых бочек и бидонов из-под бензина.