Я набрала в легкие воздуху и спросила: «Ты Алеша Н.?»
Алеша ответил сразу же: «Да, это я». Казалось, что он ждал этого и потому ничуть не удивился. Зато каково было мое удивление! Он говорил теперь совсем другим тоном. Тоном просящего, извиняющегося человека. Сказал, что пришел потому, что надеялся застать родных – отца, мать, братьев и сестер, и никак не думал, что все они до одного уехали.
Мы разговаривали через забор, он у нас был невысокий. Алеша глядел на меня своим единственным глазом, а я – распахнув глаза. Я зачем-то спросила: «Где же ты живешь?» На что Алеша ответил просто: «Нигде». Лицо его выражало не уныние и не страх, а не проходящую боль, глубокое поражение, окончательный разгром. Мне так показалось. Что еще, кроме муки, может выражать изувеченное лицо? Одно страдание. И вот из-за этого я больше не решилась ни о чем спрашивать. А весенний воздух был холодный. Дул ветер. Другой бродяга окоченел от стояния на одном месте и сказал Алеше: «Ну, пойдем что ли?» Они пошли по улице и скрылись из виду. Я вернулась в дом, взялась за домашние дела, но оставила их. Стала ходить из угла в угол и думать об Алеше. Я была потрясена, как еще никогда в жизни. Мне еще ни разу не приходилось так удивляться. Наконец я поняла, что мне нужно об этом кому-нибудь рассказать, в первую очередь тете. Дома я была одна. Меня ждала глажка, затем я должна была сварить щи, но я собралась и ушла.
От волнения я не могла сидеть и рассказывала об Алеше стоя. А тетя сидела за столом и пила чай. Она держалась очень спокойно. Можно было подумать, что она раньше меня узнала в бродяге бывшего местного хулигана и негодяя. Из-за волнения мой рассказ не был богат красками. Я лишь повторяла: «Бродяга! Нищий!» и «Изуродованный калека!» Ведь Алеша еще и хромал, у него почти не сгибалась правая нога. Но поскольку история была необычная, она произвела должное впечатление.
Тетя ответила: «Да-а! Вот ведь как бывает в жизни!» Я сказала ей, что она оказалась права: Алеша навлек на себя беду, и кара его все-таки настигла. Вдруг тетя сказала: «Вот что. Держи рот на замке. Не болтай про Алешу. Нужно поступить, как Бог велит: без вреда человеку. Кто знает, как отнесутся к Алеше те люди, которых он когда-то обидел? Сейчас они сильнее, положение их куда выгоднее, поэтому они, может быть, бросятся мстить. Побьют его. Или будут издеваться». Я согласилась. И мы решили, что никому не скажем, что Алеша появился в поселке. Я сообщу об этом только своему мужу.
Миша, мой муж, выслушал меня с изумлением. Он хорошо помнил, как выглядел когда-то Алеша и какой это был неслыханно дерзкий и самоуверенный человек. «Эх! – сказал Миша. – Хотел бы я на него посмотреть!» Ему даже захотелось пройтись по поселку и поискать бродяг, но я отговорила его. И правильно. На следующий день Алеша снова появился перед нашим домом, только в этот раз он был один.
Я вынесла ему хлеба и ветчины, прибавила пачку сигарет и подумала насчет денег – не дать ли немного, если у него вообще нет ни копейки. Алеша взял все это и сказал: «Можно, я переночую у вас в сарае? Только одну ночь. Мне нужно отлежаться, а тут, в поселке, негде. Разрешите… А завтра я уйду».
У Алеши очень сильно болел желудок. Боли такие сильные и резкие, словно он проглотил острое стекло. И он хотел лечь в нашем сарае и полежать. Его невероятно грязная, засаленная одежда и смрадный запах внушали отвращение. Я на мгновение подумала, что это невозможно, поскольку у нас в сарае чисто, там хранятся домашние консервы и прочее, но все же я впустила Алешу во двор. Я рассуждала уже о старой мужниной одежде для него, на замену. Пришлось преодолевать отвращение к смраду и вести Алешу в сарай. Я принесла ему брюки, свитер, носки и ботинки, а также нижнее белье и одеяло. Велела: «Переоденься». И тут же подумала, что сначала следует помыть человека в бане. Разве нет? Конечно! В этот самый момент появилась тетя. Она тоже принесла одежду для Алеши, хотя и не знала, что он у нас. И тоже предложила затопить баню. Алеша стал говорить: «Спасибо, спасибо!» Но было видно, что ему очень плохо, очень больно. Я принесла раскладушку, постелила на нее старую простынь, и Алеша лег, прямо как был, в своем смрадном одеянии, и поджал колени к животу.
Тетя спросила: «Что тебе поможет? Может быть, горячее молоко?» Алеша не знал насчет горячего молока. Он пил его очень давно. В последнее время – только воду и спиртное. Водку старался пить почти каждый день. Она его «выручала».
Тетя пошла топить баню, а я нагрела для Алеши молока. Он взял кружку обеими руками. О, как исказилось его лицо после первого глотка! Точно раскаленное шипящее масло пролилось ему внутрь. Горло его испустило звук, похожий на скрежет. Я увидела гримасу отчаянного страдания. Алеша хотел пить молоко, а его организм отказывался, и он ничего не мог поделать. Внутри у него, сказал он, все горит огнем. Горло, легкие и желудок будто искромсали ножом. «Мне очень-очень больно», – сказал Алеша. А я сказала: «Тебе нужно в больницу! Нужно лечиться! Хочешь, вызовем «скорую»?»
Пришла тетя и стала слушать наш разговор. Наблюдая за Алешей, она сделала самое серьезное лицо, какое только я у нее видела. Наконец она строго сказала: «Что тут рассуждать? Конечно, тебе нужно в больницу. Вот сейчас вымоем тебя в бане, переоденем, накормим и отвезем к нашему доктору, Сергею Сергеевичу, он сегодня как раз на дежурстве. Он тебя устроит в палату». Тетя говорила о своем соседе, пожилом враче-хирурге Сергее Сергеевиче. Возможно, Алеша помнил его. Но он ответил, что его не примут в больницу, так как он не в состоянии удостоверить свою личность. «Ну и что? – проговорила тетя. – Мы за тебя попросим. Договоримся и заплатим. Нужно только тебя отмыть… Как только баня нагреется, сразу иди мыться».
Алеша лежал на боку, схватившись за живот. Мне очень хотелось его расспросить, где он так сильно побился. Неужели где-то перевернулся поезд? Или, быть может, рухнул башенный кран, а Алеша находился внутри, в кабине? И все же я отложила расспросы. Заговорила об обеде. После бани Алешу ждал вчерашний куриный суп, а еще мясные котлеты с картофельным пюре и пирог с яйцом и луком. Пирог принесла тетя. Алеша был невообразимо худым для своего возраста. Руки и ноги – как у моих дочерей-первоклашек. Я подумала: «Буду готовить еду теперь и для него. Пусть питается и восстанавливается».
Алеша пошел в баню. Швырнул на землю, как мы ему велели, свое немыслимое тряпье, которое мы поспешили сжечь в бочке для мусора. В бане ему стало плохо. Он выглянул в окно и сказал, что не может находиться в такой жаркой среде, у него болят раны и зудят язвы. Тогда тетя сказала: «Я сама тебя вымою теплой водой!» Она надела резиновые перчатки, взяла мягкую губку, шампунь, мыло и пошла действовать. Я хорошо знаю свою тетю, она невпечатлительная женщина, не брезгливая, потому-то и вызвалась мыть отвратительного бродягу. Но когда она управилась, на лице у нее была растерянность. «Видела я всякое в жизни, но такого – никогда!» Так она сказала о невероятно запущенном теле Алеши. Сверху до низу оно покрыто кровоточащими трещинами, паршой и язвами. «Здесь припарки не помогут, – тихо сказала тетя. – Необходимо переливание крови и усиленное питание. И продолжительное лечение».
Переодевшись, Алеша сел обедать. Накрошил в суп хлеба, хорошенько размочил его в бульоне и только тогда взялся разжевывать. Из-за распухших и кровоточащих десен твердая еда доставляла ему муку. Ел он долго, останавливаясь и выдерживая паузы – как старый, больной человек. А ведь ему не было еще и тридцати лет!
После еды Алеше стало легче. Он лег и почти с головой накрылся одеялом. «Спасибо вам большое!» – сказал он. Я поняла: этот человек уже не в состоянии испытывать удовольствие, а лишь облегчение. Там, на небесах, его зачислили в самые пропащие неудачники, и он не знает, как выбраться. У него нет никаких обязанностей, так как он с детства от них отмахнулся. Клянчит себе пропитание или подбирает с земли. Каждый день ему нужна водка, чтобы согреться или забыться. Никаким имуществом он не располагает, и никакие люди не могут о нем позаботиться. Никому он не нужен. Документов тоже нет, ни одной бумажки. Когда-то охваченный тягой всем показывать свое превосходство, он теперь дряннее старой и облезлой крысы, которая уже не может копошиться в мусорном баке, а только подбирает крошки возле него. Вот что сделала судьба с человеком!
