Больше плинтусовских подпыточных, хоть убей, не припомню...
- Чего надо?! - жаля незванного гостя брезгливым взглядом, прогневословил Леха.
- Д-да й-я.., собст-твенно г-говоря, з-за-а-а.., - залепетал стушевавшийся Сосновский, - Да за хреновым соусом я! Говорят, у тебя есть.
- Пусть даже и есть, да не про твою честь, побирушка! - попытался отшить обжору Леха.
- Ну тогда чего? Я пошел? - промямлил Плинтус.
- Скатертью дорожка, - цыкнув слюной сквозь межзубную щель, напутствовал мой раздраженный кузен, - Дверь, шаромыжник, захлопни.
- Ага, - проявил покладистость бездельник, - А чего вы тут смо-о-отрите-е?!
- Две-е-ерь захло-о-опну-ул!! - проревел Леха.
- Сейчас-сейчас, - выскакивая за порог, зачастил Сосновский...
Кто-о-о бы слышал тот дверной хлопок!.. Умора. Мышь бы громче хлопнула... О-ох(!) уж эта плебейская деликатность...
Но нам с Лехой было не до того - нам было до экрана, на коем неистовая Татьяновна в поте мордуленции безуспешно взбивала яйца высокогорного хохотуна. Аж, переутомившись до потери рассудка, взмолилась на истерике гласа визгливого: "Всемогу-у-ушчий Инду-усий! Творе-ец а-ангельцкий! Ля-яжки испятнаны йо-одом!.. Избе-е-ей сваим амператорским челом, едрен напор, ко-окушки! Облагаде-е-етельствуй рабу-у тваю ве-е-ерную-ю!.."
Мы хохотали похлеще того хохотуна, чьи яйца в конце концов так и не были доведены до надлежащей конститенции...
Миксерная эпопея деньков через десяток поимела тако-о-ое(!) продолжение, что наши зрительские симпатии были всеце-ело(!) переадресованы от Татьяновны к термоядерно смазливой уборщице Петарде Заполошной...
Надо отметить, э-э-этакой(!) дивой смотрелась эта самая (как ее почти все называли) Петардочка! Пальчики оближешь да фаланги отжуешь!.. Ни на мировой эстраде, ни в глобальном кинематографе, ни в стриптиз-клубах подобных ей секс-бомб не видывал, не наблюдаю и узреть не надеюсь. Су-у-у(!)перэксклюзивной взрывчаточкой являла себя восхитительнейшая Петардочка! Что-то в ней было этакое: художественно ценное, колдовски завораживающее и плотски дюже магнитное!..
Припоминается ее отец - на то время завхоз нашего административного здания Уродий Заполошный. Хоть и старый прожженный коммунист, а ничего антиэстетического (кроме имени) в нем не наблюдалось. Да и что, собственно говоря, в том имени гадкозвучного? Имя как имя... Еще, помнится, папуля-завхоз свою младшенькую дочуру, по собственной протекции пристроенную к нам не хухры-мухры каковской, а вестибю-юльной(!) блюстительницей чистоты, неизменно по отчеству навеличивал: Петарда Уро-одьевна да Петарда Уро-одьевна!
- Отчего, Уродий Косолапыч, дочку всегда официально кличешь? - однажды в курилке в моем присутствии поинтересовался кровопускательный правдодел Гнусий Комаров, - Как-то не по-родственному звучит.
- Пущай привыкат, - деформировав лицо в мудрую личину, на выхлопе беломорканального дыма ответил Заполошный, - Чу-у-ую, карьера ей верняком корячитса! И не ма-а-ахонькая! Осталося тока заочный институт закончить... А называй девку девкою - так девкою пожизненно останетса, девкою й помрет... Нада, штобы с и-и-измальцтва(!) ко своему будущему положенью в обчестве привыкала...
Мы-то были уверены, что Петарде "верхнее" образование явно не светит: пятый год на карательном факультете Университета прикладной методики физического дознания, а все на первом курсе. Понимали мы бесперспективность петардовского студенчества, но из этических и самосохранительных соображений сию тему языками не обчесывали...
К слову, развитый природный инстинкт самосохранения, по-простонародному презрительно обзываемый трусостью, далеко-о-о(!) не из ряда отрицательных человеческих качеств, а наоборот - зачастую благо блажное! Кому-кому как не мне (незаурядному правдоделу) о том ведать?..
Однако, пора от лирико-философского отступления к основной теме... Так вот...
Как сейчас помню, в тот достопамятный день я направлялся строевым шагом на кухню нашего пищеблока, где уже упомянутая выше Трусико Шашлыкошвили должна была нащипать для меня зело эффективных в щекотливых делах перьев экзотических птиц: сиамского близнецового бройлера, немало-немецкого долбоклюва, вьетнамской раскосой кукушки, чукотского рысистого страуса, пустынного дятла-бездревесника, пятнистой помоечной чайки, англоязычного куцехвостого попугая, красноперого громколета, московского стервозного отшельника, грозы электромонтеров - столбового проводогрыза, ночного выклюйглаза, домашнего топтокура, морского кошкоеда и прочая, прочая, прочая...
Кстати, кто посчитал вышеупомянутого высокогорного хохотуна, чьи яйца безуспешно взбивала Вермишель Татьяновна, за птицу, тот... Грамотно и мягко выражаясь, тот банально заплутал. Хохотун - вовсе и не птица, и даже существо нисколечко не пернатое, а редкошерстное сутулоходящее млекопитающее. Причем, человекообразное.
Давным-давно оно даже было домашним. Но на пике расцвета махрового матриархата сначала стало недопускаемым к очагу, а затем и вовсе - было изгнано из человеческих жилищ. С той далекой поры и ведет бродячий образ жизни.
Не лишне отметить, что именно высокого-орный(!) хохотун занесен в Красную книгу охраны животных (не путать с таежным, степным, забулдыжным, козлоподобным, поганым, паршивым, тунеядским и придурковатым хохотунами, популяции коих угрожающе сократились, но пока еще не до столь катастрофической степени).
О чем это я?.. И дался мне этот хохотун! Будто без меня никто о нем ни слухом, ни духом... На каком это участке я вновь от генеральной-то тематической линии отклонился?.. Ах да-а!.. Ну вот...
Шагаю я по коридору в пищеблок к Трусико Шашлыкошвили за перьями. Дверь лехиной каморки миновал, виражирую за угол, и тут сзади вопль-надрыв:
- Ве-е-енька-а!!! - этак не суетно оборачиваюсь и вижу опрометью несущегося на меня перевозбужденного кузена, изначально синий комбинезон коего - пятно на пятне - грязнокрасочная палитра пьянющего художника. От полоумного лехиного вида аж жуть душу в пятки потащила!.. Хотел уж... Никак не мог решить: то ли убёгом самосохраняться, то ли в глаз для торможения психики закулачить?!.. Однако они (лехины-то вытаращенные очи) все-таки подсказали: не надо, мол, по зрению лупцевать; не злые мы, а от вели-и-икой-превели-икой(!!!) радости адреналином вспученные... Да и кузеновская голосовая энергетика покажись мне вроде бы беспровокационной.
- Ты чего-о-о э-это?!! - ору сердито-пресердито, - Како-ого беса баламу-утишь?!
- Айда! Айда-а ко мне быстре-еича!! - тиская меня вплоть до сбоя дыхательного и сердечного ритмов, агитирует Леха, - Вот-вот начне-ется!!.. А ты где-е пропада-ал?!
- Хвор-рал, - глаголю сущую правду, - Т-только вч-чера больничный лист закрыли. Неделю с гаком отвалялся.
- И че-ем хвора-ал, и с кем валя-ялся?! - игриво и болезненно сверля указательным пальцем мое подреберье, хохмит Леха.
- А с кем мне валяться(?!), если температура под сорок, - говорю, не скрывая обиды за столь легкомысленные и антигуманные по поводу моего недуга шутейности, - Да я, если хочешь знать, инфекционно болел!
- Ой!! - испуганно вскрикивает теннисным мячом отскакивающий от меня кузен.
- Да уже не заразный, - пытаюсь успокоить моментально вынырнувшего из эйфории и стрелой по самое оперение воткнувшегося в фобию, - Выздоровел, и анализы даже лучше, чем у кошки.
- А с какого боку тут кошка? - продолжая держаться от меня не ближе расстояния протянутой руки, недоумевает экономящий движения кузен.
- Да Муська-то наша аккурат передо мной приболела: пипка сухая да горячущая, кашляет, чихает, не мяукает...
- Ага. Так я и поверил.., - перебивает Леха, - "Пипка сухая.., кашляет, чихает...". А пи-ива с воблою не проси-ила?! А в ночни-ик за ку-уревом не посыла-а-ала?!.. Дурака валяешь?!..
Ты, Венька, всякую лабуду заливать-то залива-ай. Можешь и в унитазовое хайло поструить, хочешь - в чайник иль кофейник... А вот мне-е-е!.. Мне-е не на-адо-о!.. И не на-адо из своей кошки делать человека!.. Не поверю... И че-ем это наша барышня, если не ветврачебная тайна, приболе-ела?!
