- Эт ты зазря-я на ветерана обзывашься-та, - на пару оборотов крутнув ворот на натяг, проворчал Фекалий, - О-о-ой(!), зазря-я-я.

- Ма-ама-а-а!!! - заблажел с хрустом в плечах оторвавшийся от пола Лизоблюдов.

- Дык хгавари-и жа, - прикуривая от услужливо поднесенной мною каминной головешки, бубнил Фекалий, - Ня люфти-ит? А натя-я-яг?..

- Все норма-а-ально-о!! - рыдал извивающийся на дыбе правдодел, - Опуска-а-ай!!! Обос-су-у-усь!!!

- Так бы сыразу и сказа-ал, - сматывая с ворота веревку, проворчал Фекалий, - А то ни канкы-ретна да й ни канкы-ретна...

Вскоре отцепленный от пыточного механизма Саня, обессиленно распластавшись на дощатой лавке, стонал и всхлипывал, проклиная маму Гвидоныча и тот день, в кой она его родила.

- Ты эт, Шу-урик.., - докучал его лукаво подмигивавший мне Фекалий, - В акте-та на приемку работы распиши-ися.

- В како-о-ом еще а-а-акте-е?!! - завизжал страдалец.

- Хе, - укоризненно покачал головой Фекалий, - На рямонт дыбы заявку давал?.. Давал... Я отладил?.. Отладил... Робит?.. По те видать, чё робит... Распи-и-исыва-айса... А то щас вона с Веньямином Драку-у-улычем сызнова подве-есим... Как, Драку-улыч, а?.. Подвесим Сашку сызнова на дыбу?

- Я вам, Фекалий Гвидонович, в этом деле не помощник, - демонстративно потрясая оторванным Светкой протезом и состроив извинительную мину, промямлил я.

- От те й на-а, - густо пыхнув мне в лицо табачным дымом, сокрушенно покачал патлатой головищей Шурупов, - От те й фокус-покус... А ну-к дай-ка взыглянуть-ка...

Я повиновался. Фекалий же, жадно вцепившись в мою искусственную полуруку, принялся вдохновенно ковыряться в ней ржавой отверточкой и щипать ее старехонькими именными пассатижами...

Спустя минут пяток-десяток мой протез был прилажен к культе и выглядел вполне естественно. Более того, он еще и манипулировал: хватал, защемлял, крутил и натурально демонстрировал кукиш...

Лизоблюдов, оклемавшись и приодевшись в алый форменный комбинезон, расписался на подсунутой Фекалием бумаге, при сем постанывая от последыбной боли и с неправдоподобной восторженностью благодаря за качественно выполненный ремонт...

Мы присели к мясоразделочного дизайна чурбаку, на коем стояли поллитра марочного коньяка "Букет Колымы", три негигиеничного облика стакана и коробка с вялеными пиявками - данью моде на восточноазиатскую кухню.

- Ве-еньш-ша, - опрокинув полустаканную дозу, вытаращился на меня Фекалий Гвидонович, - Ты эт чё-ё-ё?! Эт чё-ё-ё у тя из гла-азу-та торчи-и-ит?

- А чему оттуда торчать-то? - недоуменно пожал я плечами.

- А ты гля-янь! - услужливо протягивая мне карманное зеркальце, многозначительно произнес Лизоблюдов, - Ты глянь, глянь, глянь. Одуре-е-еть!

Я взглянул и был несказанно шокирован: из границы меж глазным протезом и нижним веком торчала какая-то мятая бумаженция! На поверку она оказалась автобусным билетом со счастли-ивым(!) номером 777-777 (вероятнее всего, целлюлозная инородность была по оплошности внедрена мною совместно с суматошно засовываемым в глазницу окоимитатором, накануне того коллективно пинаемым в качестве коридорного спортивного инвентаря).

По сложившейся еще в студенчестве традиции, я тут же съел проездной документ, позволив, правда, по чуть-чуть откусить Саньке с Гвидонычем...

Старательно зафиксировав тщательно прополосканный в стакане с коньяком инплантант в его законной нише, я поблагодарил собутыльников за угощение, компанейство, сочувствие и содействие в щепетильной ситуации.

Щедро выказав свою воспитанность, я направился к двери, от коей и пообещал в знак признательности выставить к вечеру ли-итру(!) огуречной настойки. Мое заявление всколыхнуло в душах Лизоблюдова и Шурупова неподдельную эйфорию... Притормозив на пороге, я услыхал приглушенный глас слесаря:

- Чё те, сынок, еш-чё-ё осталося сремонтировать? Ш-щипцы для выдирания ноздрев, мясорубку и колотушку для сотрясания мозгов?

- Ничего-ничего! - зачастил Лизоблюдов.

- Дык в заявке-та ясным по белому накалякано.., - начал было слесарь.

- Да ошибся я! - рьяно заоправдывался Санек, - Ошибся-ошибся-ошибся! По пьянке я заявку составлял! Ничего не надо ремонтировать! Все работает! Все как часики! Дыбу сделал, и - свободен!.. И на кой ляд вздумалось ее испытывать?! Все руки мне повыламывал. Како-ой, ёшкин кот, теперь из меня правдодел?! Хоть на больничный уходи...

- А й иди-и, - посоветовал Гвидоныч, - Тока сказани, чё на голаледе у свово подъезда с мусорным ведерком шмякнулса да й ручонки-та из плечей повывихивал. А то ить за производственну-та трамву и миня, и начальство наше пыракуроры-та па головке ня погла-адють...

Развеселившись от подслушанного диалога, я более-менее твердой походкой направился в свой кабинет.

Однако, не пройдя и полпути, был перехвачен главным щекотуном нашего ведомства генерал-майором Грудастым. Этот вредина, откровенно говоря, и на йоту не соответствовал своей фамилии: казалось, что вся его телесность была перекачана в живот и морду... Этакий фигуристый графин с огромной пробкой, обтянутый мундиром и неуклюже ковыляющий на тонюсеньких вичках-коротышках. Заглазно иные дразнили его Ряхопузом. Разумеется, он об этом ведал. Думается, сие знание и подливало желчи в его манеру общения с подчиненными.

- Снегопадов! - колыхая уложенными на златошвейные погоны щеками, изверг из своего губастого ротика Грудастый.

- Я! - лихо козырнув под шапку-ушанку, отчеканил я.

- Какого беса на планерке не был? - завел нудную волынку мой высокопоставленный начальник, - Почему тебе закон не писан? С самого Дня коробейника систематически, как и самые худшие из наших поганцев, трудовую дисциплину всяко-разно нарушаешь: то опаздываешь, то дрыхнешь на рабочем месте, то фантиками конфетными мусоришь, а то и песни вульгарные из японских мультиков напеваешь!.. А кто на прошлой неделе пьяному начальнику подотдела в конце рабочего дня дамскими духами обмундирование извонял и в портфель восемна-адцать(!) упаковок презервативов с конфискованным у вокзальной попрошайки бюстгальтером подбросил?!..

- Клевета, - кривя душой, промямлил я, - Происки завистливых недругов. Не я это.

- Не ты-ы-ы?! - изумился Грудастый, - А откуда тогда на бюстгальтере отпечатки твоих губ и ушей с ручными и ножными пальцевыми папилярами?

- Прости-и-ите, - проныл я, - Пошути-и-ить захотелось.

- Пошути-и-ить ему, видите ли, приспичило!! - вспылил мой моральный истязатель, - А семидесятилетний начальник подотдела до сей поры в травматологии с откры-ытым(!) переломом таза, а его восьмидесятилетняя супруга за причинение тяжких телесных под суровой статьей Уголовного кодекса в следственном изоляторе баландою кормится... Каково, представь, сейчас им - божьим одуванчикам?! А ведь готовились сыграть золотую свадьбу!..

Да лучше бы ты ему насра-ал в портфель и во все карманы - от наружных до внутренних! Вот это б было весело!.. Вот я, помнится, нашему начальнику штаба.., - на сих словах Грудастый осекся и отвел смущенный взгляд. Из чего я сделал вывод, что он когда-то натуральным образом облегчил кишечник в карманы начальника штаба, - Никакого у тебя, Снегопадов, соображения и уважения к старшим.., - продолжил нравоучение главный щекотун, - Совсем от рук отбился! А еще такая светлая фамилия - Снего-па-а-адов! Фамилия-то белесая, а душонка чернявая... Как же тебе не стыдно?!..

- Стыдно, господин генерал-майор! Мне о-очень стыдно! - солгал я, после чего, наигранно скуксившись, солгал повторно: - Я больше не бу-у-уду-у...

- Нук-нук-нук! - мягко тараня меня пузом и буквально прожигая вдруг вспыхнувшим взором, азартно зачастил Грудастый.

- Чего-о-о? - отступая на шаг, вымолвил я.

- Пил?! - болезненно ткнув меня пальцем под ключицу, озвучил суть претензии Грудастый.

- Никак нет, - засмущавшись, солгал я.

- Да не юлил бы ты, Вениамин, - укорил генерал, - Не к лицу тебе, парень, юлить.