Смотрю я и удивляюсь, писал Иван Петрович жене, как разве что на самых отдаленных горизонтах моего сознания курится некий дымок, символизирующий время, и до чего же слабые столбы пыли встают над дорогами пространств, которые я исхаживаю - допустим, всего лишь мысленно - в своей жизни, как прежней, так и нынешней. Я прям, меня лукавства праздности, олицетворяемые, в представлении некоторых, потусторонним адом, а по мысли людей ясного ума относящиеся непосредственно к нашим земным условиям, не соблазняют. Это еще не совершенство, но уже кое-что. Мне фактически неведомы старение и угасание, я вечно молод, погружен в неувядающую юность, в некие не иссякающие источники поэзии бытия. И помогают мне в этом толковые книги, которые я читаю, можно сказать, беспрерывно, что называется запойно. Ты же, ты, женщина, с бесовской прытью забросила хозяйство, забыла и думать про нашу славную библиотеку, оставила наш милый домик и болтаешься по городам и весям, как безумная. В итоге ты не такова, каков я. Так что, ты не замечаешь разницы и просто мечешься, как слепая или обезглавленная курица? Ты не видишь и не чувствуешь, сколько мы не похожи друг на друга, в какой степени я оживлен и бодр и до чего же ты, при всей энергичности твоих перемещений, полна уныния, растеряна и смахиваешь на бледную поганку? Ты рванула куда-то из дома, ты болтаешься, снуешь, ты там и сям, у тебя больше нет адреса, я пишу наугад, на адрес твоей гнусной подруги, одной из тех, кто встал поперек нашей, не побоюсь этого слова, блестящей совместной жизни и, произведя какое-то странное и непостижимое магнетическое притяжение, отвратил тебя от нее, как, впрочем, и вообще от естественных источников дальнейшего всестороннего развития. И ты теперь не развиваешься, а просто вертишься, как белка в колесе. Бесконечные встречи, театры, музеи, путешествия... Слыхал я, ты и за границей бываешь. Однажды, беря с полки книгу, я заметил в сумрачной глубине книжного шкафа копошащиеся пальцы твоей правой руки, а также виднелся частично и нос, левая его половина, с безобразно, между прочим, раздувающейся ноздрей. Это, конечно, всего лишь маленькая галлюцинация, но в ней много правды, если принять во внимание твои нынешние безудержные порывы, твою полную разнузданность. Но вспомни, старая лиса, сколько тебе лет! Не смешно ли так жить в твои-то годы? И подумай о своем здоровье, которое наверняка уже в том состоянии, когда впору выносить диагноз (читай - приговор) про загнивание, про бурно начавшийся необратимый процесс тления. А ты усугубляешь и усугубляешь, ты все как будто к чему-то стремишься, к какому-то новенькому познанию. Каждый день, мол, что-нибудь новенькое... Но что это значит? Ты пала жертвой поверхностной онтологии и кажешься мне карикатурным произведением дурно понятой метафизики. Вот что это значит. И тут применим Бог, ибо он, надо сказать, спросит при встрече на небесах, и спросит он не о постигнутом наспех, в компании праздных людишек, а о познанном глубоко, вдумчиво и так, чтобы это стало плотной и надежной основой для дальнейшего пребывания. А мы уже в том возрасте, когда все вероятные достижения в этом направлении возможны лишь при условии спокойного, невозмутимого, отнюдь не глупого и не вертлявого времяпрепровождения и основательного, фундаментального, пронизывающего до мозга костей чтения мудрых книг. Так вникни в мою мысль и услышь мое слово, гласящее: возвращайся! И сбавь гонор, глупышка, поменьше развязности. Возвращайся спокойно, с достоинством, смиренно, с готовностью включиться в читательские и просто домашние, то есть отчасти даже и хозяйственные, процессы, способные по-настоящему встряхнуть, приободрить и вывести на трудную, но воистину отрадную дорогу личного бессмертия. Жду!