Огромный кадык на тощем горле Лакенхорма неуверенно дернулся.

– Добровольцев для какого дела, полковник? – Будто это не было яснее ясного и предстоящая задача не развертывалась перед ними во всей красе на дне обширной долины: неспешно разворачивающаяся на огромной сцене мелодрама.

– Неужели неясно, козел ты тупой? Отогнать гурков от моста. А теперь дуй и как хочешь, но заставь всех снарядиться и построиться, да побыстрее.

Капитан нервно улыбнулся и порысил прочь, едва не споткнувшись о собственный меч.

Глокта вскочил на ограду – одна нога на верхней жерди, другая – на нижней.

– Дети мои, удальцы из Первого Королевского! Я намерен с вашей помощью преподать сегодня гуркам небольшой урок!

Столпившиеся вокруг молодые офицеры возбужденно подпрыгивали, как утки, будто те патриотические банальности, которыми сыпал Глокта, были вкусными крошками.

– Я не стану отдавать приказ – пусть решение, которое примет каждый из вас, останется на его собственной совести! – Он скривил губы. – Что скажешь, Реус? Готов ковылять за нами?

Реус решил, что его совесть вполне выдержит это бремя.

– Полковник, я был бы счастлив участвовать в атаке, но мои ноги…

Глокта громко фыркнул.

– Очень даже понимаю – мало какие ноги смогут таскать такую тушу. И я не посмею обременять подобной тяжестью ни в чем не повинную лошадь. – Общий хохот. – Одни созданы для великих свершений. Другие… ну, они такие, какие есть. Реус, конечно, мы тебя простим – разве ты мог в этом сомневаться?

Оскорбление было тяжким, но его тут же смыло могучей волной облегчения. Ведь известно, что лучше смеется тот, кто смеется последним, а Реус был уверен, что уже через час большинству его обидчиков будет не до смеха.

– Сэр, – обратился Вест к полковнику, когда тот с ловкостью акробата перемахнул с загородки в седло, – вы уверены, что туда должны идти именно мы?

– А кто еще, по-вашему, может туда пойти? – вопросом на вопрос ответил Глокта и, резко дернув поводья, заставил своего жеребца встать на дыбы и развернуться на месте.

– Погибнет много народу. У большинства есть семьи.

– Ну, тут ничего не поделать. Это война, лейтенант. – Офицеры отозвались подобострастным хохотом. – Именно для этого мы здесь и находимся.

– Конечно, сэр. – Вест сглотнул. – Капрал Танни, будь добр, оседлай мою лошадь…

– Нет, лейтенант Вест, – оборвал его Глокта. – Мне нужно, чтобы вы остались здесь.

– Сэр?..

– Когда эта заваруха закончится, мне понадобится здесь один-другой офицер, способный отличить собственную задницу от пары дынь. – Он метнул убийственный взгляд в сторону Реуса, который как раз попытался немного подтянуть морщащиеся со всех сторон брюки. – И кроме того, мне сдается, что у твоей маленькой сестрички, когда она вырастет, будет очень непростой характер. Я же не могу допустить, чтобы она осталась без твоего отрезвляющего влияния, верно?

– Но полковник, я…

– И слушать не хочу, Вест. Ты останешься здесь. Это приказ.

Вест открыл было рот, видимо, собираясь возразить, потом резко стиснул зубы, вытянулся и отдал неловкий салют. Капрал Танни последовал его примеру; в уголке его глаза блестела слеза. Реус, ощущая себя виноватым, сделал то же самое. Его голова кружилась и от страха, и от восторга, который вызывала в нем мысль о том, что вселенная скоро освободится от Глокты.

Полковник ухмыльнулся им, продемонстрировав полный комплект прекрасных зубов – настолько белых, что глядеть на них при ярком солнечном свете было чуть ли не больно для глаз.

– Пойдемте, джентльмены. Сентиментальные прощания вовсе ни к чему. Вы и глазом моргнуть не успеете, как я вернусь!

Дернув поводьями, он заставил своего коня попятиться, застыл на мгновение, напоминая на фоне яркого неба изваяние кого-то из древних героев, и Реус подумал, что вряд ли мир когда-либо еще видел столь обаятельного негодяя.

А потом ему в лицо ударила взметнувшаяся пыль – это Глокта помчался вниз по склону.

Прямо к мосту.

Вестпорт, осень 573 года

Явившись в то утро, чтобы открыть свой Дом дыма, Шев прежде всего увидела пару огромных грязных босых ступней, торчавших из дверного проема.

В былые времена подобное зрелище не на шутку потрясло бы ее, но за последние пару-тройку лет Шев приучила себя трезво думать даже и в потрясенном состоянии.

– Эй! – воскликнула она и, стиснув кулаки, направилась вперед.

Тот, кто лежал у нее в двери, уткнувшись носом в пол, то ли не желал, то ли не мог двигаться. Она видела длинные ноги, к которым крепились эти самые ступни; ноги были одеты в грязные, рваные брюки, а дальше следовало столь же грязное и волглое тряпье, представлявшее собой пальто. И, наконец, в загаженном углу прямо под дверью Шев покоилась копна длинных рыжих волос, обильно смешанных с соломой и грязью.

Да уж, здоровенный мужик. Оказавшуюся на виду кисть руки длиной со ступню Шев, опутывали вздувшиеся вены, а кожа на костяшках пальцев была сбита. Но было в этой кисти что-то необычное. Изящество.

– Эй! – Она всадила носок башмака в пальто примерно там, где должна бы находиться задница. Никакой реакции.

Она услышала шаги за спиной.

– Утречко, хозяйка. – На работу явился Секутор. Этот парень никогда не опаздывает. Не самый ловкий работник, но уж в непунктуальности никто его не упрекнет. – Что это вы здесь поймали?

– Да, знаешь ли, вынесло к моим дверям странную рыбку. – Шев подцепила пальцами прядь рыжих волос и наморщила нос, поняв, что они заляпаны кровью.

– Он пьян?

– Она. – Уткнувшись лицом в грязь, лежала женщина. Широкая в кости, с мощным подбородком и бледной кожей, на которой были отлично видны и черный струп, и красная ссадина, и багровый синяк, увидев который Шев поморщилась, хотя ей, вообще-то, очень редко приходилось иметь дело с людьми, которых не украшал шрам-другой.

Секутор негромко присвистнул.

– Эва, сколько ее!

– И кто-то весьма изрядно измолотил. – Шев наклонилась, подставила щеку почти вплотную к распухшим от побоев губам женщины и ощутила чуть заметное дыхание. – Но пока жива. – Она отодвинулась, застыла на корточках, положив запястья на колени и свесив кисти рук, и стала думать, что же делать. Ей случалось без оглядки кидаться во всякие безобразия, но почему-то даже самые надежные, казалось бы, барыши никогда не прилипали к ее рукам. Она надула щеки и испустила скорбный вздох.

– Что случилось, то случилось, – сказал Секутор.

– Увы, да.

– Но ведь нас это не касается, верно?

– К счастью, нет.

– Прикажете оттащить ее на улицу?

– Н-да, мне этого очень хотелось бы. – И Шев возвела глаза к небу и вздохнула еще тяжелее, чем в первый раз. – Но сдается мне, что лучше будет занести ее внутрь.

– Уверены, хозяйка? Помните, когда в прошлый раз стали кому-то помогать?..

– Уверена? Нет.

Шев понятия не имела о том, почему она после всего дерьма, которое с нею приключалось, все еще сохранила потребность делать всякое добро по мелочи. Возможно, именно потому, что с нею приключалось все это дерьмо. Возможно, была в ней какая-то упрямая сердцевина, вроде косточки в финике, никак не желавшая, чтобы дерьмо, приключавшееся с нею, превратило ее самое в дерьмо. Она повернула ключ и толчком локтя распахнула дверь.

– Бери ее за ноги.

Тем, кто управляет курительным заведением, волей-неволей приходится привыкать ворочать бесчувственные тела, но последний объект бестолкового милосердия Шев доставил им немало трудностей.

– Пропади все пропадом! – ворчал, выпучив от напряжения глаза, Секутор, пока они волокли женщину по пропахшим застарелой затхлостью коридорам, то и дело задевая ее спиной половицы. – Что у нее в брюхе, наковальни?

– Наковальни полегче будут, – простонала Шев сквозь стиснутые зубы; под тяжестью незнакомки ее мотало из стороны в сторону, так что она то и дело ударялась плечами в облупленные стены. Тяжело дыша, она пинком открыла дверь в свой кабинет – вернее, в кладовку-буфетную, которую называла своим кабинетом. Напрягая рвущиеся мышцы, она затащила женщину туда, стукнув по дороге безвольно болтавшейся головой о косяк, потом споткнулась о тряпку и, испуганно пискнув, упала на койку, а женщина придавила ее сверху.