Повитуха суетится вокруг нее, горничные носятся с чистыми полотенцами и пеленками, ведрами теплой воды, подносят Иоланде разбавленный бузинный сок. Кажется, будто время остановилось. И вот, наконец, раздается первый крик новорожденного – и все улыбаются с облегчением.

Людовик III Анжуйский громко приветствует мир. Повитуха поднимает орущее дитя, чтобы обмыть его и запеленать, и Хуана шепчет:

– Хвала господу, что роды были легкие!

Людовика пускают в комнату, и он опускается на колени возле кровати жены. Он целует ее ладонь, утыкается носом в шею, зарывается головой в подушку и утирает слезы Иоланды, которая бессильно откидывается на кровати, счастливая – за Людовика, за саму себя, за ребенка, за Анжу.

Новоиспеченного отца переполняют эмоции, как будто его сын – первый ребенок на свете. Он снова и снова целует Иоланде руки и поглаживает крошечную ручку сына, который спит сладким сном, впервые в жизни наевшись грудного молока – спасибо кормилице, местной ясноглазой девице.

Теперь, когда все благополучно завершилось, повитуха развлекается, рассказывая Иоланде жуткие истории о том, как при ней рождался мертвый плод – зря кормилицы ждали новорожденного. А Хуана снова и снова перебирает пальчики младенца, и с губ у нее не сходит улыбка.

Проходит лето – сонное, полное той неги, которую приносит только здоровое растущее дитя. Когда снаружи холодает, семья пускается в долгое, спокойное путешествие в Прованс. Малыш сладко спит на руках у Иоланды.

Иоланда полностью отдалась радостям материнства: она пишет письма, занимается с младенцем и не задумывается о том, что происходит в стране, с тех пор как они прибыли в тихий южный Тараскон. Карло на сей раз остался в Анжере, а Винченцо поехал с ней, но Иоланда, занятая ребенком, не нашла времени обо всем его расспросить. Она знает, что Людовик и Карл постоянно о чем-то тихо совещаются со своей матерью – в чем, впрочем, нет ничего необычного, – и, конечно, прибывают гости, чтобы посмотреть на малыша, в том числе и некоторые люди Людовика из Парижа, у которых наверняка есть к нему какие-то дела. Но постепенно Иоланда начинает замечать отсутствующий взгляд мужа и видит, что он чем-то озабочен, – хотя, когда она спрашивает об этом Людовика, тот вместо ответа целует ее или сына. Нет, что-то явно происходит: Иоланда восстановилась после родов, и её чутьё вновь обострилось. Она видит, что из Парижа часто прибывают гонцы – пожалуй, даже слишком часто, – и чувствует: собираются тучи.

Наконец она призывает своего осведомителя, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз.

– Винченцо! Радостные перемены в жизни так меня захватили, что я даже не спросила: тебе есть о чем мне рассказать?

– Ваша светлость, я также не решался к вам с этим подойти. Но при дворе происходит многое, о чем вам стоит знать, потому что это касается и моего господина.

– Ну что ж, теперь я полностью пришла в себя, так что рассказывай и ничего не упусти.

Он, кажется, колеблется, но видит ее уверенность.

– Мадам, все, что я могу, – рассказать вам, чему я был свидетелем. Двор отчетливо разделился надвое: одни поддерживают герцога Филиппа Бургундского, который благоволит англичанам в Нормандии, тем самым облегчая себе торговлю с Фландрией; другие на стороне герцога Орлеанского, который отстаивает интересы короны. В таком положении дел нет ничего нового, и мудрый герцог Филипп всегда следил, чтобы эти две партии никогда не переходили к открытому противостоянию, но вы, возможно, даже не подозреваете, насколько он болен – и насколько плох сейчас король.

– Я знаю, что герцог Филипп уже стар, но о его болезни не слышала. А что с королем?

– Мадам, простите, но герцог при смерти, а его наследник вряд ли проявит такую же дальновидность. Что до нашего доброго короля, он переживает самый острый приступ за все время своей болезни, и никто не может его обуздать. Больше я сказать не решусь. – Он стоит, потупив взгляд.

– Винченцо, спасибо за ценные сведения! Продолжай свои наблюдения и дай мне знать, если еще что-то услышишь.

С этими словами Иоланда его отпускает. Из него больше ничего не выжать, и хотя внутри нее нарастает паника, она понимает: единственный, кто сможет рассказать ей о реальном положении дел, – ее собственный муж.

Иоланда вышивает в саду, под сенью огромного старого дуба. Ребенок спит рядом в колыбели. К ним подсаживается Людовик. Иоланда надеется, что на сей раз он от нее не отмахнется.

– Дорогой мой, я вижу, что-то не так: вы еще никогда не выглядели таким обеспокоенным. Пожалуйста, расскажите, что вас тревожит. Я хочу помочь, но не смогу, если вы не расскажете мне, что на самом деле происходит в Париже при дворе. Я знаю, вы мне доверяете. Так позвольте разделить с вами эту ношу.

Людовик всегда обсуждает своих родственников с большой неохотой. Но все же он пересиливает себя.

– Милая жена, я старался по мере сил скрывать от вас худшее, тем более что ваше знакомство с королем прошло так хорошо. Вам будет трудно в это поверить, но его злоба, грубость и дурной нрав в конце концов отвратили от него королеву. Вижу, вы удивились, но знаете, что с ним происходит во время приступов? Его жестокость не знает границ. И он груб не только на словах – в ход идет и оружие! Изабелла все перепробовала, посылала за всеми лекарями и ворожеями, все шарлатаны на свете успели ею попользоваться. Она искренне любила Карла, пока его безумие полностью им не овладело.

Когда король теряет рассудок, бразды правления берут в свои руки министры, которых больше интересуют собственные заботы, чем судьба государства. Мармузеты, которым некогда удавалось поддерживать при дворе равновесие, отстранены от власти, и ее разделили две партии: сторонники нашего мудрого и могущественного дяди Филиппа Бургундского и нашего друга и кузена Людовика Орлеанского, брата короля, преданного ему по гроб жизни. Другой королевский дядя, Жан Беррийский, – это, как вам известно, добрый, мягкосердечный человек, ученый, который предпочитает не вмешиваться в государственные дела и в основном проводит время в своих землях в Центральной Франции, посвящая себя искусствам.

– Так в чем же беда, если главы обеих партий так мудры и заботятся о благе Франции? – недоумевает Иоланда.

Людовик мягко продолжает:

– Между двумя герцогами, облеченными властью, Бургундским и Орлеанским, неизбежно возникли противоречия. У нашего дяди из Бургундии важные торговые интересы во Фландрии, а потому он благосклонен к нашим извечным врагам, англичанам, с которыми у него совпадают торговые пути. Что до Людовика Орлеанского, то он твердо стоит на защите интересов Франции – и своего брата. Спор между двумя партиями не выходил за рамки разумного, поскольку, как вы верно заметили, оба – мудрые люди, которые пекутся о своей стране. Но мой дядя, герцог Бургундский, уже стар, и я почти ежедневно получаю тревожные известия о состоянии его здоровья. А его сын Жан по прозвищу Жаба, тот самый, с которым вы встречались при дворе, что-то замышляет за спиной у отца.

– Получается, что люди, которые поддерживают Жана Бургундского, действуют против интересов Франции, против интересов короля? – в ужасе спрашивает Иоланда. Но одного взгляда Людовика хватает, чтобы она умолкла. Иоланде не позволено критиковать членов его семьи. Однако эти новости повергают ее в шок. «Такая неверность в ближайшем окружении короля! Теперь я понимаю, почему Винченцо не стал мне больше ничего рассказывать. Интересно, отважилась бы Валентина послать мне гонца с вестью о том, что творится при дворе? Людовик обращается со мной словно с хрустальной вазой. Но я не хрустальная, я стальная!» Она уже полностью оправилась после родов, и ум ее остер, как и прежде.

Пока Иоланда возится с ребенком, прибывает новый гонец. Людовик допоздна беседует со своими гостями, Иоланда вынуждена заснуть без него.

Утром, когда они с малышом завтракают, Людовик к ним присоединяется.