Знаменитая питерская тюрьма «кресты» находилась на Арсенальной набережной, ехать недалеко, но узкие улочки Петроградской стороны были забиты пробками автомобилей, приходилось подолгу стоять, ждать, пока поток машин не тронется. Перед Троицким мостом встали наглухо. Вера нервничала, она-то думала, что они на машине быстро все дела сделают, и если б она знала, что они будут так медленно ползти, она бы поехала как раньше, на метро до Финляндского вокзала, а потом пешком. Но вот поток авто потихоньку тронулся, медленно, потом быстрее, повернули на Куйбышева, по набережной уже мчались без остановок.
На Арсенальной набережной у «крестов» парковка была запрещена, но Оля все же решила оставить машину на свой страх и риск прямо у входа, не тащить же им сумки за тридевять земель! Вошли в приемную.
- Оля, спасибо тебе, выручила. Ну, я здесь надолго, так что ты не жди, уезжай домой.
- Нет уж, подруга, отвезу тебя и обратно.
- Ну, смотри, быть может придется ждать часа три.
- Ничего, подожду.
В приемной было столпотворение. Оля с изумлением смотрела по сторонам. Обшарпанные стены, увешанные табличками с различными разъяснениями, указаниями. На одной было написано: список продуктов подавать в трех экземплярах. Это что же? Вере предстоит писать перечень всего, что они купили, да еще и три раза? Спросила подругу. Да действительно три экземпляра, но и это еще не все. Прежде чем примут продукты, нужно отдать все списки в другое окошечко вместе с паспортом, куда тоже стояла очередь.
Облупившийся потолок был непонятно какого, скорее серо-зеленого цвета, пол был завален пустыми пакетами, бумагой, и прочим мусором. У окошечек толпился народ, гудел, ругался, отстаивая свои места в очереди.
Пожилая, очень бледная женщина в углу на скамеечке пила какое-то лекарство, то ли валидол, то ли корвалол.
К единственному столу в центре зала было не подойти. Как же Вера будет писать список продуктов?
Оля какое-то время еще рассеянно озиралась, а потом вдруг почувствовала сердцебиение, головокружение, и вдруг поняла, что находиться здесь она не в состоянии ни минуты.
- Вера, я выйду, посмотрю, как там моя машина.
- Иди, конечно, часа два ты точно свободна.
- Хорошо, если освободишься, а меня вдруг не будет, жди, я приеду, а пока прокачусь по делам.
Оля с наслаждением вышла на свежий воздух. Села в машину, и какое-то время приходила в себя. Бедная, бедная Вера! Осталась в этом ужасном здании, где сама атмосфера, сами стены действуют угнетающе. И Ванечку, которого знала с рождения, такого избалованного, изнеженного, домашнего, стало впервые жалко. Больно и печально было представить его находящимся среди уголовников в этих мрачных застенках.
Сидела молча, и даже музыку слушать не хотелось. Нет, не жалко ей ни Ванечку, ни Веру! В душе какое-то возмущение, не примирение, непонятность: зачем тюрьма, почему несвобода, эти жуткие условия существования?! Какие-то девушки на набережной размахивали руками, прыгали, что-то кричали, жестикулировали, очевидно, своим возлюбленным, находящимся за этими стенами. Мимо на большой скорости проносились авто.
Напротив Оли остановился мужчина с большой спортивной сумкой, стал ловить такси. Но поток машин равнодушно мчался мимо, и не верилось, что кто-то притормозит и остановится. Мужчина поглядывал на Олю, Оля на него. Наконец, он подошел и попросил отвезти его на Васильевский в Гавань, точнее на угол Малого и Гаванской, а потом обратно. Оля согласилась, даже обрадовалась. Лучше прокатиться по городу, чем сидеть возле «крестов», мерзнуть, и думать о печальной участи Веры и ее сына, понимая, что помочь ей ничем невозможно.
Мужчина с тяжелой сумкой устроился на заднем сиденье, и сразу спросил: «Триста хватит?»
«Хватит» - ответила Оля, не сознавая много это или мало, взяла протянутые три сотни, и тронулась с места. Снова у Финляндского стояли в пробке. У Тучкова моста не работал светофор, машины ехали как попало, каждый считал себя на главной дороге, Оля с трудом вырулила, и по встречной полосе проскочила вперед, потом ловко перестроилась в правый ряд, вот и Васильевский. Мужчина оценил ее маневр, и спросил, давно ли она за рулем? Понемногу разговорились.
- Вы из «крестов»? У вас что, не приняли передачу?
- Нет, просто паспорт забыл, рассеянный стал.
Оказалось, что в тюрьме у него сидит сын, уже в третий раз. Вооруженное ограбление магазина. До этого сидел просто за воровство. А причина – наркотики. «Странно. Принято считать, что наркомания – это болезнь, так почему же мальчишек не лечат, а сразу садят?» - рассуждала Оля.
- Там они и переламываются, и наказание отбывают, только не учит их тюрьма ничему, почти все повторно попадают. Мы как только ни лечили нашего, за «детокс» отдали две тысячи, долларов, конечно, не рублей. На полгода хватило. Уже и на работу устроился, казалось, все нормально будет. Но пошел с друзьями по ночным клубам, а там эту наркоту чуть ли не бесплатно раздают. И все по новой!
- У моей подруги такое же несчастье.
Но мужчина, с виду такой безучастный, вялый, вдруг разговорился, и казалось, не слышал ее, продолжал.
- Мне кажется, наше государство специально наших детей на наркоту садит. Сколько денег с этого имеют! Первый раз – когда садят на наркотики, второй раз – когда они же и лечат от них. Третий раз – когда тюрьма, адвокаты, передачи. Мы с женой через все уже прошли. Думаете, у меня машины не было?
Не поверите, на Гранд Чероке ездил! Все ушло! Жена инвалидом стала.
Мужчина хотел еще что-то сказать, но как будто опомнился и резко замолчал.
В Гавани Оле было все мило, знакомо, она несколько лет здесь снимала комнату, когда еще училась в институте. Хотелось прокатиться по родным местам, но мужчина быстро вышел из подъезда, и они сразу же отправились назад. Тучков мост заменила на Биржевой, но по времени не выиграла ничего, те же пробки, стояние и ожидание. Время шло, бензин сгорал, а они ни с места! Наверное, стоило бы попросить за эту поездку рублей пятьсот, ни как не меньше, но Оля понимала нестандартность ситуации, и даже наоборот, подумывала, не вернуть ли ей деньги назад этому сломленному горем мужчине. Все же не вернула, лишь пожелала не терять надежды на лучшее и не падать духом.
Вера уже ждала ее. От усталости она даже говорить не могла. Села в машину с безучастным лицом, так что Оле стало страшно за нее. «Может, ко мне?» - спросила осторожно. «Нет, завтра рано на работу».
Приехали на Большую Зеленина. Молча поднялись на третий этаж.
- Вера, адвокат есть у Вани?
- Есть, но я уже знаю, что адвокаты ничего не решают, они только деньги берут да записки от родственников носят. Максимум, могут облегчить условия содержания, например, в хорошую камеру поместить или в больничку, но все за отдельную плату, а у меня таких денег нет.
- Сколько надо? У меня есть на книжке, Вера, честно, дам сколько нужно. А отдашь когда сможешь. А не сможешь, так забудем об этих деньгах.
- Спасибо, Оля, но не надо. Сказать тебе честно? Даже себе страшно в этом признаться, но тебе скажу. Не верю я, что он изменится к лучшему. Я сейчас живу, как в аду, а выйдет он, не уверена, что будет лучше. Я боюсь его, Оля!
- Должен измениться! Не будет принимать наркоту, и станет нашим прежним добрым Ванечкой! Вот увидишь! Только не убивайся ты так! На тебя же невозможно смотреть!
- Оль, самой что ли на наркоту подсесть? – пошутила Вера, и даже улыбнулась.
Домой Оля вернулась за полночь. Хотелось скорее принять горячую ванную, смыть с себя этот страшный и унылый день, пропитанный запахом горя, душевной боли, запахом тюрьмы! Скорее надеть свежую рубашечку, и - в Интернет, к ее чистому красивому мальчику, к ее солнечному малышу!
№ 12
Оля стояла перед зеркалом, с грустью глядя на свое отражение. До встречи оставался целый час, а ехать до Елизаровской всего ничего, но она была полностью готова. Белопенная кружевная блузка, черные узкие брючки, сверкающий стразами ремень, белые сапожки, золотистые волосы по плечам, нежно-персиковый загар. Но что-то не то. А что именно, Оля понять не могла. Не было ни радости, ни тревоги, только легкое волнение, а еще странное ощущение, словно она стоит на пороге какого-то нового этапа в ее жизни. Правильно ли она делает, что едет на эту встречу?
