Ширзад только головой покачал. Ему и в голову не приходило, что рядом с селом, под самым боком у Рустама, остались не очищенные от стерни участки.
- Но не везде же так..., - неуверенно начал Ширзад.
- Ты своим участком не щеголяй! - перебил приятель. - В твоей бригаде такие ханум, как тетушка Телли и моя супруга! Они и без твоих указаний все сделают! А теперь сюда пойдем...
И он потащил друга в кустарник. Несколько минут парни, то пригибаясь, то отводя от лица ветки, то перепрыгивая через груды валежника, пробирались вперед. Наконец Наджаф остановился на полянке, посмотрел по сторонам, приложил палец к губам и прошептал:
- Чур пополам! Клад золотых монет времен Александра Македонского.
И он пнул ногою присыпанную сухими листьями кучу. Листья взлетели, и Ширзад увидел, что перед ним лежат врезавшиеся в землю плуг и борона. Ржавчина коростой покрыла металл.
Ширзад коротко свистнул. Его даже возмутила шутка Наджафа. Нельзя же над всем посмеиваться! Вопиющее преступление: гибнет, ржавеет колхозный инвентарь!
- Конечно, это работа любимчика председателя, Немого Гусейна! - сказал Наджаф.
Они пошли дальше в поля. То им попадались участки, сплошь покрытые сорняками, то они натыкались на чистые делянки, то не было видно ни минеральных удобрений, ни навоза. Наджаф пытался развеселить друга, но тот не откликался, мрачнел с каждой минутой.
- А где ты был? Секретарь комсомола!... Вчера, третьего дня не мог сказать? - вдруг строго спросил Ширзад.
Наджаф опешил. Оказывается, во всем теперь он виноват. Ведь он же не здесь работал эти дни, ему и о сорняках и о плуге сказали трактористы.
Они вернулись в село после полудня. Рустам сидел на ступеньках крыльца правления и, морщась от табачного дыма, беседовал с колхозниками. Рядом с ним примостился и Салман.
Не обращая внимания на Ширзада, председатель с увлечением объяснял:
- Значит, длина триста метров, ширина - пятьдесят. За неделю с фундаментом вполне управимся. Проект на днях пришлют из Баку, из Союза архитекторов. Я затребовал телеграммой. Пусть вся Мугань зацокает в изумлении!...
Салман хотел угодить председателю, но попал впросак:
- Можно у Кара Керемоглу взять проект. У них уютный Дом культуры. И обошелся не дорого, я справлялся.
- У Кара Керемоглу не Дом культуры, а курятник! Птичья клетка!... раздельно сказал Рустам, а когда кто-то из колхозников засмеялся, и сам раскатился самодовольным хохотком. - Наш будет и выше, и вдвое вместительнее! Летняя открытая веранда и зимний, зал для кино и спектаклей! Разве у них Дом культуры? - Рустам в недоумении развел руками. - Низенький, вытянулся в длину, как скотный двор! Действуй! - приказал он Салману и, с кряхтеньем поднявшись, направился было в свой кабинет, но Ширзад остановил его.
Слушая юношу, Рустам нетерпеливо хмурился.
- Слушай, занимайся лучше своим участком. Все сам знаю...
- Тогда соберем закрытое партийное собрание, - ровным голосом сказал Ширзад.
- Ай, молодец! Нашел время собрания созывать! Пахать надо, а не заниматься международной политикой! А где... оратор-то? Этот... Наджаф?...
Так разговаривать в присутствии колхозников с секретарем парторганизации было, во всяком случае, нерасчетливо, Рустам это сознавал, но уже не мог остановиться. Ему надоели непрерывные пререкания с Ширзадом и Наджафом. В прошлом году обошлись без их советов и - что же! - собрали неплохой урожай. И в прошлом году в колхозе была партийная организация, но секретарь ее, Сулейман, теперь перебравшийся в районный центр, не выходил из повиновения.
Раздувая усы, председатель уже взошел на высокое крыльцо и потянул к себе дверь, как раздались пронзительные крики: "Подожди, подожди!" - и во двор вбежала тетушка Телли.
- Эй, эй, придержи шаг! - зычно кричала она, на ходу засучивая рукава клетчатого платья, будто готовилась схватиться врукопашную. - Где твое слово, мужчина?... Ты когда мне обещал дать грузовик под кирпичи? У меня дом развалился, внуки живут на ферме, в степи! Зимой купила кирпич, так и валяется в районе!
- Уймись, арвад! Люди, люди слышат, - стыдно! На грузовиках возят навоз, удобрения! - ответил председатель.
- Ай, как стыдно!... Прямо от стыда помру! - завопила еще громче тетушка, карабкаясь на крыльцо и догоняя Рустама. - Своим прихвостням небось всегда даешь грузовик, а рядовой труженице не можешь. "Навоз! Минеральные удобрения!" - передразнила она Рустама. - Стыда у тебя, я гляжу, нет!... Одна я весь день удобрения вожу на арбе, одна! Завтра же пошлю в Баку жалобу!
- Жалуйся, жалуйся! Вон и писарь рядом, - Рустам-киши кивнул на Ширзада. - Он тебе мигом настрочит любую жалобу!
И, оттолкнув тетушку, вошел в правление.
8
Все последние дни Ярмамед, встречаясь с Ширзадом, подмигивал с видом заговорщика и нашептывал:
- Ты одинок, у тебя нет опоры, береги себя. Задавит тебя Рустам-киши, обязательно задавит!... Он уже тень твою мечом рассек пополам!
В конце концов это смертельно надоело Ширзаду, и он пригрозил счетоводу:
- Если услышу хоть слово, посажу тебя лицом к лицу с Рустамом и заставлю повторить все мерзости.
Ярмамед так и сжался от страха. Кое-как он отсидел день в конторе, цифры плясали перед его глазами, то сливаясь в серую пелену, то рассыпаясь, словно горошины.
"Ведь добра ему желаю, добра! - недоумевал Ярмамед. - Неужели этот сын жабы Салман нашептал ему о тридцать седьмом годе? Нет, не похоже!... Предупреди я таким манером Салмана, так тот сто раз бы по плечу похлопал, рассыпался в благодарностях".
Вечером, когда правление опустело, Ярмамеду стало невмоготу. Сомнения измучили его. Ширзад и вправду способен рассказать Рустаму, тем более что зарится на его дочку... Как же Ярмамед посмотрит в глаза своему владыке? Придется собрать свое барахлишко и смыться не только из колхоза - из района. А не успеешь сбежать - Рустам впихнет Ярмамеда в пахталку и станет пахтать его, как кислое молоко, а потом из айрана слепит сыр и накормит им псов. Вот как будет-то!... Эх, наивный, наивный Ярмамед! А ведь как будто правильно рассчитал: если на собрании Ширзад резко критиковал председателя, значит, теперь он будет собирать любые сплетни о Рустаме. Салман так и поступает: копит всякие неблаговидные слухи о председателе, а сам лебезит перед ним, выслуживается. Да, не ошибались те деревенские мудрецы, которые говорили, что поэт Ширзад не отрывает глаз от звезд, а потому часто спотыкается.
Ярмамед спрятал бумаги в шкафчик, запер дверь, положил привязанный к тряпочке ключ в условное место на веранде и поплелся домой.
Вспомнив, что Ширзад - поэт, он несколько приободрился: поэт доносами заниматься не станет. Побрезгует!... Но едва Ярмамед сделал несколько шагов, как страх снова овладел его душонкой. Парторг может проболтаться своему дружку Наджафу, а тот - жене, а Гызетар - закадычной подружке Першан, а председательская дочка - папаше. Тогда все пропало!...
Почувствовав, что у него застучали зубы, Ярмамед придержал подбородок рукою. Пуста была улица, в домах ни огонька, тишина, как на кладбище, только грязь чавкала под ногами.
Может, лучше всего побежать к самому Рустаму и повиниться, воскликнуть, рыдая: "Прости, великий мой покровитель, по неведению, разгорячившись, сказал лишнее!... Не всегда язык повинуется разуму. Родственники - и то друг о друге сплетничают. Верным сторожевым псом всю жизнь буду, прости!..."
А если Рустам обо всем узнал? Что ж, придется отрицать, иного выхода нету. Ярмамед - жертва клеветы, грязной, зловонной клеветы! Ему мстят за преданность Рустаму-киши.
Окончательно запутавшись, Ярмамед прислонился к забору: ноги не держали. Он поднял голову. Густо-черные, взлохмаченные тучи, гонимые сильным ветром, бежали, словно стадо баранов. Внезапно ослепительно блеснула молния, осветив на миг деревенские домишки, сараи, пустыри, грязь, и так это все было неприглядно, уныло, что Ярмамеда охватило отчаяние.
