- И очень даже ясно! А еще лучше понимаю, что значит быть растоптанным чужими сапогами, - еле слышно ответил Ярмамед.
Кто же так перепугал Ярмамеда, полностью обезоружил его? Из страха он сделал щитом беспринципность, готовность соглашаться с любым, кто был посильнее, его. Он готов был пойти на злодеяния, чтобы заслужить благосклонную улыбку своего очередного повелителя. Да человек ли он? Червяк, извивающийся, боящийся света, грызущий стебли цветов и трав. Таким видел его Ширзад и говорил себе, что церемониться нечего - раздавить без пощады, и жалел, хотя и сознавал, что жалеть такого нельзя.
- Что ж, в свою веру переманиваешь? Призываешь жить бездумно, равнодушно?
- Клянусь совестью, ты меня не понял! Добра тебе желаю, исключительно добра!... Не связывайся с Рустамом, умоляю! Он злопамятен. Где-нибудь споткнешься, и он так наподдаст по загривку, что до скончания века не очухаешься! Помни: в сердце Рустама закралось подозрение, что ты метишь на его место, мечтаешь стать председателем.
Ширзад весело расхохотался.
- Признаюсь, всегда считал тебя подхалимом, порой жалел, чаще презирал! Думал: "Ярмамед - трус, боится замочить в воде подштанники, вот и пасется на бережку". Сейчас вижу: ты не только подхалим, ты дьявол! Таким, как ты, грешно дышать чистым воздухом Мугани!
Ярмамед с яростью скрипнул зубами, смело выбежал на середину дороги и, широко разведя руки, преградил путь Ширзаду.
- Куда спешишь? Подожди, выслушай ответ... Аракс вспять потечет, а я на поклон больше к тебе не приду. Никого не боюсь, а тебя-то подавно!... Кто тебе, мальчишке, дал право обращаться со мною, как с собакой? Я советский человек! Не подхалим, нет, люблю Рустама-киши, уважаю. Да тебе, милый мой, сто лет мучиться, а таким, как Рустам, не бывать!
Он вцепился в Ширзада, и тот с усилием оторвал липкую, похожую на лягушечью лапку, руку.
- Ты человек? Мужчина? Так говори мужским голосом, а не верещи по-овечьи!
Ширзад легко перемахнул через канаву, угодил в лужу, выругался, и темнота тотчас скрыла его от глаз Ярмамеда.
5
Хороши муганские рассветы! Солнце еще не взошло, поля покрыты белесым туманом, но едва выйдешь на порог, глотнешь, словно молодое вино, степной воздух, и от сладкого опьянения на миг закружится голова... Дымятся очаги на крестьянских дворах, разбросанных по берегам Аракса и Куры, среди садов и кустарников, и запах свежеиспеченного хлеба, пробуждает в твоей душе священные чувства, и губы твои в порыве сыновней любви шепчут: "Отчий край..." А расцветающая, ежегодно обновляющаяся по весне природа как бы приветствует тебя: "Доброе утро, друг!" И в эту минуту плоские низкие дома, неугасимые семейные очаги, запах дыма и хлеба и серая земля, липкими пластами навертывающаяся тебе на сапоги, кажутся во сто крат дороже всех сокровищ мира...
Но пробиравшийся по грязной улице Ширзад уже забыл, как только что, стоя на пороге, любовался Муганью Парень направлялся к Наджафу и, пока шагал в ярко начищенных сапогах по обочине, лихо насвистывал, но когда понадобилось перейти дорогу, прочно увяз в клейкой грязи и сразу смолк. "О лень проклятая! - думал он, с усилием вытаскивая ноги. - Ведь каждую весну чертыхаемся, а подсохло - забыли!... О самих себе лень позаботиться. А протянуть бы тротуарчики, дорогу вымостить, вот и в домах стало бы чисто, полы - как зеркало! Дома старые, темные, с низкими потолками; стыдно сказать, - бани нет!"
Выбравшись на лужайку, он аккуратно вытер сапоги пучком сухой травы. "Как же деды выносили такую жизнь?" - спросил он себя и представил поколения крестьян, которые вырастали, трудились и умирали здесь, и прах их смешивался с землею, а на смену приходила, мужая, молодость, но жизнь оставалась прежней. И степь не изменилась, сухая, солончаковая, бесплодная, и деревни все те же: без садов, залитые зимней и весенней грязью, засыпанные пылью летом. Сколько же талантливых людей потонуло в этой грязи, задохнулось в пыли? Ширзад не осмелился винить предков: они батрачили от зари до заката, руки и ноги их были покрыты кровавыми волдырями, их мучил голод, они, должно быть, и не могли вообразить жизнь иной. "Но мы-то, мы знаем, что такое светлая, культурная жизнь! - подумал Ширзад. - Отчего же ленимся дерево посадить, сад разбить, дорогу проложить?"
- Здравствуйте, дядя Ширзад! - хором приветствовали его школьники, бежавшие навстречу с учебниками и тетрадками под мышкой. Он залюбовался румяными лицами, блеском глаз и подумал, что позор будет, если и им останется в наследство грязное, лишенное даже электрического света село...
- Здравствуйте, товарищ Ширзад, - вывел его из задумчивости звонкий голос.
Он поднял глаза: Майя.
- Куда это ни свет ни заря?
- За водой! - ответила за спиною Ширзада неслышно подкравшаяся по траве Першан.
Вероятно, у Ширзада был растерянный вид, потому что Першан залилась смехом и даже сдержанная Майя улыбнулась.
- Разрешите пройти! Торчит на самой тропке, как столб. Конечно, у парторга серьезные размышления. Где уже замечать девушек! - сняв с плеча медный кувшин, продолжала Першан. - Я утром прибралась, подмела дворик, все так чинно, красиво, а надо идти за водой, вот и Майя тоже со мной пошла... Наше село ей понравилось, все, что увидит., - расхваливает.
Трудно было Ширзаду поверить, что горожанка Майя искренне восхищалась грязным селом. Может, у Рустамовых в доме такие порядки, что приходится поневоле быть довольной?
Першан заметила недоверчивую улыбку Ширзада и обиделась.
- Не веришь? Да? Признайся, не веришь? Дом Рустамовых тебе разонравился? Значит, прежние твои сладкие речи были лицемерными, да? - И девушка повела плечом. - Но имей в виду: сердце Майи чистое, как горный снег, и если она говорит - нравится, значит нравится.
- Никак не пойму, при чем тут дом Рустамовых? - заговорил спокойно Ширзад. - Да чего мы встали-то, идемте, мне по пути...
Он пропустил девушек вперед, а сам зашагал сзади по каменистой, почти сухой тропинке, ведущей к арыку.
- Это правда, Ширзад. Мне люди здесь нравятся, - обернулась к нему Майя. - И вообще-то ваше село мне понравилось...
- А почему "вообще"? - насторожилась Першан.
- А потому, что ей здесь многое не нравится, - сказал Ширзад и насмешливо хмыкнул. - И я даже знаю, чем она недовольна.
- Тебя не спрашивают, помалкивай! У нее язык есть, сама скажет., напуская на себя обычную с ним грубость, огрызнулась Першан.
Но Майя не поддержала золовку, заступилась за парня.
- Говорите, Ширзад, мне хочется знать ваше мнение.
- Во-первых, вот это! - И Ширзад кивнул на грязную дорогу, которую в эту минуту переходил, балансируя, как канатоходец, седобородый старик. На середине он остановился, как бы соображая, не вернуться ли, но махнул рукою и, с трудом вытаскивая ноги из жидкого месива, зашагал дальше.
- А во-вторых? - заинтересовалась Майя.
- Во-вторых...
Ширзад высказал девушкам свое мнение о деревенских порядках.
- Деды жили плохо, но их можно оправдать, - сказала Майя серьезным тоном. - А вот как мы себя оправдаем? Меня удивляет, как вы-то, молодежь с аттестатами зрелости, притерпелись, смирились с таким укладом?
Першан переставила кувшин с правого плеча на левое пошевелила затекшей рукой и сердито выпалила:
- Если вы не болтуны, а подлинные игиты, то сперва снимите с наших плеч эти кувшины. Ведь приходится их таскать в день раз пять-шесть туда-обратно... Да хоть бы к кристальному роднику ходили, а то мутный илистый арык!
- Умные речи приятно и слушать, - сказал юноша, любуясь задором Першан. - Тем более что мы еще в шестом классе изучали, как строить водоотстойники.
Схватив Майю за руку, Першан потащила ее обратно в деревню, приговаривая:
- Вернемся, сестричка, для чего нам мучиться, если в водоотстойнике Ширзада приготовлена чистая, свежая вода!
Майя сначала не поняла, а потом вырвалась, поправила накренившийся кувшин.
