Его позвали в райком партии, попросили вернуться на пост председателя. Таково желание народа. Рустам согласился. Он снова чувствовал себя, как на фронте: он воевал, как с врагом боролся с недородами, разрухой и нуждой.
Во главе бригад и звеньев Рустам поставил опытных, уважаемых и рассудительных колхозников, а народу на первом же собрании, дабы пробудить интерес к артельному труду, заявил:
- Вы мне только скажите "да", поддержите работой, а я наполню ваши закрома зерном!
Прежде всего он приналег на решающие для Мугани отрасли хозяйства - на хлопок и зерновые, стал промывать засолонившиеся делянки, приступил к раскорчевыванию заросших кустарником участков.
Под доброе имя Рустама банк рискнул открыть кредит, и - колхоз приобрел два маломощных трактора, три косилки и уже мог своими силами управляться и с сенокосом, и с легким боронованием.
К тысяча девятьсот пятидесятому году у Рустама под хлопком было уже семьсот, под зерновыми - тысяча пятьсот гектаров; одни виноградники дали полмиллиона чистой прибыли. Чабаны сбились с ног, подсчитывая баранту, а когда подсчитали, то оказалось, что овец и баранов восемь тысяч голов. Крупного рогатого скота на фермах, тысяча пятьсот. И в райкоме партии и в райисполкоме Рустамом нахвалиться не могли, на всех торжественных заседаниях его непременно выбирали в президиум, и он так к этому привык, что проходил на сцену, не дожидаясь выборов... Многие женщины, особенно вдовы, которые с возвращением Рустама позабыли нужду, смотрели на него, как на пророка: ловили каждое слово, богу молились и детей заставляли молиться за его здоровье.
Что ж, разве он сам этого добивался? В голосе его, от природы мягком, задушевном, зазвучали повелительные нотки. Но разве не для пользы народной выработал он в себе эту властную повадку? Если ему подавали пальто, придвигали стул, подносили спичку к трубке, распахивали перед ним двери, разве он этого не заслужил? Он для людей старается, жилы из себя тянет, так пусть и за ним поухаживают...
Чего же теперь хочет Ширзад? Истинный смысл всех его слов: "Посторонись, Рустам-киши, сойди с дороги, освободи для нас место, цыплята превратились в петушков!" Вот так-то отблагодарили председателя, того, кто поднял колхоз до войны, возродил его после войны, кто на своих плечах и сейчас держит все хозяйство, кто вырастил и Ширзада, и Наджафа, и Гызетар, и многих других...
Рустам с мучительным удивлением доискивался, почему же недовольны им его питомцы, которых он любил, как родных детей. Именно потому, что он любил их, распря с молодежью причиняла старику такие огорчения.
"Разве вы не видите, не знаете, что ни днем, ни ночью я сам себе не даю покоя, вся моя жизнь отдана людям?!"
Но гневался Рустам не только на молодежь, в глубине души он был не так уж доволен и собой. Где-то как будто совершена ошибка... Но какая ошибка? Рустам не знал. Может, не надо было вступать в спор об урожайности? При одной этой мысли Рустам почувствовал, что в груди заклокотало, словно прорвался из-под скалы бурлящий родник... Вероятно, придется исправить ошибку, но все надо сделать умело, тонко, чтобы не уронить себя в глазах народа, не посыпать свои седины пеплом!...
Подошел закутанный в овчинный тулуп сторож, с удивлением посмотрел на неподвижно стоявшего у ворот председателя, почесал затылок и снова отправился в обход.
Лунные пятна переместились от крыльца правления к сараям, украсили землю серебристо-голубым узором.
Заливисто лаяли собаки в переулке, а потом разом, как по команде, утихли: видно, признали знакомого в ночном прохожем.
Рустам смотрел на залитый лунным светом двор и думал, что не случайно же хвалили его в газетах. Ему припомнились огромные заголовки на первых страницах, прославлявшие инициативу, ценный почин, оперативность, организаторские способности председателя "Новой жизни". А в республиканской газете была однажды напечатана статья Рустама Рустамова. Правда, настрочил ее развязный юноша в шелковой рубашке с открытым воротом, побеседовал он с Рустамом минут двадцать, цифры и справки получил от Салмана, вечером с аппетитом поглощал дома у председателя чихиртму, не забывая о хмельных напитках, но как бы то ни было статья-то появилась за подписью Рустама-киши!
Казалось бы, ничего не изменилось за эту зиму. Отчего же молодежь набросилась на Рустама, ни в грош не ставя его былые заслуги, без устали твердя: "Машины... Машины".
"Не хуже вас, мальчишки, понимаю я в машинах, - подумал Рустам. - И на фронте видел, что значит машина. Но даром колхозное добро отдавать МТС не хочу... Видел я хлопковое поле после работы машины: половина урожая осталась на кустах. Нет еще хороших машин для уборки хлопка!"
Эти мысли заставили Рустама упрямо сжать кулаки. "Да чтобы сберечь крестьянскому столу хоть кроху хлеба, - ни на шаг не отступлю, пусть на меня ополчится весь район!" И в эту минуту он верил, что за него горой стоят все умудренные жизнью, познавшие жар и холод Мугани колхозники. Нет, народ не проведешь, народ всегда отличит своих защитников от тех, кто пытается из словесной шелухи разжечь костер на майдане.
- Разве не я это все построил, создал? - снова спросил себя Рустам, обводя хозяйским взором сараи, амбары, дом правления и залитые лунным светом такие знакомые ему поля...
- Святая правда! - согласилась ночь. - Это именно так, и лишь лжец осмелится отрицать твои великие дела!
- Кто это? - очнувшись от раздумий, сказал Рустам, положив руку на часто забившееся сердце.
- Тень твоя, - сказал Ярмамед, выступая из-за крыльца. - До самого потопа буду следовать за тобой.
Заговорил, чтобы подтвердить истину!
- Как ты сюда попал?
- Вы думали вслух, и я не осмелился нарушить поток ваших мудрых мыслей.
- Иди сейчас же домой, - приказал Рустам. - Я не могу дозвониться до МТС, узнать, придет ли второй трактор с утра на яровой клин.
- Разрешите, я позвоню, - предложил счетовод.
- Ты ужинал?
- Что вы! - обиделся Ярмамед. - Мне кусок в горло не полезет, раз вы пребываете еще на трудовом посту!... Пусть мои кишки слипнутся от голода, но я не уйду раньше вас из правления!
Бесстыдно груба была эта лесть, Ярмамед даже не старался как-нибудь прикрыть свое подобострастие, но Рустам, неподкупный, честный Рустам, уже не мог отказаться от его назойливых услуг.
А спроси Рустама, любит ли он льстецов, со всей искренностью скажет, что за версту не подпустит к себе подхалима... Вот какие истории в жизни случаются,
- Иди звони, - сухо распорядился председатель и пропустил на крыльцо Ярмамеда.
Закурив, он прислушался к ласковому воркованию счетовода в кабинете.
- Будто начальник связи свадьбу справляет: смешались звуки зурны и бубна!... Барышня, барышня, мне музыка не нужна, соедините с директором. Как, не вернулся из Баку? Тогда прошу Шарафоглу!... Придется, барышня, разбудить, это говорит секретарь товарища Рустамова. Ага... Слыхали о таком? Так вот товарищу Рустамову срочно требуется поговорить с товарищем Шарафоглу!...
"Эй, "гвоздь Мамеда", - сказал вошедший в кабинет Рустам, отбирая телефонную трубку. - В ногах правды нету, садись!
Ярмамед захихикал, но не сел, боясь проявить неуважение.
- Здравствуйте, товарищ Шарафоглу, здравствуйте! Как здоровье? Ой-ой, хворать-то тебе не следует! - сочувственно сказал Рустам. - А я, признаться, удивился, что тебя не было сегодня в "Красном знамени". Подписали!... Все благополучно, - пробормотал Рустам, покосившись на открытую дверь. Счетовод понял и мигом захлопнул ее: не приведи бог, кто-нибудь подслушает. - Ну, были кое-какие недоразумения, были, не без того. При встрече расскажу подробно. А я к тебе, друг, по делу, прости, что беспокою среди ночи: когда ж на яровой клин придет второй трактор?
- Ишь чего захотел! - сердито ответил Шарафоглу. - А почему сегодня весь день трактор Керима не работал? Одному трактору не можете обеспечить простора, а просите второй? Нет, дружок, так не выйдет! В такую горячую пору трактор должен работать как часы! Именно как часы! Имей в виду, если тракторы не будут полностью загружены, ни одного лишнего не получишь! Ты мой характер знаешь! - Шарафоглу повесил трубку, и в ухо расстроенного Рустама ворвались лихие звуки зурны и бубна.
