Когда я узнал его, у меня едва не остановилось сердце. Это был не кто иной, как секретарь Генрих Пфаффингер, правая рука Иоганна фон Лутца, председателя совета министров Баварии! Пфаффингер не раз видел меня при короле. Я надвинул цилиндр на лоб и молил пресвятую Деву Марию, чтобы он не узнал меня.

Но Пфаффингер даже не посмотрел в мою сторону. Он направился сразу к фон Штрелицу, и тот открыл перед ним дверь. Секретарь кивнул в знак приветствия и влез внутрь.

– В Шеллинг-салон, в Максфорштадт, – приказал фон Штрелиц и постучал по перегородке. – Только побыстрее, если можно.

– Как прикажете, сударь.

Я взмахнул кнутом, и мы проехали обратно по Максимилианштрассе. Потом, миновав королевскую резиденцию, свернули на Людвигштрассе. Здания здесь были выстроены в классическом греческом стиле еще при Людвиге I. Из-за перегородки до меня доносились приглушенные голоса.

Я прислушался и попытался разобрать, о чем говорили эти двое. Между тем мы подъезжали к границе города, откуда был уже виден Швабинг. Бывшая деревушка располагалась сразу за Триумфальной аркой и считалась среди порядочных горожан гнездом разврата. Туда стекалось множество студентов и художников, по слухам ночи напролет предававшихся оргиям и безудержным пьянкам.

– Ваш человек точно придет? – услышал я через перегородку тихий голос агента.

– Я гарантировал ему полную конфиденциальность, – ответил Пфаффингер. – Поэтому и место встречи столь необычное. Положение весьма щекотливое.

– Это я и без вас знаю. Но для Бисмарка важно, чтобы заключение было неопровержимым. В противном случае это может спровоцировать революцию в Баварии. Стоит нам потерять бдительность, и под угрозой окажется Германский союз.

– Разумеется. Но если король узнает об этом слишком рано…

– Тс-с! – прервал его фон Штрелиц и постучал по тонкой перегородке. – Заедем в Швабинг. Я хочу показать своему гостю пару заведений.

– Но почему через Швабинг? – удивился Пфаффингер. – Это же немалый крюк.

– Не хочу, чтобы кто-нибудь проследил за нами, – ответил фон Штрелиц вполголоса. – В тесных переулках легче будет затеряться. – И крикнул, обращаясь ко мне: – Эй, мы не на воскресной прогулке. Побыстрее!

– Как прикажете, господин.

Мы пронеслись через Триумфальную арку и поехали мимо старых крестьянских домов, еще попадавшихся среди новых вилл. За последние годы Швабинг претерпел куда больше изменений, чем все остальные предместья Мюнхена. Несколько девиц, ярко одетых и с короткими волосами, стояли на углу, смеялись и покачивали бедрами в такт музыке, доносящейся из какого-то трактира. Молодые люди в поношенных костюмах и со стопками книг в обнимку брели по улицам и озирались алчными взглядами. Справа из переулка с пронзительной трелью вынырнула одна из новомодных конок.

Когда мы снова добрались до Максфорштадта, я повернул на Шеллингштрассе и остановился перед Шеллинг-салоном, открытым всего несколько лет назад. Заведение было устроено по образу венских кофеен, с высокими светлыми окнами и уютным садиком с тенистыми каштанами. Фон Штрелиц и секретарь молча вышли и проследовали к салону.

– Ждите здесь, – бросил мне фон Штрелиц, после чего скрылся внутри.

Минут десять я просидел на козлах в полном неведении, пока рядом не остановился второй экипаж. Когда распахнулась дверца, я увидел пожилого господина в темном костюме хорошего покроя и с тростью. Он был низкого роста, с сединой в окладистой бороде; в его глазах за стеклами пенсне читался острый ум. Я был уверен, что где-то уже встречал этого человека, но, как ни старался, не смог вспомнить, при каких именно обстоятельствах. Скорее всего, это случилось где-нибудь при дворе.

Пожилой господин поспешно вошел в салон и оставил меня наедине с моими хмурыми мыслями. Что мне оставалось делать? До сих пор мне удалось лишь выяснить, что Пруссия сообща с баварскими министрами что-то замышляла против короля. Я выругался вполголоса, потому что не мог вспомнить имя этого господина.

В конце концов я не выдержал. Отбросив все предосторожности, я спрыгнул с козел, подошел к двери и нерешительно потянул на себя ручку. Погода стояла хорошая, поэтому посетители в основном сидели снаружи в пивном саду. Внутри, в прокуренном зале, были заняты лишь несколько столиков. У дальней стены сквозь табачный дым угадывался бильярдный стол, у которого, однако, никто не играл. Оттуда в отдельный зал вела дверь матового стекла.

Я улыбнулся служанке и заказал маленькую кружку пива, после чего направился к бильярдному столу и таким образом оказался довольно близко к стеклянной двери. За ней действительно были слышны приглушенные голоса. Чтобы не вызывать подозрений, я взял кий и сделал вид, будто разучиваю кое-какие удары, между тем как все мое внимание было приковано к разговору в соседнем зале. Стоило только сосредоточиться, и слова до какой-то степени становились разборчивыми.

– …нельзя тянуть ни дня, – произнес секретарь Пфаффингер. – Каждую неделю приходят мастера, с которыми король не в состоянии расплатиться. И это лишь верхушка айсберга!

– Вы о его маленьких безумствах? – спросил фон Штрелиц. – Бисмарк уже рассказывал мне о них.

– Он разговаривает за столом с королем Людовиком Четырнадцатым и Марией-Антуанеттой! – посетовал Пфаффингер. – С покойниками! Если вообще разговаривает. В основном он поднимается в пять вечера и всю ночь ездит верхом. А днем приходится затенять комнаты, потому что Его Величество спит или читает… А эти маскарады! В Линдерхофе он заставляет лакеев ходить в шкурах и водить с ним хороводы! А в усадьбе на Шахене мнит себя багдадским халифом! Это невыносимо, это позор для нашей страны!

– А это правда, что кому-то из слуг кроме как в черной маске приближаться к королю запрещено? – спросил фон Штрелиц. – А другой в качестве наказания должен ходить с восковой печатью на лбу? – Он тихо рассмеялся. – Ведь неплохая идея. Я иногда и сам не прочь выжечь своим людям клеймо на лбу.

– Вам хорошо говорить, – вздохнул Пфаффингер. – Вам не приходится изо дня в день потакать его безумствам. Как вы считаете, доктор, разве этот человек не безумен?

Последние слова, вероятно, были адресованы третьему господину. Он прокашлялся, и я впервые услышал его голос.

– Действительно, налицо все признаки паранойи. Это не первый случай в его семье. Но мне следует основательно побеседовать с королем.

– Мы не можем идти на такой риск! – прошипел Пфаффингер. – Если Людвиг узнает, что мы хотим объявить его сумасшедшим, нас всех ждет расстрел.

Я замер. Кий едва не выскользнул у меня из рук, когда до меня дошло услышанное. Министры хотели объявить Людвига сумасшедшим и лишить дееспособности! То есть никакое не покушение, а медленное убийство! Теперь я вспомнил, откуда знаю третьего господина. Это был не кто иной, как знаменитый психиатр Бернхард фон Гудден, который в свое время поставил диагноз Отто, брату Людвига. Я видел его раз или два в замке Фюрстенрид. То, что затевали эти трое, было просто-напросто государственной изменой!

Служанка за стойкой бросила на меня недоверчивый взгляд. Должно быть, она заметила, как я побледнел. Я отпил пива из кружки, чтобы не привлечь еще больше внимания. Когда женщина отвернулась к другим посетителям, я подкрался к самой двери, чтобы подслушать разговор дальше.

– Я говорил с Бисмарком, – сказал фон Штрелиц. – Он согласен передать правление Луитпольду. Но только в том случае, если медицинское заключение будет неопровержимо. Мы не можем допустить гражданскую войну в Баварии.

– Написать заключение без возможности побеседовать с королем? – пробормотал доктор фон Гудден. – Это будет непросто.

– Поймите же, господин доктор! – настаивал Пфаффингер. – Слишком велика опасность, что он велит расстрелять всех министров!

– Бросьте вы; опасность лишь в том, что он вас распустит, – резко возразил фон Гудден. – Не этого ли вы опасаетесь в действительности? Если вы не дадите ему денег на его замки, он просто наберет себе других министров.