— Кто помощник?

— Лейтенант Игнатенко. Еще не награжден. А Ишин старший лейтенант, имеет орден Красного Знамени и возмущен, что его заставляют подчиняться младшему по званию.

Спросив, как работает Игнатенко, командующий приказал передать, что отныне он старший лейтенант и награждается орденом Красного Знамени.

— А вы в каком звании? — Адмирал не мог видеть моих знаков различия: на мне был маскировочный халат. — Запишите, — приказал командующий адъютанту, услышав, что я старший лейтенант.

Прощаясь, адъютант тихо и многозначительно сказал мне:

— До свидания, товарищ капитан.

Вскоре пришел приказ о присвоении нам соответствующих званий. Игнатенко был награжден орденом Красного Знамени, а Ишина перевели на новую должность. Расстались с ним без сожаления.

24 октября 1942 года мы получили радостную телеграмму:

«Н-ская батарея — Космачеву, Николаеву {2}, Поночевному, Соболевскому. Поздравляем личный состав батареи с высокой правительственной наградой. Вы показали образцы мужества и умения драться с врагом. Вы отлично выполняете свой воинский долг перед любимой родиной. Военный совет уверен, что ваши удары по врагу будут еще сильнее. Слава советским артиллеристам! Командующий Северным флотом вице-адмирал Головко. Член Военного совета дивизионный комиссар Николаев».

«Старушка», которой до Соболевского командовали мы с Космачевым, стала Краснознаменной.

{1} Лейнер — внутренняя стальная труба, образующая канал орудия.

{2} В то время заместитель командира дивизиона по политической части.

НОЧНОЙ БОЙ

Наступили длинные полярные ночи. Светлого времени почти не бывает. Чуть засереет горизонт, едва нацелимся стереотрубами и биноклями на море, на черную изломанную кромку побережья той стороны, только приглядимся к мысам, бухтам, высоткам и тяжелым холмистым волнам, и опять ночь сужает поле зрения, окутывает все таинственной мглой. Чем ближе к концу года, тем более условным становится понятие времени: ночь днем, ночь и ночью, если не светят луна или северное сияние. В лунные ночи и при сполохах северного сияния, когда сверкают необъятные белые просторы, кажется, все видим, и видим далеко. Снега в этом году очень много. Наша батарея похожа на подснежный город. Противник может засечь нас только по вспышкам выстрелов. Но и это нелегко — в светлое время стреляем бездымными, а ночью беспламенными порохами.

Это моя третья полярная ночь. Предвоенная была испытанием нервов южанина на Севере, проверкой выдержки, духа, пыткой тоской, однообразием, оторванностью от мира. В ту ночь я был кудрявым самонадеянным юношей. Вторая ночь — военная — не только лишила кудрей и остудила излишний пыл, но и поубавила самонадеянности, обогатив опытом пережитого. Все мы повзрослели в горестях потерь, в ошеломляющем развороте войны, в тревоге за родных, попавших под иго оккупантов. Повзрослели от ярости и бессилия: под самым носом у нас враг проводил конвои в Лиинахамари и Петсамо. Нет, мы не были пассивны в то время, каждый готов был закрыть ему путь своим телом. Но мы сидели тогда в кромешной тьме с одним несчастненьким прожектором, с полуразбитыми, истерзанными в сражениях старыми пушками. И вот моя третья ночь на Севере.

Генерал Кабанов строго предупредил: того, что было в прошлом году, командование Северным оборонительным районом не допустит. На полуостровах уже не одна батарея, а дивизион морской артиллерии, не один прожектор, а мощная прожекторная рота, не самодельные зенитные «установки», а сильное артиллерийское прикрытие с флангов. Позади нас стоят орудия дивизиона Кокорева, подавляющие нашего артиллерийского противника. И позиции у нас новые, и пушки дальнобойные, да к тому же появилась таинственная ТПС, возможности которой мы еще не знаем, хотя понимаем, что это наше ночное зрение. Словом, нам дано все, чтобы в эту полярную ночь по-настоящему блокировать Петсамо и его преддверие Лиинахамари. Теперь никто не простит, да мы и сами себе не простим, если фашистские конвои безнаказанно пройдут мимо наших берегов. Суть не в угрозе, прозвучавшей в словах генерала, и не в страхе перед наказанием. Летом и весной мы поняли, какой урон общему делу был нанесен в ту полярную ночь. Я рассказывал, как мучительно переносили мы вынужденное бездействие. Но только летом, когда почти прекратилось движение фашистских конвоев по заливу, ощутили, что означало для фронта зимнее бездействие: враг накопил боеприпасы и продовольствие, обновил и укрепил свои силы. От наших действий в нынешнюю по­лярную ночь зависело в 1943 году положение сухопутного фронта на Муста-Тунтури.

Люди на батарее отличные. В недавних боях успели узнать друг друга. Но на главном участке — в огневом взводе постоянные замены. Там основные потери. Туда приходится посылать новичков. Это осложняет работу орудийных расчетов, от которых мы требуем максимальной быстроты, сообразительности и слаженности. Осваиваться, притираться друг к другу нет времени. Все должно происходить на ходу. В этом трудном деле Ишин ничем не помог командирам орудий. Его заменил лейтенант Николай Ляшок, офицер спокойный и рассудительный, работой которого Игнатенко доволен. В огневой взвод зачастил Николай Трофимович Ковальковский, старшина батареи и секретарь нашей партийной организации. Ковальковскому не надо напоминать, какой из участков нашей жизни требует больше всего внимания в данное время. Возможно, ему кое-что подсказывает Виленкин? Ковальковский всегда там, где туго. В свое время, когда я отругал дальномерщиков и стал пользоваться данными дальномера соседей, Ковальковский зачастил к Пивоварову. Молчаливый и сдержанный по натуре, он ходит в подразделения не для того, чтобы подстегивать и агитировать. Он привык помогать делом, благо в совершенстве знает артиллерию. В успехах дальномерщиков Пивоварова, опознающих теперь цель на предельной дистанции, немалая доля и труда парторга. Но где нужно, Ковальковский находил и меткое слово. Слышал я, как убедительно, с цифрами, с примерами объяснял он новичкам, что такое для фронта каждый потопленный транспорт. «Это выбитый из строя фашистский полк с вооружением и техникой. Это успех, равноценный усилиям иной дивизии в многодневных боях. Это брешь в боевых порядках врага», А для бойца самое главное в момент боя — сознавать общегосударственную важность его ратного труда.

Ковальковского у нас любят. В атмосферу командного пункта он вносит дух собранности и спокойствия, хотя в минуты боя так загорается, что окружающие физически ощущают клокочущую в нем ярость. Николай Трофимович — член партии со стажем, я — молодой коммунист. Но подчиненность по службе не сковывает его, не мешает быть подлинным партийным вожаком. Природный ум и такт помогают этому человеку найти правильную линию поведения, так поставить себя, что с ним, старшим сержантом, считаются не только рядовые матросы, но и офицеры батареи.