Вернувшись на полуострова, я рассказал Годиеву обо всем. Георгий весь сжался и простонал: «Ох, Улька, Улька...» Я сказал, что никакой Ульки не видел. Неужели Галя это и есть Улька?..

Ревнивый горец ничего мне не ответил. Больше он к этому разговору не возвращался никогда.

ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ

Началась полярная ночь, и все наши переживания, навеянные поездками в Полярное, получением орденов, новыми званиями, отступили на второй план. Корабли противника снова пошли в Петсамо, пошли мимо нашей батареи, груженные боеприпасами, а может быть, и войсками. А мы ничего не могли сделать.

Батарея построена. Два орудия с замененными стволами установлены на основания. На старой позиции пока осталось одно орудие. Землянки построили хорошие, добротные, зима нам не страшна. Можно забраться на зиму в землянку, как медведь в берлогу, и там дожидаться наступления полярного дня. Кухня тоже хорошая, повар старается на совесть, даже по сто граммов наркомовских выдают. И бомбят реже, и обстрелов меньше. Но нет боя, и это для нас настоящая трагедия.

Как можем мы молчать, когда мимо идут вражеские корабли, когда противник лезет к Москве, когда на род­ной земле льются реки крови. А нам приказано молчать. Быть «на всякий случай», на случай отражения морского десанта. Батарея есть, но нет прожекторов. Кто-то забыл про полярную ночь и снабдил нас одним единственным маломощным прожектором, который разрешено включать только при высадке десанта. Если разобьют прожектор, мы не сможем освещать побережье при чрезвычайных обстоятельствах.

На все паши требования один ответ: подкреплений не ждите, время тяжелое, надо перетерпеть. Каждый приезжающий из высшего штаба представитель что-нибудь да обещает: обещают и прожектора, и зенитки, обещают даже добиться приказа, разрешающего вести огонь.

Был у нас батальонный комиссар Морозов из политотдела МУРа, очень хороший, смелый человек. Постоянно находясь среди бойцов, он хорошо почувствовал, как у нас идет война. Когда Морозов прибыл, на наш командный пункт навалились 24 «юнкерса», они высматривали, но не нашли хорошо замаскированную цель и сбросили бомбы наугад. С одного из «юнкерсов» меня с Морозовым обстреляли пулеметным огнем.

— Так вы же просто беззащитны, — всполошился батальонный комиссар, — вам зенитки нужны. Надо ехать в Полярный! Я им все расскажу. Я на своей шкуре все испытал!

Не сомневаюсь, что в Полярном Морозов красочно обрисовал наше положение, но помощи мы так и не получили. Страна переживала тогда труднейший период. А наша батарея — песчинка на гигантском фронте. Дыр было столько, что всего сразу не заткнешь, ресурсов мало. Их накапливали, наращивали на главных направлениях...

Этим можно утешать себя спустя многие годы, трезво оценив события с позиций осведомленности в истории минувшего. Тогда мы не мог­ли рассуждать широко и объективно. Мы страдали, сдер­живали свои страсти и закаляли нервы в ожидании луч­ших времен.

Космачева в октябре повысили в должности: он стал командиром дивизиона. Само по себе такое назначение было хорошим признаком. Раз дивизион, значит, рядом будут, пускай не сейчас, другие батареи, значит, повоюем как следует. Меня неожиданно назначили командиром батареи. Неожиданно, потому что я еще мало прослужил и мало повоевал. До этого казалось, что мне не доверяют самостоятельного командования. Когда Космачев уезжал с батареи, из штаба присылали обеспечивающего командира, опекуна. А теперь вдруг — полная самостоятельность. Только бы дали воевать! Роднянский стал моим помощником. Но, кажется, не весьма охотно. Он очень привык к своему взводу огневиков. Но туда прислали нового командира взвода, лейтенанта Владимира Игнатенко, веселого, энергичного человека.

Тяжело становиться командиром в первую военную полярную ночь. Прошлую, мирную ночь я провел трудно и нервно. Теперь же мы каждый час ждали десанта, диверсионных вылазок. Я остро почувствовал разницу между ответственностью помощника и командира. Всю ночь надо поверять караулы, обходить землянки, а я по-прежнему боюсь проспать , да к тому же не совсем уверен в бдительности товарищей. Роднянский угрюм и мрачен: полярная ночь подавляет его. А я терзаю дежурных. Вскакиваю по нескольку раз в ночь, хотя понимаю, что нужно быть сдержаннее. Матросы ведут себя совсем иначе, чем в прошлом году. К караулам, вахтам относятся очень серьезно. Нельзя допустить, чтобы притупилась их настороженность. Нужны какие-то активные действия. А их нет.

Я уже упоминал, что одно из орудий оставалось на старой позиции. По существу, возникли две батареи, которыми надо управлять. Мы долго бомбили начальство просьбами перевести на новую позицию и это, третье, орудие. Упорство помогло, получили «добро».

Но мы решили не просто переместить орудие с места на место. Это был отличный повод хоть немного повоевать с врагом. Срочно собрал командиров, сообщил им радостную весть, вместе продумали тактический маневр, связанный с перестановкой орудия. Прежде чем пере­таскивать на новое место, нужно продемонстрировать орудие противнику на старой позиции, произведя огневой налет на Ристаниеми. Пусть враг считает, что заговорившая вдруг батарея стоит на прежней позиции. Роднянский высказал опасение, что на нас сразу навалятся несколькими батареями и мы потеряем орудие. Опасения резонные. Чтобы этого не случилось, решили начать огневой налет вечером. Противник не успеет засветло изготовиться к ответному огню, а ночью стрелять не будет. Нам только того и надо, за ночь перетащим орудие на новую позицию. Но это еще не все. Лейтенанту Игнатенко поручили сделать макет орудия для установки на старой позиции.

Распоряжения отданы. Игнатенко проверил готовность орудийного расчета к стрельбе и занялся макетом. Лейтенант Годиев, ведающий всей электромеханической частью, готовил к 16.00 трактор и сани. Старший лейтенант Роднянский отвечал за бригаду слесарей и такелажников. Плотники ремонтировали козлы. Окончив стрельбу, поднимем орудие талями, без разборки. Важно, чтобы все по сигналу командира батареи шло одно за другим. В 16.30 — готовность огня. В добрый путь, за дело!

Этим орудием командовал Михаил Пасечник, наводчиком был краснофлотец Афанасий Стульба, оба прославились позже в боях, которые наша батарея вела с морским противником и фашистской артиллерией. Сегодня командир орудия и наводчик именинники, им завидует вся батарея. Остальные расчеты тоже не останутся без дела, для тренировки я приказал им проводить условную немую стрельбу.

Наша батарея вела огонь не первый раз. Длительный перерыв, ожидание стрельб измучили людей. Когда я скомандовал: «Орудие зарядить, поставить на залп. Залп!» — на всех орудийных позициях, даже на тех, где приказано вести огонь условно, матросы закричали «ура».