В спальне пахло сигаретным дымом, чужим парфюмом, недавним сексом. Хорошо, что мальчик попался сговорчивый, без проблем согласился уехать. Некоторые пытались остаться на ночь. Глеб ненавидел, когда кто-то из его случайных партнёров оставался на ночь. Одного раза хватило, чтобы понять. Одного-единственного раза, когда найденные утром спросонья губы оказались чужими. Не его. Не того, с кем Глеб хотел бы проснуться утром в одной постели.
С кем хотел бы просыпаться всю жизнь.
Тот студентик, которого Глеб первый и последний раз оставил на ночь в своей квартире, не был виноват, конечно. Он-то рассчитывал, что профессор Поддубный, умнейший человек, восходящее светило науки и привлекательный до одури мужчина станет «тем самым» для него. Наивный, глупый, восторженный мальчик. Глеб внезапно вспомнил, как парнишка выскочил из его квартиры, глотая слёзы, не попадая руками в рукава куртки. Ему было больно. От жестоких презрительных слов недавнего кумира, от жёстких рук Поддубного. Нет, Глеб не бил его. Просто оттолкнул – брезгливо, как господин раба.
Как когда-то оттолкнули его самого. Да? Не руками, даже не словами. Просто вычеркнули из жизни, оставив Глеба Поддубного за скобками, за запертой на все замки дверью. И никакие слёзы, никакие разбитые в кровь кулаки не помогут достучаться до любимого человека. Теперь уже никогда. Потому что больше нельзя даже стоять под этой дверью.
У того, с кем хотел бы просыпаться в одной постели Глеб, вчера родился сын.
Внезапно смесь запахов в спальне показалась Глебу похожей на вонь чего-то невыносимо мерзкого, будто где-то под половицей сдохла крыса и медленно разлагалась там. Он рывком распахнул окно, свалив с подоконника на пол деревянную вазу, стопку книг, пустую кофейную чашку. Осколки разлетелись по всему полу. Холодный уличный воздух глыбами вваливался в быстро выстывающую комнату, сушил злые, так и не пролившиеся слёзы.
К чёрту. К чёрту всё!
В таком состоянии смешно было даже надеяться, что удастся заснуть. Глеб не стал закрывать окно, подхватил с прикроватной тумбочки ноутбук и отправился в свой рабочий кабинет. До утра осталось не так уж и много времени.
Работа всегда успокаивала. Анализируя данные, делая выводы, подводя под свои соображения теоретическую базу, Глеб становился тем, кем его привыкли видеть окружающие – учёным с уже известным именем, блестящим экспериментатором, смелым новатором. Всегда отстранённо-вежливый, неприступный, не дающий волю эмоциям. Въедливый и беспощадный к любой тупости. От его заковыристых вопросов, заданных спокойным бархатным баритоном, у студентов отнимались языки, а у диссертантов начинался нервный тик. Кстати о диссертантах. У кого-то там скоро защита, его пригласили оппонентом. Интересная тема, а главное – актуальная.
Открывать почту Глебу не хотелось. Он так и не удалил мейл от Игоря. Как жаль, что уже не получится сменить адрес почтового ящика, слишком много деловых контактов закреплено именно за этим аккаунтом. К чёрту. Надо просто удалить письмо, не открывая. Какая разница, если каждое слово короткого текста словно выжжено на обратной стороне век?
«Надеюсь, ты тоже рад за меня. Очень хочу, чтобы ты был счастлив».
Глеб чуть было не удалил все непрочитанные письма заодно с мейлом от бывшего любовника. Вовремя задержал руку, глаза выхватили незнакомый адрес. Govorova_136. Это ещё кто?
Само письмо Поддубный пока не стал читать, увидев фамилию и имя. Да-да, это и есть диссертантка, которой он будет оппонировать на её защите. Удачно, что не удалил всю почту скопом.
Открыв прикреплённые к письму документы, Глеб углубился в изучение подборки таблиц, сделанных Марией Говоровой.
Вечером, после насыщенного рабочего дня, Глеб с удовольствием отключил все телефоны и открыл домашний ноутбук. Аналитические таблицы Марии Поддубного не просто впечатлили – привели в восторг. Вот правильно говорят, что женщины по самому складу их ума просто созданы для кропотливого и тщательного анализа огромного количества информации! Молодец, Мария, если вся её диссертация будет написана столь же блистательно, это уже не просто кандидатская, можно будет выдвинуть сразу на докторскую степень.
Сохранив наработки Говоровой, Глеб решительно открыл почту. Надо уже перестать рефлексировать, а действительно взять и удалить все прочитанные письма. Сын родился? Очень хорошо. У Игоря теперь есть наследник, который наверняка вырастет таким же говнюком, как его папаша. Таким же невероятно сексуальным, красивым и бессердечным. Пусть будут счастливы. Оба.
Письмо Марии осталось последним из неудалённых. Глеб машинально нажал на «прочитать» и по мере того, как глаза Поддубного пробегали одну строчку за другой, его брови поднимались всё выше.
Его первым порывам было немедленно написать ответное пространное послание Говоровой на тему: «Соблюдение субординации среди научных сотрудников и недопустимость упоминания при деловом общении личных проблем». Глеб начал даже набрасывать какой-то текст – язвительность, прикрытая изысканной вежливостью, пропитывала ядом каждую строчку. Геев она ненавидит, понимаете ли! За что, спрашивается? За то, что они, как обычные люди с традиционной ориентацией, хотят любить и быть любимыми? За то, что мужа не смогла удержать у своего подола? Наверняка привязала его ребёнком как пса цепью, держала на коротком поводке. Кроме фотографий – кстати, вскрытие чужой личной переписки карается по закону, вы в курсе, уважаемая Мария? – есть у неё ещё доказательства, что её муж гей? Она держала свечку, сидела под кроватью? Для того, чтобы так люто ненавидеть, нужны более весомые основания, чем простое неприятие! Не затверженные со слов родителей ветхозаветные моральные принципы! Не просто «ненавижу пидоров, потому что они пидоры». Ведь она не деревенская баба, а умная, высокообразованная женщина, научный сотрудник, чёрт побери!
Подыскивая наиболее точные слова, Глеб привычно потянулся за сигаретой. Нечаянно задел рамку с фотографией, та упала на пол. С давнишнего снимка на Глеба смотрели двое – он сам и Игорь, фотографировались, когда вместе ездили в Прагу на симпозиум. Смеющиеся, счастливые, уверенные в своём «вместе навсегда». По крайней мере, Глеб тогда в это крепко верил.
Глеб вдруг вспомнил, что именно тогда, после приезда домой он стал замечать, что Игорь постоянно задерживается на работе. И однажды не выдержал, позвонил ему на рабочий номер. Хотя они и договорились никогда этого не делать. Оба слишком на виду, а загубить даже самую безупречную репутацию очень легко. И ему вежливо, слегка недоумевающим голосом ответили: «Игорь Алексеевич уже давно ушёл. Что ему передать?»
Марии ответили так же вежливо и с недоумением? Что она сказала в ответ? Скомканно поблагодарила и положила трубку, борясь с желанием швырнуть телефон в стену – как сам Глеб когда-то? Ей было так же больно в груди?
Поддубный медленно стёр уже написанные полстраницы письма. Закурил. И начал заново набирать ответ.
«Здравствуйте, Мария. Или, раз уж так получилось, сразу на «ты»? Давай на «ты», хорошо?
Первое, что хочу сказать тебе – не торопись. Ты обижена и возмущена, я прекрасно тебя понимаю. Но у тебя нет никаких прямых доказательств, верно? Только фотографии и тот факт, что в момент твоего звонка мужа не было на работе. Но ведь ты не знаешь точно – может, эти фотографии были сделаны в шутку? Или на спор. Ну, не мне же тебе рассказывать, что мужчины до седых волос сохраняют мальчишескую инфантильность, правда?
Думаю, тебе стоит успокоиться и просто поговорить с мужем. Спокойно, без истерик, без выяснения отношений. Просто сесть и поговорить. Желательно где-нибудь не дома. Среди чужих людей легче держать лицо и не опускаться до ругани.
Но перед тем, как ты вызовешь его на откровенный разговор, мне бы хотелось узнать подробнее – почему ты так агрессивно настроена против всех, кого сейчас политкорректно принято называть «сексуальными меньшинствами»? У тебя есть знакомые среди них? Это какая-то личная обида или ты просто разделяешь общепринятую гомофобию?
