Жан-Пьер Камю (Jean-Pierre Camus, 1584–1652) принадлежит к наиболее плодовитым авторам своего века. Его творчество представлено более чем 250 сочинениями, среди которых несколько томов проповедей, религиозные трактаты, 36 романов и 21 том новелл общим числом 950. Уроженец Парижа, в 24 года ставший епископом Белле, пламенный проповедник, основатель трех монастырей, неутомимый деятель Контрреформации, депутат Генеральных Штатов от духовенства (1614), в конце жизни он удалился в приют для неисцелимых больных, где посвятил себя молитвам и помощи страждущим.

Духовный ученик и последователь епископа Франсуа де Саля (св. Франциска Сальского), Камю начал писать благочестивые романы, дабы, по его словам, противостоять «сочинениям нечестивым, хотя и приятным с виду», которыми он считал современный ему прециозный роман. Однако его многословные назидательные вымыслы успеха не имели, и он обратился к популярному в то время жанру трагической истории, мрачной новеллы, наполненной кровавыми ужасами и загадочной мистикой, где как нельзя ярче нашел свое отражение противоречивый и эмоциональный стиль барокко. Черпая свои сюжеты всюду, включая судебные хроники и материалы громких процессов, Камю перерабатывал их в духе христианской морали с целью преподать читателю душеспасительный урок. Поучения, назидательные выводы и ссылки на авторитеты, роднящие трагические истории Камю со средневековыми «примерами» (exempla), соседствовали с описаниями нечеловеческих жестокостей и отвратительных зрелищ, предвосхищая постулат де Сада о необходимости во всей красе показывать порок, дабы пробудить к нему отвращение. В рассказах Камю никто не избегает справедливого наказания, ибо роль неумолимых судей автор отводит Богу и Провидению, чья богатая фантазия постоянно изыскивает новые способы явить свое могущество и наказать порок, чтобы читатель, ужаснувшись неотвратимости божественного возмездия, немедленно ступил на стезю добродетели. Не чужд Камю и юмор, хотя тогдашние читатели наверняка видели его не там, где видим сегодня мы: для нас сочетание вдохновенного морализаторства и жутких подробностей кровавых злодеяний зачастую создают эффект исполненной черного юмора детской страшилки.

Первый сборник новелл Камю под названием «Необычайные происшествия» (Les événements singuliers) вышел в 1628 году и в ближайшие три десятилетия выдержал восемнадцать переизданий и два издания в переводе на английский. Не меньшим успехом пользовались и последующие сборники, сделавшие автора едва ли не самым читаемым писателем в тогдашней Франции.

Отбелить мавра и извести пятна на шкуре леопарда значительно проще, чем привести к добру того, кто закоснел во зле. Безрассудный, страдал я за беззакония свои, сказал царь и пророк[1], но раны мои зарубцевались; жестоко осудил Даниил старца, оклеветавшего Сусанну[2], и упрекнул его за то, что состарился он в днях злых. И вопиял Спаситель, и плакал над могилой зловонного и гниющего Лазаря[3], но еще более смердел грешник, погрязший в непотребстве и порочных привычках. В этом рассказе, который я не без основания помещаю среди трагических историй, вы увидите, как из-за презренной плоти мы можем ввергнуть в погибель нашу бессмертную душу.

В одном городке королевства, название коего я умолчу, дабы не обижать ни край, ни его жителей, проживал некий принципал, возглавлявший коллегиал, где юношей обучали изящной словесности (не знаю только, обучали ли там добрым нравам); принципала сего мы назовем Эпафродитом. Не станем уточнять, был он мирянином или лицом духовным, дабы из-за пороков одного не возводить хулу на все сословие. Умом он обладал быстрым, был красноречив и силен в греческом, латыни и философии. А еще он заботился о том, чтобы привлекать в вверенный ему коллегиал хороших учителей, и сам так прекрасно, старательно и усердно учил учеников своих, что очень многие по его дисциплинам преуспевали. Но если бы Богу было угодно, чтобы он имел не только обширные познания, но и прекрасную душу и чистую совесть, тогда бы у нас не было причин рассказывать о его ужасной кончине и ставить его в один ряд с теми, кого, как уверенно можем мы сказать, осуждают все.

Недостойная и распутная жизнь его завершилась бесславно, а страшное проклятье Господа, павшее на него после смерти, наверняка покажется вам неотвратимым и удивительным. Рожденный в провинции, где все славились особым пристрастием к выпивке, он имел слабость к вину. Питие обычно сопровождалось обжорством, и, хотя пил он только хорошее вино и ел только лучшее, поглощал он столько всего, что тело его походило на бурдюк, наполненный яствами и напитками. А еще он пристрастился к игре. Но погубили его женщины. Рухнув в бездну следом за теми, кто уподобился Давиду, Соломону и Самсону[4], он позабыл и мудрость свою, и ученость. Тридцать лет он сожительствовал с женщинами, постоянно их меняя, и развратил немало жен и девиц, не привязавшись ни к одной из них. Иногда он заводил сожительниц за пределами коллегиала, а иногда содержал их при себе, живя с ними словно с законными супругами. Он не заботился ни об огласке, ни о дурном примере, который подавал нежной юности.

Но некая ловкая и сообразительная особа, в расцвете молодости и красоты, сумела в конце дней его заполонить собою все его помыслы. Совсем потеряв голову от любви, он больше не мог жить без своей любезной и стал таким ревнивым, что стоило ей куда-нибудь отойти, как он думал, что ее похитили или же соблазнили, а стоило кому-нибудь посмотреть на нее, как в нем тотчас поднималась тревога. На головы скольких невинных школяров обрушился гнев его, сколько их понесли наказания от учителя своего всего лишь за то, что осмелились поднять робкий взор на ту звезду, чей свет был столь мил учительскому взору? Он видел соперника в собственной тени; а если на щеку сей особы садилась муха, готов был заплатить любую цену, дабы узнать, какого она пола, и окажись, что мужского, он бы немедля ее прихлопнул. Семь или восемь лет обладал он этой змеей, оберегал ее, словно бесценное сокровище, и сторожил, словно волшебный дракон, охранявший золотые яблоки в саду Гесперид.

Наконец, избежав правосудия земного и небесного, он подошел к концу жизненного пути, и смерть, пожелав взять свое, призвала его на суд, коего не избежать никому и где каждый получит по заслугам. Посмотрите же, сколь великий запас гнева собрал сей несчастный в житницы свои для Страшного суда, презрев сокровища доброты и долготерпения Господа. За время долгой болезни, предшествовавшей смерти, его не раз посещали монахи и служители Господа, усердно пекшиеся о спасении души его; они справились у лекарей и, узнав, что болезнь его смертельна, стали уговаривать его подумать о душе своей и об имуществе. Сначала он лишь смеялся над их речами и утверждал, что чувствует себя хорошо и вовсе не столь плох, как они думают. Но, наконец, почувствовав, что силы его покидают и жизнь близится к закату, он внял упрекам, прислушался к спасительным словам и приготовился к таинству причастия. Чтобы получить отпущение, ему пришлось пообещать выгнать из дома ту, что превратила его жилище в приют непристойности и нечестия; человек же, уговаривавший его, оказался так настойчив и ловок, что, поймав его на слове, стал ковать железо, пока горячо, и потребовал, чтобы тот без промедления выгнал сожительницу.

Однако несчастная сия, всегда готовая пустить слезу, при этом известии разразилась бурными рыданиями и, преумножая отчаяние, кричала, бесновалась, буйствовала и рвала на себе волосы, желая доказать свою безграничную привязанность к тому, кого она любила единственно из выгоды и чье плачевное состояние было ей известно. К такой уловке презренная прибегла с целью еще крепче прилепить его к себе, если он выздоровеет, или получить как можно большую долю по завещанию, если дни его сочтены. И, безусловно, надежды плутовки оправдались, ведь он решил отдать ей все, как если бы она являлась его законной женой; а чтобы никто у нее обманным путем ничего не выманил, он передал ей ключи от всех замков, бросив тем самым богатства свои, накопленные долгим и усердным трудом, в дырявый мешок. Невозможно описать, сколь велики были печаль и жалость умирающего, понимавшего, что его прекрасная звезда должна исчезнуть с глаз долой; все же пришлось ему призвать сурового и неумолимого исповедника, дабы он разлучил его с той, что навсегда завладела его душой. Ибо прежде, чем душа его воспарит и дух покинет бренное тело, в согласии с требованиями святой церкви ему надобно отринуть ее от себя. Однако просьба сия оказалась лишь двуличием, уловкой с целью получить отпущение; едва исповедник покинул его, оставил в ожидании дня завтрашнего, когда он получит предсмертное причащение, как несчастный грешник снова призвал эту ведьму, и та вернулась к нему в дом. Бросившись к ногам его, она целовала их и орошала слезами, и он, не в состоянии перенести притворное ее страдание, протянул ей слабеющую руку, и та стала целовать ее и омывать слезами, постоянно испуская горестные вздохи. Эпафродит же, вместо того чтобы оплакивать грехи, совершенные по ее наущению, проливал слезы жалости, а льстивая особа старалась приободрить его, уверяя в непременном выздоровлении; и, словно оракулу, внимал обманутый больной словам, исходившим из любимых уст. Душа его приготовилась расстаться с телом, силы оставили его, но, обманутый несбыточной надеждой, он уповал, что вскоре воспрянет духом. И вот, несмотря на обещание, данное исповеднику, он вновь поклялся никогда с ней не расставаться и обратился к ней с греховными словами любострастия, кои я не осмеливаюсь передать, а потом попросил поцеловать его в губы, лелея надежду, что средство сие ему полезней, чем любая помощь лекаря, ибо поцелуй этот способен не только удержать в теле его душу, но и вернуть ее обратно, если та уже ее покинет, а также исцелить его и восстановить его силы.