Что ж, Херман не любит ее, но ведь она любит Хермана! И в самом деле готова для него на все, готова идти с ним до конца. Херману нужен Санчес, так пусть он получит Санчеса! И пусть все будет, как будет! Но, думая так, она все же в последний раз спросила о другом:

— Скажи, ты даже не допускаешь мысли, что мы с тобой опять сможем быть вместе?

— Ты и сама не веришь в то, что говоришь, — с некоторой долей сочувствия произнес Херман. — Это невозможно после всего, что с нами случилось.

Ярима почувствовала себя разбитой, раздавленной, не способной что-либо понимать и уж тем более плести привычные интриги, вести двойную игру, дурача одновременно и Родриго, и Хермана. Весь ее вчерашний план — такой стройный и ясный — сегодня с треском рушился. Почему-то в этот раз Херман даже не спросил ее о Манчини, как это было там, в Испании. Но ведь оттуда он бежал сюда, в Рим. Значит, все-таки хотел разыскать Манчини! А теперь и сам к нему не рвется, и Яриму не просит в этом помочь. Может, догадался, что Манчини тоже всего лишь пешка в чьей-то игре, и хочет сразу выйти на того, кто переставляет фигуры? Да, вероятно, все именно так и обстоит.

Но какой резон ей, Яриме, сводить Хермана с Санчесом, чтобы один из них убил другого? Почему она с легкостью решила вчера, что победителем в этой схватке выйдет непременно Херман? Потому что ей так хотелось? Нет, нельзя допустить, чтобы эти двое встретились! Если Хермана убьют, Яриме тоже незачем будет жить…

— Ну что, Ярима, ты поможешь мне? — повторил свой вопрос Херман. — Или предпочтешь проститься со мной и теперь уже точно — навсегда?

— Ты… убьешь меня? — спросила она обреченно, вполне готовая и к такому обороту.

— Нет, у меня рука не поднимется, — признался Херман. — Хотя, оставаясь на свободе, ты способна мне очень и очень навредить. Понимая это, я и предложил тебе сотрудничество. Из двух зол выбрал меньшее. Тебя лучше держать в союзниках, нежели в противниках.

— Херман, я не могу назвать тебе имя этого человека, — с искренней болью произнесла Ярима, — потому что ты даже не представляешь, насколько он опасен.

— Если ты боишься за себя, то я тебя не выдам, — заверил ее Херман.

— Нет, я боюсь за тебя! — воскликнула Ярима. — Откажись от мести! Я сама помогу тебе бежать! Ты сможешь найти надежное укрытие и жить там спокойно — пусть даже без меня! Пойми, я не могу допустить, чтобы тебя убили!

— Тогда помоги мне! От тебя требуется не так уж и много…

Херман умолк, все еще не решаясь раскрыться перед Яримой полностью. Но эта бесплодная беседа изрядно утомила его. Он понял, что они до бесконечности будут топтаться на месте, если ни один из них не произнесет вслух имя Санчеса. Ярима, пожалуй, на это не отважится, так как осторожничает не только из-за себя, боясь возмездия Санчеса, но и из-за Хермана. А чем рискует он сам? Тем, что Ярима, оказавшись отвергнутой в очередной раз, предупредит Санчеса о намерениях Хермана с ним поквитаться.

Пока Херман прикидывал, стоит ли ему рискнуть и прямо попросить Яриму о том, чтобы она незаметно для охраны ввела его в покои Санчеса, когда тот будет безмятежно спать, Ярима тоже лихорадочно взвешивала все «за» и «против». Можно, конечно, и дальше отмалчиваться. Херман действительно уйдет, станет разыскивать Манчини. Поймет, что эта ниточка оборвалась. Возможно, найдет какую-то другую, и до Санчеса доберется не скоро. Но ведь и Санчес не будет сидеть сложа руки! Он бросит все силы на поиски Хермана и, можно не сомневаться, что найдет его гораздо раньше, чем Херман успеет разузнать, кто же его враг. Таким образом, выбора нет: надо сказать Херману о Санчесе. Надо помочь ему и во всем остальном, чтобы только он остался жив. А уж там — пусть едет к своей Ирене, к своей Мартике… Отдать Хермана в лапы смерти Ярима не могла ни при каких условиях. Этого не смогла бы вынести даже ее, насквозь грешная, душа.

Херман тем временем пришел к заключению, что риск оправдан: в случае согласия Яримы его шансы на победу в единоборстве с Санчесом многократно возрастают. Он решительно взмахнул рукой, как бы говоря: «Эх, была не была!», но тут заговорила Ярима, опередив его на мгновения.

— Херман, я помогу тебе, — вымолвила она и почувствовала, как тяжкий груз разом упал с ее души. — В таком сложном положении ты оказался из-за меня, и я пройду с тобой весь путь до конца.

Херман хотел сказать, что, во-первых, он ищет встречи с Санчесом вовсе не затем, чтобы тот его пристрелил, а во-вторых, не требует от Яримы такой жертвы — идти с ним до конца! Но, взглянув на нее, понял, что не следует сейчас прерывать ее.

— Человек, о котором ты спрашиваешь, тебе хорошо знаком. Это — Родриго Санчес! Помнишь его? Теперь он живет в Мадриде и стал крупным наркодельцом. Мне он помог бежать из Венесуэлы, затем принял у себя, дал жилье и работу. У меня все там было, но я не могла жить без тебя… Беспрерывно строила планы, как вернуть тебя. И уговаривала Санчеса помочь мне еще и в этом. Но он не верил в то, что ты опять сможешь стать моим мужем, и, кажется, был прав. Родриго запрещал мне даже думать об этом, не говоря уже о каких-либо действиях…

— Что же заставило его так круто изменить тактику? — не удержался от вопроса Херман.

— Представь себе, однажды наши интересы совпали! — и Ярима рассказала о Валерии, Карлосе, а также о дешевых российских наркотиках и Владе Островски, к несчастью, задержанном на венесуэльской таможне.

Затем она ответила на все вопросы Хермана: о распорядке дня Санчеса, о численности его охраны, о расположении комнат в его доме… И внезапно, упав на колени и обхватив ноги Хермана, разразилась безудержными рыданиями:

— Не ходи туда, Херман! Прошу, не ходи! Он убьет тебя!

— Типун тебе на язык! — сказал Херман и попытался высвободиться из рук Яримы, но она вдруг с невесть откуда взявшейся силой вцепилась в его щиколотки: «Не пущу!»

На шум прибежала испуганная Вероника, руками поддерживая свой уже достаточно большой живот.

— Ярима, угомонись, — сказал Херман, увидев Веронику. — Подумай о сестре, ей вредно волноваться…

Так закончилось это не простое для обоих объяснение.

Херман помог Яриме подняться и, усадив ее в кресло, обратился к Веронике:

— Спасибо тебе за все заботы. Теперь я вполне здоров, и на днях мы с твоей сестрой уедем в Испанию.

Вероника не стала спрашивать, что стоит за этим отъездом, надеясь в последующем на подробный рассказ Яримы.

— Дай вам Бог удачи! — только и сказала она.

Выплакавшись и успокоившись, Ярима позвонила Санчесу и, по наущению Хермана, сказала:

— Мне кажется, он дозрел до того, чтобы принять наши условия.

— Ты в этом уверена? — усомнился Родриго.

— Да. Его здоровье окончательно подорвано, а дух сломлен. Я подсунула ему газеты с сообщением о гибели Манчини, и, прочитав их, Херман окончательно смирился с поражением. Мы могли бы приехать через два дня. Ты будешь в это время в Мадриде?

— Да.

— Тогда до встречи!

— Жду вас, — сказал Родриго и, положив трубку, передразнил Яриму: — «Дух его сломлен!» Как бы не так! Он просто дурачит тебя и надеется одурачить и меня. Или, может, действительно так болен, что даже не в состоянии сообразить, куда его везут? Что ж, посмотрим…

Глава 62

Смертный приговор Херману Гальярдо Санчес вынес сразу же, как только узнал, что тот бежал от Яримы и скрылся в горах. «Поймать и уничтожить!» — отдал он приказ своим подчиненным.

Те же ребята, которые выследили и убили Манчини, уже подготовили пулю и для Хермана, появившегося в доме Вероники, но неожиданно Санчес отменил свой прежний приказ, повелев пока повременить с исполнением приговора. Такое мягкосердечие объяснялось тем, что отношения у Родриго с Валерией теперь складывались примерно так же, как у Яримы с Херманом. В глубине души Санчес понимал обреченность всех своих отчаянных действий, которые он предпринимал, чтобы удержать возле себя Валерию. Для него уже было очевидно, что она любит Карлоса, а потому Родриго пришлось распрощаться с надеждами на взаимную любовь. Но оставалась еще возможность брака с Валерией! Ведь миллионы невест идут под венец, не пылая страстью к своим будущим мужьям, а потом все как-то устраивается. Родриго помнил тот вечер, когда в ответ на его ласки в Валерии тоже проснулась страсть. Надо было ему тогда вести себя более решительно! Санчес уже не раз ругал себя за допущенную оплошность. Не отступи он тогда, и теперь Валерия уже была бы его женой.