Хозяйка указала Хулито на соломенный тюфячок:

— Ложись, отдыхай.

Мальчик только прилег, как тут же и уснул — набегался на свежем-то воздухе.

— А ты со мной пойдешь, — сказала старушка и подвела Амаранту к большому камню, из которого по капле сочилась вода, а затем собиралась в ручеек и с тихим журчанием убегала меж камней вниз.

— Видишь вон ту лунку в камне? — спросила старушка. — Это след свой оставила тут Пресвятая Дева Мария. И упала в него слеза ее горючая. Вот и бежит с тех пор здесь святая водица. А я при ней монахиней живу. Теперь ты со мной тут жить будешь. Пострижешься внизу в монастыре и будешь со мной жить. Не для мира ты родилась. Только сказать тебе об этом было некому. А мальчика матери его отдашь. Она скоро придет, она давно его ищет.

Амаранта стояла как каменная, и вдруг из глаз ее — кап-кап-кап — потекли, побежали слезы. Повалилась она в ноги старушке, лежит на земле и плачет.

— Ну вот и Слава Богу, поняла.

Потом села старушка, Амаранту рядом с собой усадила, умыла ее святой водой.

— И умерла, и воскресла, и без греха, — сказала старушка. — А сын твой, он для мира родился, душа у него широкая, пестрая, но ты все ему дала, чтобы он с собой справился. Завтра скажешь ему все как есть, и будем его матушку ждать. Она уже в путь пустилась.

И еще видит Пилар…

…Утро раннее, в горах густой туман, но сквозь него уже солнце пробивается.

Амаранта сидит на тюфячке, Хулито лежит, и голова его у нее на коленях. Амаранта перебирает ему волосы и рассказывает:

— …И когда мы узнали, что у нас не может быть детей, то взяли себе мальчика. Тебя, Хулито.

— Ты мне сказку рассказываешь, да, мама? — спрашивает Хулито, а сам глядит на нее во все глаза.

— Быль. Только она почти как сказка. Нам говорили, что ты — сирота. Но потом оказалось, что твоя мама не умерла, а выздоровела и, пока я тебя растила, она все искала тебя. Теперь она уже совсем скоро к нам придет, так мне сестра Цецилия сказала.

— И будет с нами здесь жить, да, мама? А отец?

— Нет, сыночек, ты уедешь с ней обратно, в город, а я останусь здесь. Твоя мама выздоровела, но теперь я заболела и могу жить только здесь, в горах. А тебе учиться надо. Мы сперва поживем тут все вместе, ты к ней привыкнешь, и вы уедете. А ко мне будете приезжать, я вас ждать буду.

— Я тебе и верю, и не верю, мамочка, — сказал Хулит о, теснее прижимаясь к ней.

— Не верь, не верь, но так оно и есть, сыночек, так оно и есть, — говорила Амаранта, баюкая его…

…И на этом месте Пилар проснулась. Темно. Но звездно. Посмотрела на часы — три часа.

«Господи! Да что же это?» — только успела она подумать, как провалилась в сон, будто в глубокую яму.

Проснулась она уже при ярком свете.

«Жива!» — подумала она и засмеялась. — «А что же было ночью?» — припомнила она сон.

И вдруг, словно солнце, комнату затопила ее сверкающая ослепительная радость.

«Правда! Все правда! Сейчас увижу! Сейчас встречу!»

Вид улыбающейся гостьи немало удивил хозяйку, но вслух она ничего не сказала. Всякое бывает. Хорошо, если человек может приехать в горе, а затем, поспав ночь, отвлечься от него.

— Хорошо, видно, выспались, — поприветствовала она Пилар.

— Лучше не бывает, — лучась радостью, ответила та.

За завтраком она принялась расспрашивать хозяйку.

— А что, у вас тут, кажется, есть святой источник?

— Есть, есть, — отозвалась хозяйка, — потому по летнему времени и гостей у нас бывает много. Следок Пресвятой Девы Марии с ее горючей слезой. И вы к нему сходить можете. Умоетесь, — хозяйка хотела сказать — глядишь, и горе пройдет. Но удержалась: горя-то никакого и в помине нет.

А Пилар внутренне ликовала: Правда! Все правда! Ай да цыганка! Чудо что за цыганка! И радостно ей становилось так, что даже страшно. Просто дух захватывало.

— И при источнике монашенка живет, да? — продолжала она свои расспросы, а сердце билось часто-часто.

— Живет. Вот куда молва о ней докатилась. Даже вы знаете. Видать, и впрямь, святая она. Только… — тут хозяйка замялась.

— Что только? — испугалась Пилар.

— Может, и святая она, да не любим мы ее, — набравшись решимости, выпалила хозяйка.

— Почему? — удивилась Пилар.

— Потому как если пришла она в деревню, значит, непременно кто-то умрет. Смерть она чует, вот и приходит. Молится над покойником. Оно вроде и хорошо, и праведно, однако боязно всегда.

— Ну не она же смерть приносит? Она со спасением идет, — желая утешить хозяйку, сказала Пилар.

— Понимаю, а все одно.

— Большое спасибо вам за завтрак, — поднялась из-за стола Пилар.

— А вам спасибо на добром слове, — хозяйка вышла следом за Пилар из дома. — Вот так по тропке и пойдете. Куда уж они дошли, сказать не могу. Может, сердце вам и подскажет.

Пилар выглядела такой счастливой, что хозяйка не боялась говорить об усопших, ей даже хотелось напомнить своей гостье, зачем она сюда приехала.

— А если к источнику вздумаете свернуть, то забирайте направо, там отдельная тропочка есть. Она тут совсем рядом начинается.

— Спасибо, — поблагодарила Пилар и пошла. А про себя подумала: «Нет, я пойду так, как во сне видала. Как они шли».

Сделав несколько шагов, она действительно обнаружила покатый склон в долину с одной стороны и высокую гору с другой. Пилар стало невыносимо страшно, и ноги перестали ее слушаться.

— Господи! Дай мне сил и мужества! — произнесла она вслух. — Помоги пройти этот путь до конца.

Постояла, помолилась и пошла потихонечку дальше. А потом сама удивилась: она ведь и не молилась никогда. Уж кто-кто, а Флора набожностью не отличалась и так же воспитывала дочь. Зато Амалия, да, это Амалия говорила Пилар о Всемогущем Господе и передала ей силу, которая, возможно, сейчас ее и ведет.

Пилар вспомнила мудрую сердечную улыбку Амалии, и ей стало совсем легко. Вот кто поможет ей советом, вот к кому она придет со своим сыном!

Тропка, свернув, потянулась по узкому ущелью. Да, все так и было во сне!

А потом показался лесок из молодых дубков.

Пилар, сама того не заметив, пошла быстрее.

Миновала огромные валуны. Постояла на площадке у крутого обрыва.

Затем свернула направо и с замиранием сердца пошла туда, откуда стекал чистый прозрачный ручеек.

Глава 29

Наконец Ярима сочла, что может увидеться с Херманом. Он пошел на поправку, и Ярима не сомневалась, что одержала победу. Херман был слаб, знал, что Ирена и дети погибли, а на родине его ждет арест. Стало быть, Ярима, спасшая и выходившая его, была теперь для него единственной опорой.

Когда Херман поутру открыл глаза, Ярима сидела возле его постели с чашкой дымящегося кофе в хорошеньких ручках, одетая в прелестный кружевной пеньюар, который, как она знала, был ей очень к лицу.

— Тебе не кажется, что ты видел длинный сон, а наяву мы с тобой и не расставались? — спросила она шутливо и нежно.

— Нет, Ярима. Мне кажется, что дурной сон я вижу именно сейчас, и потому очень хочу проснуться, — с оттенком шутки, но далеко не ласково ответил ей Херман.

— Погоди просыпаться, сначала давай выпьем кофе! — весело отозвалась Ярима, подвигая ему чашку ароматного кофе.

Тон, взятый в разговоре с нею Херманом, не оскорбил Яриму, а даже обрадовал, потому что был привычным. Теперь ей и в самом деле казалось, что они по-прежнему женаты, и не было никакой разлуки.

Херман взял чашку из ее рук и поблагодарил Яриму. «Вот! Вот! — возликовала она. День, другой, и я его приручу! Иначе и быть не может!»

— Итак, мы находимся с тобой в Колумбии, — щегольнул Херман своей осведомленностью, отпивая глоток. — Но, может быть, ты скажешь, кто тебе здесь покровительствует? Я знаю этого человека?

Ярима от неожиданности поперхнулась: какая еще Колумбия? Откуда он ее взял? Ах да, газета! Что ж, тем лучше. Пусть думает, что мы в Колумбии.

И тотчас же в голове Яримы сложилась очень правдоподобная версия его спасения. «Ты сам играешь мне на руку, мой милый! — восторженно воскликнула она про себя, а вслух сказала: