— Сам отыщется, — прозвучал с лестницы резкий голос Аны Росы. — Онейда, вы приготовили комнаты для Ирены и детей? Здравствуй, Гонсало!

— И для Милагритос тоже, сеньорита, — ответила Онейда.

— Ах да, я позабыла про эту уродину… Хорошо, придется наверное, нанять еще одну кухарку. Теперь тут будет столько народу! — Ана Роса скривилась. — Пойдем-ка ко мне, Гонсало.

Они поднялись в комнату Аны Росы.

— Зачем ты пришел? — с порога накинулась на него Ана Роса. — Выразить мне соболезнование в связи с гибелью любовника моей матери?

Гонсало поразило ожесточение, прозвучавшее в голосе Аны Росы.

— Зачем ты так? — молвил он. — Ты сама говорила, что Херман Гальярдо не был любовником твоей матери.

— Ну хорошо, — перебила его Ана Роса, — скажем, возлюбленным… Так ты пришел выразить мне сочувствие? Ждешь, что я начну рыдать в твоих объятиях? Я не из слабонервных.

— Это мне хорошо известно, дорогая, — мягко произнес Гонсало.

— Итак, меня не повергло в транс известие о гибели Хермана, — продолжала Ана Роса. — Меня больше мучает мысль, что теперь мама притащит себе и мне на голову весь этот выводок и станет содержать его на свой собственный счет. Добро бы к нам пришла одна Мартика, а то явится целая толпа! И Карлос вот-вот нагрянет! И эта пресная Ирена начнет разыгрывать из себя безутешную вдову!

— Сеньора Ирена ничего не станет разыгрывать, — возразил Гонсало. — Не знаю, хватит ли у нее сил пережить смерть мужа!

— Скажите, какая любовь! Скажите, какие Ромео и Джульетта! Хорошо бы ей и поступить подобно Джульетте, увидевшей мертвым своего Ромео! Но нет, для этого она слишком любит себя…

— Ана Роса, зачем ты притворяешься жестокосердной, — взволнованно сказал Гонсало, — ты же не такая, нет, не такая…

— Я, в отличие от Ирены, никогда не притворяюсь, — оборвала его Ана Роса. — Я говорю то, что думаю. А думаю я прежде всего о том, что мне теперь житья не будет в этом доме!

Гонсало подошел к ней и осторожно провел рукой по ее волосам.

— Зато мой дом к твоим услугам, Ана Роса, — тихо произнес он. — Дорогая, выходи за меня замуж.

Ана Роса презрительно сощурила глаза и отстранилась от него.

— Да-а, — протянула она, — ты, право, нашел подходящую минуту, чтобы предложить мне руку и сердце…

— Сердце давно твое, и ты это знаешь, — тихо проронил Гонсало.

Ана Роса вдруг, обхватив голову руками, застонала.

— Знаю, знаю, знаю! Оно мое, но вот это зеркальце, — при этих словах она швырнула зеркальце об пол, — или вот этот флакон духов, — Ана Роса швырнула склянку с духами за окно, — или… — она поискала глазами вокруг, подыскивая, чего бы еще выкинуть.

Каррьего рывком потянул на себя ящик ее секретера и, выхватив оттуда какую-то фотографию, крикнул:

— Или вот этот снимок Хермана Гальярдо! Смотри! Смотри! А ну-ка, сделай с ним то же, что ты сделала с моим сердцем, зеркальцем и духами! Порви в клочья этот портрет! Выбрось клочья за окно! Развей в пепел свою любовь к Херману!

Ана Роса выхватила у него из рук фотографию и тут, разом ослабев, села на кровать. Слезы полились по ее лицу.

— Ана Роса, дорогая моя, — прошептал Гонсало, — неужели ты его любила?

Ана Роса отчаянно затрясла головой.

— Нет, нет, я ненавидела его! Всегда ненавидела!

— Но почему все эти годы ты хранила здесь его снимок? Ответь, почему?

— Откуда я знаю, — устало произнесла Ана Роса, утирая слезы кулачками, как ребенок, — хранила, да… — Слабая улыбка пробежала по ее лицу. — Может быть, этот снимок — подспорье для моей ненависти…

— Или услада твоей любви, — подсказал Гонсало.

Ана Роса вдруг протянула к нему руки, и они порывисто обнялись.

— Милая, ты сама не знаешь, чего хочешь, кого любишь… — сказал Гонсало.

— Одно я знаю точно, — воскликнула Ана Роса.

— Что именно, родная?

— То, что я не люблю тебя, Гонсало. Не люблю, хоть и пыталась тебя полюбить. Но у меня ничего не вышло.

— Я знаю, — поглаживая ее по голове, задумчиво произнес Гонсало.

Глава 20

В больнице Эстеле ди Сальваторе сказали, что Ирене Гальярдо только что сделали укол и она уснула, а также дали адрес усадьбы, в которой Федерико Корхес разместил ее осиротевшее семейство.

…Федерико Корхес вышел навстречу Эстеле.

— Кажется, нам нет необходимости представляться друг другу» — участливо глядя на гостью, произнес он. — Как вы, наверное, догадываетесь, я — Федерико Корхес, свидетель вчерашней катастрофы, который не смог, к несчастью, спасти Хермана Гальярдо… А вы — Эстела ди Сальваторе. Вторая мать Мартики. Мы ждали вас… Хозяйка сейчас кормит детей. Если хотите, немедленно пойдем к ним, но, может, у вас есть ко мне какие-то вопросы?..

В первую минуту красота этого юноши почему-то неприятно поразила Эстелу. Она не могла понять, в чем тут дело — может, в том, что внешность Федерико резко, почти до неприличия, контрастировала с ужасом происшедшего?.. Но это было мимолетное чувство, и через несколько мгновений оно прошло.

— Я знаю из газет, что вы не только свидетель, вы оказали помощь Ирене и детям, и, как я вижу, продолжаете заботиться о них, — Эстела протянула Корхесу руку, и он мягко пожал ее, — от души благодарю вас за то, что вы сделали…

— Ради Бога, не благодарите, — горячо перебил ее Федерико, — мне совестно слушать ваши слова… Я все время пытаюсь мысленно прокрутить события тех страшных минут, и невольно задаю себе вопрос: все ли я сделал для того, чтобы спасти сеньора Гальярдо? Поверьте, я бы жизни не пожалел, чтобы отец этих замечательных детей остался в живых, но когда я кинулся в коридор…

— …он оказался полон дыма, — досказала за него Эстела. — Да, я знаю. Вы просто физически не могли пройти дальше…

— И все-таки я не устаю корить себя за это, — опечаленно продолжал Федерико, — надо было обмотать голову мокрой тряпкой и попытаться пройти дальше… Впрочем, в эту минуту прибыли пожарные… Примите мои соболезнования, сеньора, я знаю о том, каким другом вы были для Хермана Гальярдо…

— Вы не можете объяснить, почему он не выпрыгнул в окно следом за всеми?

Федерико нервно передернул плечами.

— Это совершенно необъяснимо, сеньора! Я сам видел сеньора Гальярдо в проеме окна, еще полминуты — и он был бы на земле, в безопасности! Но он почему-то отошел от окна и скрылся в глубине комнаты. Я все время задаю себе вопрос: зачем он это сделал, и не нахожу на него ответа. Он-то знал, что в его распоряжении не было даже лишних десяти секунд для задержки. Не понимаю…

— Разрешите еще раз высказать вам свою горячую признательность, сеньор Федерико. Вы позаботились о детях так, как будто они были вашими собственными, и о моей подруге Ирене так, как если бы она была вашей женой… — проговорила Эстела.

По лицу юноши вдруг пробежала какая-то болезненная судорога.

Он отвернулся. Эстела удивленно подняла брови. Кажется, в ее словах не было ничего обидного…

— Моей женой, — глухо повторил ее последние слова Федерико и вдруг повернул к Эстеле искаженное мукой лицо. — Моя жена два года назад так же погибла в огне…

— Простите меня, — сочувственно произнесла Эстела.

— О, вы ни в чем не виноваты! Она была начинающей киноактрисой… Загорелся павильон, в котором велась съемка. Она не успела выскочить… Вот поэтому, — он прижал руку к сердцу, — я воспринимаю несчастье сеньоры Ирены, как свое личное, и ее боль, как свою собственную боль. Однако простите, я задержал вас… Если у вас больше нет вопросов, пойдемте к детям, они ждут вас…

Ана Роса и Даниэль сидели в плетеных креслах в саду. В это время дня у них вошло в привычку принимать воздушные ванны. Они вполголоса обсуждали предстоящее вселение Ирены Гальярдо с детьми и Милагритос в их дом.

— Самое ужасное, что маме придется взять теперь их всех к себе на содержание, — ворчала Ана Роса, — добро бы, одну Мартику… Но весь выводок!.. К тому же, я терпеть не могу эту Ирену…