- Точеными. На токарном станке! - хихикнула Настя. - А потом он страстно и томно обнял ее, небось?

- А как же. Всю, - согласился ее муж.

Они рассмеялись и снова замолчали.

Потом старая седая женщина с молодыми глазами спросила тихо:

- Ты помнишь, где нам надо искать?

Старик встал и подал ей руку.

- Пойдем. Нужно немного пройтись.

* * *

Заброшенная еще с русско-японской войны батарея стояла в густом лесу - успел вырасти за полвека. Кусты пробивались через трещины в каменных стенах, стволы деревьев проросли сквозь потолки взорванных потерн и казематные амбразуры.

Ночь, заволокшая тучами небо, накрыла батарею непроглядным мраком. Но три пары глаз, внимательно оглядывавшие окрестности, ни в каком освещении не нуждались.

Казимир, конечно, оказался прав - Настя была здесь. Точнее, неподалеку, в окрестностях деревеньки с незапоминающимся названием. Они тут все были такие - Яндятунь, Юдятунь, Ляндатунь, Куандятунь... и еще целая куча разных "туней", "фаней" и "гоу". Рядом с одной такой "гоу" - десять домиков, половина снесена бомбежкой до фундамента - Взвод добивал уцелевших японских колдунов-онмеджи, которые наплодили всяческой нечисти. На это задание ушли восемь человек. А с ними - Умбра-Два.

Нефедов, всю дорогу злой и раздосадованный "полным провалом секретности", как он выразился, только хмыкнул непонятно, увидев, как Настя и Казимир обнялись, стоя на краю опаленной котловины, в которую превратилась бывшая сопка, отмеченная на карте как "высота 210".

- Намиловались? - спросил он потом. - Голубочки вы наши зубастые.

- А вы, товарищ старшина, не смейтесь, - обиженно сказала Настя Левандовская, сверкнув белыми остренькими клыками. - Я эти зубы себе не выбирала, если что.

- Я вообще редко смеюсь, - буднично сообщил Степан Нефедов, глядя в небо. - Вот если анекдот удачный... но на это Конюхов мастер, больше некому. Ты, кстати, своему суженому-ряженому давно в рот заглядывала? Нет, я все понимаю, дареный конь, конечно...

- Тьфу на вас, товарищ старшина, - фыркнула Настя. Потом внимательно посмотрела на Казимира. - Казик, это сейчас Степан Матвеевич о чем говорит?

Тхоржевский замялся. Потом очень натурально изобразил тяжелый вздох - если бы Нефедов точно не знал, что вампиру дышать незачем, поверил бы сразу.

- Открой рот,- строго сказала Настя. Осеклась и прошептала:

- Это как?

Казимир потрогал пальцами два серебряных клыка и поморщился.

- Побаливают, конечно. Но уже почти привык...

- Да зачем? - вырвалось у Насти отчаянно.

- Полгода назад, когда мы с тобой... в первый раз встретились, та ложка мне дорого обошлась. В бункере и так творилось черт-те что, а тут еще и ты... Рана никак заживать не хотела. Я думал - даже говорить не смогу толком. А потом разозлился. Да как так-то? Я такое прошел уже, о чем люди даже подумать не могу, чтобы не поседеть сразу. А тут - ложка... В общем, я пошел к деду своему. Он у меня - кремень, такой человек...

- Не человек, конечно. Но кремень, эт-то точно, - ехидно вставил Нефедов. Казимир отмахнулся и продолжал:

- Он мне дал средство одно, старинный рецепт нашей семьи. А потом обмолвился: "Знаешь, Казик, солнечного света ты не боишься. Так может сам поймешь, что бояться какого-то металла тебе попросту глупо?" Вот так я и понял, что все дело во мне, а вовсе даже не в серебре. Долго объяснять, как сам себя переламывал... Теперь привыкаю. Раны сразу прошли, шрамов нет, но вот с зубами получилось не очень - новые после бункера так не выросли. И я подумал - значит, так тому и быть.

- Ишь ты! Сначала тащишь в рот всякую гадость из Врат Л"Йенг, а потом хочешь, чтобы с клыками все было чика-в-чику? - непритворно изумился Нефедов, который изо всех сил делал вид, что не слушает и вообще - просто любуется природой, глядя на обгоревшие проплешины сопок.

Тхоржевский попытался было испепелить старшину взглядом, но тут Настя рассмеялась - звонко и весело.

- Мужики, мужики... Смешные вы. Да, товарищ старшина, вы тоже смешной, и не хмурьтесь, не испугаюсь все равно!

- А я чего? - пожал плечами Степан. - Я не страшный.

Умбра-Два пошла с ними - не спрашивая, зачем. Просто поглядела на старшину, который молча и серьезно кивнул в ответ.

Ночь заволокла тучами небо. Нефедов рассматривал развалины, и, кривясь от отвращения, катал во рту желатиновую капсулу - холодную, растекающуюся жидким и горьким льдом во рту. Губы немели, зато все ярче расцветал яркий оранжевый рисунок на земле - круги, сложные завитки и ломаные начертания букв, окружавшие старую батарею.

- Здесь так просто не пройти, - шепнул он во тьму. И тьма послушно донесла обратно ответ:

- Значит, постараемся.

- Надо постараться. Времени у нас нет.

Степан знал, что это правда. Где-то внизу, в оставшихся целыми коридорах и подвалах казематов, готовился убийственной силы ритуал, который должен был намертво закрыть целый район, замкнуть его в кольцо почти непробиваемого заклятья. Но как раз это было, в общем-то, неважно. Японцев ведь почти добили, и что толку от того, что какие-то онмеджи будут огрызаться еще неделю или две? Наступать они не смогут все равно - нечем им наступать, здесь не дивизия, и даже не батальон. Кололи и не такие орехи. Нефедов вспомнил Кенигсберг и дернул головой, отгоняя непрошеные мысли. Взвод делал это десятки раз - почти привычка, очищенная от всего лишнего.

Но если бы только это... Плохо было другое - для такого ритуала всегда нужны жертвы. Чем больше - тем крепче охранное Слово, тем тяжелее потом пробить защиту. А совсем худо было вот что: старшина хорошо знал, кого принесут в жертву. Альвы. Попавшие в плен к врагу - раненые, ослабевшие, измученные. Сами они не выберутся, об этом не зря предупреждал родич. Значит, выбора нет никакого. Где же Ласс? Нет. Сейчас не время гадать.

- Сильная штука. Зубы ноют от этих рисунков, - шепот Казимира раздался словно бы прямо в голове у Нефедова.

- Хорошо, что не жмут, - буркнул он в ответ.

- Шуточки у тебя, Степан Матвеевич...

- Все, оставить трёп. Надо идти.

И они пошли.

* * *

Ночью в парке было тихо и совсем хорошо - как будто и не было рядом никакого большого города. Только ворочалось и негромко шумело внизу море, качавшее на волнах огоньки какого-то судна вдалеке от берега.

- Ничего себе - "немножко пройтись"!

- А что? Для нас с тобой - пара пустяков.

- Как же тут славно, - тихо проговорила жена Казимира, трогая рукой ствол. - Это ведь магнолия?

- Да. Постарался садовник Кебах, оставил по себе память...

За листвой, на фоне темного крымского неба, чернели башенки и резные минареты Воронцовского дворца.

- Где она? - спросила Настя.

- Иди за мной, - усмехнулся ее муж, - свет мой ясный.

- Только при луне ты мне всякие нежности и говоришь! - притворно нахмурилась его спутница, опираясь на руку старика.

Они подошли к широкой лестнице. Казимир Тхоржевский остановился и показал на одного из мраморных львов - самого нижнего слева, спящего с грустной мордой.

- Здесь.

- Ты с ума сошел? - удивленно спросила жена. - Прямо здесь, на Львиной террасе? На виду у всех туристов?

- Знаешь, милая, как говорил Эдгар По? Лучше всего прятать лист в лесу...

- Ну да... Тогда, если следовать логике мистера По, тебе нужно было спрятать это в подвалах Массандры.

- Вот черт, - пораженно почесал затылок Казимир. - Точно. А ведь я не догадался!

- И слава богу. Там бы мы целый год искали.

Они подошли к постаменту, и Настя похлопала спящего льва по лапе.