— Завтра твой сын отвезет на базар мешок дынь и привезет мешок денег, — сказал шутливо Пахлаван, — но с условием, что за это ты приготовишь вкусный плов с курицей.

— Бог даст! — сказала женщина и опять погладила сына по голове. — Мой сын привезет мне мешок денег, а я чтоб не сварила плов? Для такого добытчика я из себя дров наломаю, в лепешку расшибусь.

— Если брат привезет мешок денег, купите мне серебряные серьги, папочка, — сказала младшая сестренка Мирака. — А то у меня уж и дырочки в ушах заросли.

— Конечно, непременно! — сказал с улыбкой отец. — Тебе не серебряные, а золотые серьги, матери шелковое платье, Мираку коня, а себе я табакерку куплю.

— Что ж так мало — табакерку? — сказал Мирак, тоже улыбаясь. — Себе вы купите хорошие сапоги, мотыгу и новый серп… Потом еще для всех нас купите корову, которая будет давать пятнадцать мисок молока…

— Да, в молодости не грех и помечтать, говорят, — сказал отец и, помолчав, добавил: — А теперь, мать, стели нам постели, пусть твой сын пораньше ляжет спать, ведь ему ехать на рассвете.

В ту ночь все они заснули с одной надеждой на завтрашний день. Мираку снилось, что его дыни нарасхват берут люди на базаре и в раскрытый им мешок дождем сыплются деньги. Мать и в самом деле мечтала о корове. «Вот хорошо, — думала она, — если мы купим корову, которая дает много молока! Утренний удой тратили бы на семью, а вечерний продавали бы и на эти деньги поправили свои дела…» Что касается сестренки Мирака, то она спала и видела у себя в ушах золотые серьги.

А отец — Сайд Пахлаван — думал совсем о другом… Зима подходит, ребятам нужна теплая одежда, нужно сделать запасы… Отдать ли все, что заработал, в погашение долга или тратить на жизнь? Жить становится все труднее, на базаре дорожает то, что хочешь купить, и дешевеет то, что продаешь… Плоды твоего труда идут почти задаром… А народ говорит, что будет война, что джадиды опять подняли голову и эмир собирает войско…

Вокруг бродят какие-то темные люди, шпионят… Им ничего не стоит оклеветать человека, ввергнуть его в беду… Вот тот человек, которого они встретили вечером в поле, кто он? Как он подкрался к ним? По виду словно учащийся медресе, а под халатом — военная форма. Мирак даже увидел у него револьвер. Не зря он спросил про Наима. Этот Наим Перец на все способен. Ладно, завтра — если суждено, чтобы наступил завтрашний день, — он спросит Наима, кто этот ночной бродяга, его гость…

Сайд Пахлаван уснул позже, а проснулся раньше всех. Он умывался у арыка, когда услышал вдалеке пушечный выстрел. По субботам обычно войска эмира упражнялись в стрельбе за городом, в открытой степи за Самаркандскими воротами. Но та стрельба не была слышна в Кули Хавоке. Сайд Пахлаван подумал, что, видно, нынче стреляют из больших пушок, и не придал этому значения. Он взял дыню, разрезал ее и разбудил Мирака:

Вставай, сынок, пора, эмирские сарбазы уже стреляют, слышишь?

Мирак открыл глаза, прислушался: действительно, издалека слышалась пушечная стрельба.

— Разве стрельба начинается, когда еще не рассвело? — спросил он сонным голосом.

— Кто знает, — сказал Пахлаван, — каждый день новая песня! Вставай, завтракай, и надо ехать!

Мирак умылся, они поели хлеба с дыней, потом положили на осла вьючное седло и погрузили мешок с дынями.

— Ну ладно, сынок, поезжай и возвращайся с удачей, — сказал Пахлаван. — Будь осторожен, смотри, чтобы деньги не украли.

— Будьте спокойны! — сказал Мирак и погнал осла.

Уже рассвело, но солнце еще не всходило. На востоке разгоралась заря.

— Вот хорошо! — сказал себе Мирак. — Раньше всех приеду на базар…

Осел Мирака, отдохнувший за ночь, бежал бодро, а Мирак быстро шагал за ним и весело пел:

В воздухе скользили ласточки, лучи восходящего солнца золотили их крылья. Над широкой равниной степи веял приятный ветерок, шелестел ветвями урючин, росших вдоль пашни, на траву пала роса. Степь просыпалась, дышала свежестью. И на земле и на небе было чисто, светло, радостно, как будто за ночь — к встрече с утренним солнцем — все было вымыто, вычищено, доведено до блеска… В кишлаке слышалось блеяние коз и баранов, мычанье коров, ржанье лошадей. Пастухи сгоняли стадо. А в полях звенели птичьи трели. Начинался обыкновенный день, день ранней осени под Бухарой.

Но это был совсем необычный день!

А Мирак не знал, что день этот станет необыкновенным, он быстро шагал за своим ослом по безлюдной и тихой дороге к Кагану, заботясь поскорее довезти и продать свои дыни. Этот четырнадцатилетний мальчик, которому впору было беспечно предаваться играм, рано повзрослел, превратился в юношу с самостоятельными суждениями, серьезного и вдумчивого. Он был не так уж высок, но руки его окрепли в труде, были мускулисты и сильны. Ноги его были обуты в рваные сапоги с узкими носами и без каблуков, поверх голенищ свешивались неопределенного цвета карбосовые штаны. На нем была карбосовая же рубашка с широким воротом, легкий, без подкладки полосатый халат и выцветшая тюбетейка из черного бархата… В такой невзрачной одежде, но зато с улыбкой на лице, с озорным огоньком в черных глазах, полный веселых надежд, шагал он вслед за своим ослом.

За мостом через речку Курак дорога поворачивает на восток и подходит близко к линии железной дороги Каган — Самарканд.

В лицо Мираку брызнули первые лучи восходящего солнца. Словно нарочно для этого дня надев свой сверкающий золотой наряд, солнце открыло лицо миру, и вся окрестность вмиг засветилась и засияла.

Тень осла и длинная тень Мирака то бежали по краю дороги, то попадали в заросший травою арычок, но все двигались и двигались вперед. На дороге появились и другие путники. Дехканин вез на трех ослах солому, другой на двух ослах свежий клевер, третий тащил на спине корзину с инжиром. Скоро со стороны Кагана показался арбакеш с нагруженной чем-то арбой. Дехканин с соломой, поздоровавшись с арбакешем, спросил:

— Что, проезд в город открыт?

— Только один проезд и остался, — ответил арбакеш.

Мирак не обратил внимания ни на вопрос, ни на ответ. Он радовался, что никто, кроме него, не везет на базар дыни. Только он, Мирак, везет целый мешок дынь и первым приедет на базар.

— И-их ты, живая тварь! — подгонял он осла и шагал еще быстрее.

Проехав кишлак Гачкаш, он ясно увидел станции Каган и Амирабад. Длинный ряд красных вагонов протянулся от станции Амирабад до самой станции Каган. Паровоз дал свисток, выпустил в небо клубы белого дыма и тронулся.

Как их много выстроилось в ряд, этих вагонов! Он в жизни своей не видал столько красных вагонов! Как будто они сошлись здесь со всех железнодорожных линий. Мирак так удивился, что даже остановился на минуту.

— Как много вагонов собралось, — сказал он дехканину, везшему солому. — Разве из Кагана поезд не пойдет?

— Войска приехали, говорят, — сказал дехканин. — Все эти красные вагоны полны солдат. Хорошо, хоть наш переезд не закрыли, арба только что проехала.

— А, правда, — сказал Мирак, — вон, посмотрите, солдаты строятся. Ух, как их много!

В самом деле, из красных вагонов, которые заняли все пути, выходили солдаты с пулеметами и ружьями и шли к станции Каган и к кишлаку Убачули, который находился у дороги в Бухару. Дехканин, везший солому, немного постоял, поглядел, потом пошел своей дорогой. Мирак тоже хотел продолжать свой путь, но, увидев, что позади, от кишлака, кто-то скачет на лошади, остановился. Всадник был еще далеко, а Мирак уже узнал его: это был тот самый незнакомец, который вчера вечером приходил к ним на бахчу. Он не обратил внимания на Мирака, проскакал мимо, направляясь в сторону Кагана. Когда улеглась пыль, поднятая копытами скачущей лошади, Мирак снова пустился в путь. Пройдя на переезде между рядами вагонов и железнодорожных путей, он погнал своего осла мимо хлопкового завода и караван-сарая, где торговали чаем, к каганскому базару. В вагонах, мимо которых он проходил, были все военные, слышалась разноязычная речь — говорили по-русски, по-таджикски, по-иоркски. Мирак вспомнил, что ребята в кишлаке болтали про войну… Можот быть, эти солдаты приехали воевать?.. Война!.. Сарбазы эмира упражняются в стрельбе, афганские войска прибыли на боевых слонах… Минерное, будет большая война… Если бы можно было посмотреть, как шиоюг, Мирак, конечно, пошел бы… Но где будет война? Должно быть, на площади у Кули Шаголон или в степи за Самаркандскими воротами… Ч, лн иойпы, конечно, нужен простор…