— Ну что, бобо, — осторожно спросил Асо. — Как вы себя чувствуете?

— Ах, это ты! — повернулся к нему Абдулкаюм. — Что слышно? Получится что-нибудь, как ты думаешь? А кто это со мной разговаривал?

Хороший такой человек, сердечный…

— Это мой знакомый из Гиждувана, мулло Шариф, — Асо назвал Хайдаркула вымышленным именем. — Ничего, бобо, даст бог, все будет хорошо. Не отчаивайтесь!

— Что с дочкой? Неужели ее не отпустят?

— Дочка ваша жива-здорова, с ней там Фируза. Вы не волнуйтесь, — утешал старика Асо. — Она вернется домой. Успокойтесь. Давайте я за вас воду отнесу, а вы посидите, отдохните.

Спустившись по ступенькам к хаузу, Асо наполнил бурдюк и ушел. К Абдулкаюму подошли другие водоносы.

— И бога-то они не боятся, и перед людьми не стыдятся, — сказал один. — Дела их — позор, преступление.

— Все имеет свой конец. И это кончится, — заметил другой.

— Вот так мы все терпим, терпим, — и дотерпелись. Выходит, каждый чиновник может у бедняка единственную дочь забрать, — сердито отозвался молодой водонос.

— А что же делать? — повернулся к нему старик. — Сила, власть, оружие — все у них в руках.

— Нельзя им все спускать!

— Эх, парень, молод ты еще, вот у тебя кровь и кипит. С хвостом льва и лезвием меча шутки плохи. Голой рукой за острый меч схватишься — без руки останешься.

К водоносам подошел квартальный аксакал, с ним был джевачи. Водоносы поднялись и уступили им место. Только один Абдулкаюм сидел по-прежнему, обняв колени и глядя на хауз, не обращая внимания на подошедших.

— Не горюй, бобо, — сказал аксакал. — Может, твоей дочери еще посчастливится и ее возьмут молодой хозяйкой в какой-нибудь гарем.

Абдулкаюм ничего не ответил, только веки у него задрожали.

— А мы пришли сюда к вам по делу, — обратился аксакал к водоносам. — Из резиденции его высочества прибыл господин джевачи, просит нас помочь…

Водоносы переглянулись. В это время к ним подошло еще несколько человек, среди них был и Асо.

— Вы знаете, — поднялся с суфы человек, пришедший с аксакалом, — что в последнее время джадиды и неверные подняли меч на его высочество, на безопасность нашего эмирства, на наших близких! Они привели на нас войной проклятых большевиков, хотели уничтожить нашу религию, наши законы, они посягнули на честь наших дочерей и жен. Но его высочество повелели — и большевистское войско было разбито, а джадиды уничтожены. Наверху, в Арке, за Большой мечетью, много работы. Палачи не могут до конца выкорчевать злые семена этих неверных. Не успевают вывозить трупы… Я пришел сюда, чтобы выбрать из вас нескольких здоровых водоносов и взять с собой в Арк помочь убирать трупы. Надо скорей освободиться от этой нечисти. За это хорошо заплатят. Кроме того, вы сможете снять с трупов все, что вам понравится. Ну, кто согласен пойти на это полезное и богоугодное дело?

Водоносы стояли молча.

— Да вы не стесняйтесь, говорите, — произнес аксакал. Молчание продолжалось.

— Что, вы отказываетесь очищать двор его высочества? — повышая голос, сказал джевачи.

Среди водоносов кто-то кашлянул, кто-то пошевелился, даже убитый горем Абдулкаюм поднял голову. Но никто не произнес ни слова. Когда джевачи обратился к ним в третий раз, староста водоносов выступил вперед.

— Мы приносим людям чистую воду для святого омовения, но не убираем грязь, — сказал он. — Тот, кто развел в Арке эту грязь, пусть сам ее и убирает.

— Что? Что говорит этот дармоед? — задохнулся от злости джевачи. — Сам наживается на воде его высочества, набил себе зоб деньгами, а теперь отлынивает…

— Все, что мы заработали, мы заработали честным трудом, — сказал старик.

— Мы не станем марать свои руки в человеческой крови, — решительно сказал другой старик.

— Нет, нет, мы трупы таскать не будем, — в один голос заговорили все.

— Ну что ж, как хотите, ваша воля! — примирительно заговорил аксакал. — Мы хотели предложить вам выгодную работу, а не хотите — ваше дело! Вставайте, господин джевачи, пойдем поищем других. Слава богу, в Бухаре немало бездельников.

Джевачи встал, сжимая в руках нагайку и зло поглядывая на водоносов.

К водоносам подошел Хайдаркул.

— Молодцы, братья, правильно поступили! Стать палачом — последнее дело. Вот так всегда: если будете стоять один за одного, никто с вами не сможет справиться — ни аксакал, ни слуги кушбеги.

Узнав Хайдаркула, Абдулкаюм обрадовался. Хайдаркул сел рядом с ним и стал как мог его утешать. Потом он заговорил об эмире, о страшной резне, учиненной бухарскими властями, пока Асо тихонько не напомнил ему, что пора домой.

Хайдаркул простился, а Асо наполнил бурдюк и понес воду Камоледди-ну Махдуму.

У его ворот Асо громко крикнул: Водонос!

Пройдя на кухню, он вылил бурдюк в хум и, выпрямившись, увидел в дверях Камоледдина Махдума, одетого в женское платье, с непокрытой головой. Асо не верил своим глазам.

— Да, да, это я, не удивляйся, братец, — сконфуженно сказал Камо-леддин. — Видишь, какие времена пришли… Но я тебе верю, вот и вышел. Пойдем-ка со мной.

Асо прошел за Махдумом через большую комнату, в которой, очевидно, жила его семья, в темный чулан, а оттуда по узенькой лестнице в бала-хану. Она была крохотная, с одним окошком, закрытым толстыми ставнями. Свет, проникавший в комнату через небольшую щель, едва касался предметов, раскиданных на столе, — чайника с пиалами, пачки папирос, книг и газет. На полу, обхватив колени, сидел Исмаил Эфенди.

— Заходи, заходи, братец! Посмотри, как живем.

— Приходится скрываться от глупости мулл и ярости эмирских палачей… Даже не знаем, когда эта жизнь кончится.

— А разве вы не бежали в Ташкент? — спросил Асо.

— Нет, — ответил Махдум. — Да и почему я должен покинуть родину? Что плохого сделал я своему народу и своей стране? Ведь мы с ним, — Махдум кивнул на Исмаила Эфенди, — никогда не выступали против его высочества. И в демонстрациях не участвовали. Мы не хотели никакого вреда своему государству, нашей законной власти. Просто поддерживали новометодные джадидские школы… Впрочем, тебе это, братец, неинтересно… Лучше всего, пока не наступит порядок, спрятаться, переждать. Думаю, что из уважения к моему покойному отцу муллы меня не тронут. Но если у меня в доме найдут этого человека, — кивнул он на Эфенди, — то и мне несдобровать и ему.

— Ерунда! — бросил Исмаил Эфенди.

— Он немного рехнулся, столько времени сидит здесь, — сказал Мах-дум. — Я хотел тебе сказать, что…

— Пеки, — прервал его Эфенди, — пеки, может, я и рехнулся немного, как он изволит выражаться, но ясно же, что сам он действительно сошел с ума. — И он обратился к Махдуму: — Я вам все время твержу, что вы напрасно так боитесь. До сих пор ничего не случилось, и ничего не случится и впредь. Ясно же, его высочество и муллы хватают сторонников большевиков и тех, кто поддерживает русских. Но ведь все знают, что мы с вами никогда не поддерживали большевиков. Ясно же…

— Поддерживали, не поддерживали — какая разница? Кто в этом будет разбираться? Попадете к муллам в лапы, они вас быстрехонько потащат в Арк…

— Пеки, ну и что? Я там скажу… ясно же…

— Да бросьте вы говорить глупости! — рассердился Махдум. — Станут вас там слушать, как же! Там суд один. — Он поднял руку и жестом показал, как там отрезают головы. — Я вовсе не желаю погибать из-за вас. Я прошу тебя, Асо, возьми этого человека и уведи его куда-нибудь в безопасное место! Ты, во всяком случае…

— Пеки, — опять прервал его Эфенди. — Так вот как вы теперь заговорили? Значит, из-за меня вас убьют? Ну что же, если так, то ясно же, что я…

— Ясно же, ясно же! Надоело! — прикрикнул на него Махдум. — Выслушайте, что я говорю. Я вам дам паранджу, и вы выйдете вместе с Асо. Он найдет место, где вы сможете укрыться.

Асо, который сам еще ничего не решил, молча слушал перебранку друзей.

Но Эфенди это предложение оскорбило. Он встал, надел чалму и спокойно направился к двери.