Больше всего Фирузе доставалось от Магфират. Она видела в ней угрозу своему господству. Прозвища важная госпожа, младшая госпожа приводили ее в неистовство, она бросала на Фирузу злобные взгляды и называла босоногой розой с шипами. Завидев Фирузу, непременно старалась уколоть:
— А, госпожа босоногая роза, что вы разважничались? У кого из ваших предков-рабов научились так держаться? Ваша бабушка, старая ведьма, давно стала добычей змей и скорпионов, чем же вы так чванитесь? К байскому источнику прибиться собираетесь? Так?
Она не ограничилась словами, норовила ущипнуть или ударить по лицу.
Только ночью отдыхала Фируза. Да что это был за отдых — в грязной постели, под залатанным, засаленным одеялом? Ее давили воспоминания об издевательствах, перенесенных за день, она плакала от обиды. Стряпуха, услышав всхлипывания бедной девушки, переносила свою постель поближе к ней и пыталась ее утешить, гладила по голове, приговаривая:
— Пропади он пропадом, мой злой язык! Знаю, что резкая и грубая с тобой, но это потому, что и мне все осточертело, вот и выливаю досаду на тебя! А ты, доченька, не огорчайся, не обращай внимания. Это не я, а язык мой говорит. Такой уж он у меня грубый да шершавый. Люди на меня обижаются, а я иногда и не хочу их обидеть…
Я ведь и твою мать знала, и отца. А бабушка твоя, Дилором-каниз, меня воспитала. Много тяжелого перенесла я в этом доме смолоду, так моя жизнь и прошла… Не пришлось замуж выйти, детей родить. Осталась я одна на всем свете. Вся жизнь моя отравлена, и сама я стала отравой. На всех мне хочется этот яд излить, уколоть, рассердить, обидеть… Хорошо еще, что бай привык ко мне с детства, любит мою стряпню, а то бы давно меня на улицу выбросили или извели побоями. Только моя искусная стряпня и усмиряет его. За это терпят мою злобу… А тебя я ругаю без злобы, доченька, так, по привычке… Не плачь, не горюй! Поведу тебя завтра в баню, посмотришь на улицы, на людей… На базар пойдем, халвы тебе куплю…
Но не ругань стряпухи вызывала слезы Фирузы, чутким сердцем понимала она, что стряпуха не хочет ей зла. Ее оскорбляли байские жены, душила обида на свою горькую участь. Она вспоминала счастливую жизнь с бабушкой, любимую учительницу, несчастную подругу Шамсию… Неужели и я, как она, погибну молодой? — думала Фируза. — Или так и состарюсь в этой мерзкой семье, как эта бедная стряпуха? Так и не увижу ничего хорошего, всю жизнь буду гнуть спину, прислуживать злым людям? Нет, не тому учила меня бабушка! Не покорюсь жестокой судьбе! Нужно спасаться, бежать!.. Если правда, что стряпуха поведет меня завтра в баню, я попрошу у нее разрешения зайти к госпоже Танбур — может, она даст совет. Неужели и она ничем не поможет?..
С такими мыслями Фируза засыпала, а рано утром ее снова ждала тяжелая работа, бесконечная беготня из кухни в комнаты и обратно, пока к вечеру она не сваливалась с ног.
Но еще страшнее были встречи с баем. Он, как увидит ее, тут же заводит:
— Как живешь, доченька? Что не глядишь на меня? Подними головку, вот так! Глазки у тебя печальные, заплаканные… Обижают тебя? А ты скажи мне, кто тебя обидел? Я не допущу! В этом доме никто не смеет тебя обижать!
Фирузе были противны его ласковые слова, она старалась избегать его взгляда, хмуро отворачивалась.
Пошарив в кармане, бай вытаскивал то монету, то кусок постного сахара или халвы и давал ей; она отказывалась, тогда он пытался засунуть ей за пазуху, руки бая касались ее груди; Фирузе становилось тошно, и она с отвращением принимала подачку, чтобы скорее убежать.
Как-то летом Магфират с утра ушла к своему отцу, Назокат лежала больная, Адолат заперлась у себя, занявшись шитьем. Фируза сидела в дальней комнате, чинила и складывала выстиранное накануне белье и одежду. Вдруг на женскую половину явился бай. Увидев Фирузу, он тихонько вошел в комнату. Услышав его шаги, она вскочила, вежливо поклонилась.
— А, радость моя, миленькая моя! — ласково сказал бай, приближаясь к девушке. — Что ты тут делаешь? Как поживаешь, весела, довольна? Да не смотри так хмуро на меня, даже сердцу больно! Будь поласковей, улыбнись хоть! Я ведь не чужой тебе!
Бай схватил Фирузу за руки, притянул к себе и наклонился, чтобы поцеловать; но она отталкивала его, отворачивалась, вырывалась из его рук… Бай был намного сильнее и, конечно, добился бы своего, но тут, бормоча себе что-то под нос, в комнату вошла стряпуха.
Бай отошел от Фирузы, с ненавистью посмотрел на старуху, буркнул:
— У, богомерзкая рожа, кто тебя звал?
Стряпуха пристально посмотрела на бая и многозначительно сказала:
— Несчастна судьба этой бедной девочки, вот что! И не стыдно вам?
Но разве есть у бая стыд?!
— Чего? Захочет бог — сорву этот цветочек, а не захочет — тоже сорву. Скоро-скоро так будет. А ты придержи свой грязный язык! Пикни только, вырву с корнем!
Бай бросил ей несколько монет и быстрым шагом вышел из комнаты. Фируза горько плакала. Стряпуха, присев рядом, гладила ее по голове шершавой рукой, говорила ласковые слова…
Фируза рассказала Асо о том, что случилось, и с этого дня он, она и стряпуха все время были настороже. Но страх не покидал девушку, она все чаще подумывала о том, как бы убежать вместе с Асо из этого дома.
Проходили дни, наступила зима, пошли дожди, потом похолодало и выпал снег. Куда тут убежишь? И Фируза решила дождаться весны. Бежать она задумала в Каган, узнав от Асо, что там работает дядюшка Хайдаркул.
Как-то утром бай рано ушел из дому. В его отсутствие между Магфират и Назокат вспыхнула ссора, в доме поднялся дикий шум и крик. Ночь бай провел у Магфират. Утром, проводив его, она, громко хохоча, чтобы услышали соперницы, сказала на прощание: «Вечером приходите пораньше, повеселимся на славу, попируем!» Назокат эти слова привели в бешенство. Тут, на несчастье, подоспела Фируза, несшая дочери Назокат чай со сливками. Назокат громко крикнула ей:
— Милая Фируза, зачем сама несешь, сказала бы Фатиме… Фируза, не привыкшая к такому заботливому отношению, удивленно произнесла:
— А что мне, трудно, что ли, госпожа? Назокат рассмеялась:
— Нет, нет, не твоя это работа. Ты скоро станешь младшей женой бая, а, как говорится, младшая жена сердце забрала.
Слова Назокат услышала Магфират и взорвалась:
— Что ты мелешь ерунду, цыганка-воровка!
— Сама ты мелешь, кобыла! — не осталась в долгу Назокат. — Правда глаза колет! Гори огнем, подохни от зависти! Все равно я сама вот-вот женю бая на Фирузе. Так будет, или я не я!
Магфират яростно бросилась на Назокат с кулаками, но служанки удержали ее и, хотя она упиралась, увели в комнату. Старшая жена тоже ушла к себе. Фируза в это время застилала ее постель. Назокат не преминула попрекнуть:
— Вот, миленькая, меня из-за вас преследуют, ругают… Не забудьте об этом, когда станете женой бая.
Фируза промолчала и ушла в кухню. Стряпуха подала ей чай со сливками, но она не притронулась к нему.
Из большой комнаты раздался резкий, повелительный крик Магфират:
— Чилим!
Чилим, оказывается, был в кухне, стряпуха, любившая покурить, принесла его под предлогом, что его нужно почистить. Услышав грозный крик, стряпуха испугалась и попросила Фирузу:
— Разожги, доченька, чилим — у меня руки в тесте — и отнеси поскорее, а то, чего доброго, опять начнется свара. Ах я несчастная, захотелось мне каршинский табак покурить, вот и притащила сюда чилим.
Фируза вскочила, насыпала табак, положила пылающий уголек из очага и понесла чилим Магфират.
Младшая жена, сидя у окна, чистила яблоко ножом с изящной перламутровой ручкой. Фируза неслышно вошла в комнату и подала чилим.
— Садись! — приказала Магфират.
Фируза присела на корточки, ожидая дальнейших распоряжений. Магфират молча затянулась раза два из чилима, но то ли ей табак не понравился, то ли нашла предлог для скандала, она заорала на Фирузу:
— Чтоб тебе руки скрючило! Где ты взяла такой дрянной табак?!
Она бросила горящий чилим прямо на голову Фирузе. Девушка пронзительно вскрикнула и упала. Горячие угольки и едкий табак засыпали лицо, по разбитому лбу потекла кровь, платье намокло от пролившейся из чилима воды. Это зрелище еще больше распалило Магфират; она стала пинать Фирузу ногами, а потом несколько раз ударила ножом по лицу.
