— В моей резиденции, благодарение богу, еще не бывало такого греха! — торжественно произнесла Эшонбиби.

— Это каршинка все напортила, — сказала одна из младших жен покойного эмира, бывшая когда-то соперницей Эшонбиби. Она тоже терпеть не могла мать наследника.

— Да, да, конечно, она! — подхватила другая.

Каршинская госпожа то бледнела, то краснела… На лбу выступила испарина, и она то и дело вытирала платком пот. Ох, была бы у нее в руках власть! Растерзала бы их всех, в первую очередь Эшонбиби, и противную клеветницу, жену чиновника, и всех подхалимок и подпевал изрубила бы на куски! Только тогда бы обрела ее душа покой. Но делать нечего, приходится терпеть, притворяться, что поешь с ними заодно, не замечать ядовитых уколов. Только так можно им досадить — пусть не радуются, не увидят ее разгневанной, опечаленной. Подумаешь, какая беда — жалкая рабыня страдает! А ей что?

В свою очередь, Эшонбиби была чрезвычайно обрадована разыгравшимся скандалом. Как все ловко вышло! И кто подстроил эту историю с каршинской девчонкой? Наверное, домоправительница. Молодец! Так или иначе, она оказалась очень и очень кстати. Уж каршинская госпожа вдоволь наслушается упреков и колкостей. Это ей послужит хорошим уроком! Поймет наконец, что не ей тягаться с Эшонбиби. Вот так, уважаемая госпожа! Не забывайтесь! Помните, что вы только мать наследника, каршинского правителя, вот и все! Обдумывайте ваши поступки, ваши слова и дела! День и ночь благодарите бога за то, что вашего сына сделали наследником бухарского престола… Так уж пришлось, другого выхода не было, а не то…

Присутствующие были прекрасно осведомлены о распре между свекровью и невесткой. Заискивая перед более сильной, они изо всех сил старались опорочить ни в чем не повинную девушку из Карши, думая этим доставить удовольствие матери эмира.

Служанки тем временем привели в переднюю Нозгуль. Руки у нее были связаны за спиной, волосы растрепаны, все лицо покрыто ссадинами, со лба стекала струйка крови. Одежда ее превратилась в лохмотья. Неподвижный взгляд был устремлен куда-то в пространство, она двигалась почти бессознательно, едва переставляя ноги. Служанка приказала ей сесть. Нозгуль повиновалась и удивленно осмотрелась. У нее был такой вид, словно она очнулась после глубокого сна. Страдальческий взгляд девушки произвел тягостное впечатление на госпожу Танбур. Бедная, бедная, такая молодая, беззащитная, ни в чем не повинная! За что ей эти муки?! Добрая женщина не могла сдержать слез при мысли о злосчастной судьбе Нозгуль. Хищницы проклятые! Перебили крылышки бедной птичке! Всевластная свекровь хочет унизить свою невестку, а жертвой становится невинная рабыня. Недаром говорится, что, когда два дракона дерутся, гибнут мирные зверьки.

— Что ждет эту несчастную? — тихо спросила Оймулло у Мухар-рамы.

— Не знаю, — пожала плечами та. — Должно быть, допрашивать станут, устроят очную ставку!

— Жаль бедняжку, беззащитную, одинокую, — с горячностью сказала Оймулло. — Она ни в чем не виновата, она ведь пострадавшая…

— Главное, она бедна, — мудро улыбаясь, ответила Мухаррама, в этой улыбке можно было прочесть: значит, ей и не на что рассчитывать. — Да что вы так тревожитесь, — продолжала она. — Бог с вами! Стоит ли так волноваться из-за всякой там… Ничего ей не будет, ну, проучат, побьют маленько — человеком станет! Все равно ведь сирота бездомная.

Пока Мухаррама успокаивала Оймулло, домоправительница приказала привести Нозгуль в гостиную к ее высочеству.

Служанки грубо сорвали девушку с места и потащили. Через несколько минут снова появилась домоправительница и отдала какое-то распоряжение одной из служанок, стоявшей в передней. Служанка, выбежав во двор, вернулась оттуда с мешком и пучком свежих прутьев. Все это она несла в гостиную.

— Ох! — вскрикнула Оймулло. — Что это? Что там будут делать с этим?

Мухаррама спокойно доедала лепешку с вареньем.

— Ничего особенного, — ответила она, жуя, — бросят девушку в мешок, завяжут его и станут сечь.

— Ох, ужас какой! — не сдержавшись, крикнула Оймулло. — Какая несправедливость!

— Тише! — многозначительно посмотрела на нее Мухаррама. — За стеной мыши, а у мышей уши!

Из гостиной доносился свист прутьев, удары по мешку и приглушенный крик девушки. Оймулло страдальчески вздрагивала при каждом стоне и вопле избиваемой, она зажимала уши и наконец, не выдержав, решила совсем уйти, но Мухаррама задержала ее:

— Куда вы? Без разрешения домоправительницы?!

Оймулло осталась на месте, но сердце ее отчаянно билось, смертельная бледность покрыла лицо. Как ей противна вся эта роскошь дворца Эшонбиби! За величием и пышностью скрывались подлость и гнусность мелких человеческих страстей. Оймулло казалось, что золоченая роспись люстр и резьба на стенах, дверях покрыты гноем и кровью, что из пушистых ковров и ярких паласов выползают скорпионы и змеи. Все отравлено в этом страшном доме, где свершаются такие жестокости. Ка к была бы она несчастна, если бы ей пришлось жить здесь, быть на службе у Эшонбиби! Вся жизнь была бы испорчена! Она страстно молила бога, чтобы этого не случилось, чтобы ее поскорее отпустили.

В эту минуту открылась дверь из гостиной, и служанки вынесли мешок, из которого проступала кровь. Чуть слышно стонала в мешке Нозгуль…

Из гостиной доносились веселые выкрики и громкий смех.

Увидев кровь, Оймулло чуть не потеряла сознание. Она сидела потерянная, с опущенной головой…

— Угощайтесь, дорогая, — ласково уговаривала домоправительница. — Берите сладенького, подсластите рот.

Оймулло очнулась при звуке ее голоса, подняла голову и, через силу улыбаясь, сказала:

— Я уже всего отведала, спасибо! Если позволите, я уйду домой.

— Позволим, конечно, позволим. Только хорошо бы и плов отведать… Ваше искусство, ваш голос очень понравились нашей гостье, госпоже из Карши. Ее высочество Эшонбиби изволили сказать, что вас будут приглашать в гарем всякий раз, когда мать наследника пожалует в Бухару. А за вашу сегодняшнюю службу вас одаривают этим бархаюм. Молитесь за нашу благодетельницу госпожу Эшонбиби!

Мухаррама Гарч и домоправительница произнесли слова молитвы. Оймулло вынуждена была принять бархат и низко поклониться в сторону гостиной.

Домоправительница отпустила обеих женщин. У дверей одна из служанок подала им их паранджи и сетки.

— Слава богу, слава богу, что наконец ушли! — сказала, облегченно вздохнув, Оймулло, выйдя на улицу.

Мухаррама рассмеялась:

— Вам просто повезло, вы понравились каршинской госпоже. Этого достаточно для того, чтобы Эшонбиби назло ей отпустила вас. Но вот мне не повезло, возвращаюсь с пустыми руками. Подарка не дали.

— Милая вы моя, — радостно воскликнула Оймулло, — да возьмите вы бархат, что мне подарили! Он по праву принадлежит вам! Хотите, я вам еще от себя алачу прибавлю. Я так рада, что не грозит мне постоянная служба во дворце, что я по-прежнему свободна! Да за это ничего не жалко отдать!

Как ни отказывалась Мухаррама, Оймулло, не слушая, сунула ей за пазуху бархат, подхватила свой инструмент, и они двинулись в путь.

Проходя мимо дворца кушбеги, они встретили миршаба, который чуть ли не бегом бежал туда, отдуваясь и пыхтя. Вид у него был очень встревоженный.

— Бог в помощь, — сказала ему Мухаррама, кокетливо хихикая. — Куда это вы так спешите? Опаздываете на поминальный плов, что ли?

Миршаб покосился на Мухарраму, он узнал ее по голосу, но ему было не до шуток, и он ничего не ответил. Расстроенные и напуганный, он воспринял встречу с ней как дурное предзнаменование, в ее голосе он уловил насмешку. Ведь дошли слухи, что на него поданы жалобы, чуть ли не самому эмиру, и что главный интриган — Гани-джан-бай! Очевидно, из-за этого миршаба так срочно вызвали к кушбеги! Теперь вся надежда на него. Ведь кушбеги, наверное, все знает, он сможет защитить миршаба от нападок и клеветы! Конечно! Сколько он сделал для кушбеги! Такие услуги не забываются. По приказу кушбеги он уничтожал без лишних разговоров всех, на кого тот указывал. Неужели же в трудную минуту кушбеги не защитит его?