— Кори Шариф! — громко крикнул Хайдаркул из прохода. — Я получу то, что мне полагается, за этой занавеской и вернусь, будь спокоен!

Его втащили вовнутрь.

Три друга распрощались с ходжой. Уходя, они заглянули под занавес, где ютились несчастные больные. Там было почти темно. Горела всего одна коптилка, испуская чад. В дрожащем свете колебались черные тени, сплетались, расплетались, судорожно корчились, двоились, троились, и казалось, что под мрачными сводами очень много людей.

С Хайдаркула сняли халат и рубаху и, не обращая внимания на крики, заковали ноги в колодки, а на шею надели железный обруч.

Ашраф-джан не выдержал, рванулся, хотел было кинуться к мучителям, потребовать, чтобы все это сняли, но кори Шариф и кори Усман остановили его. Хайдаркул ведь пошел на это ради своего спасения, шепнули они ему, иначе он сам не остался бы здесь. Надо терпеть, ждать и терпеть.

Видимо, Хайдаркулу передалось настроение друзей, он вдруг громко крикнул:

— Вы за что меня привели сюда? Думаете, я безумен? Нет, нет, нет, я не сумасшедший! Я всем это могу доказать! Если захочу, конечно! — И вдруг до странности спокойным голосом сказал: — Ну хорошо, посмотрим, что из этого выйдет, радуйтесь, мои мучители!

Эти иносказания несколько успокоили Ашраф-джана. Три друга кивнули на прощание Хайдаркулу и ушли. А слуги, видя, что больной сидит смирно, оставили его в покое.

Тогда Хайдаркул внимательно огляделся вокруг. Два толстенных столба подпирали крышу, у столбов и у стен в разных позах расположились больные. Одни сидели прямо на земле, погруженные в свои думы, как бы отрешенные от мира, другие лежали ничком или свернувшись. Некоторые стояли, дергаясь и делая непроизвольные дикие движения.

У самой стены, недалеко от Хайдаркула, сидел красивый юноша. Глаза его были полны слез, он печально, вполне осмысленно смотрел на Хайдаркула, и тот прочитал в глазах юноши жалость.

Неужели здесь еще есть такой же несчастный, как я? — подумал Хайдаркул. — А может быть, его сюда нарочно упрятали враги? Ведь говорят, что сумасшедшие не плачут. А вот у него в глазах слезы. Надо проверить, безумен он или нет.

Пока Хайдаркул раздумывал, как быть, один из больных хрипло выкрикнул начальные слова молитвы и обратился прямо к Хайдаркулу:

— Ваше святейшество, ведите службу.

— Я давно это делаю, — уверенно сказал Хайдаркул. — Все уже прочитали молитву, только ты почему-то отстал.

— Э-э… значит, уже прочитали, говоришь? Я тут занялся гаданием и не слышал…

Он отошел от Хайдаркула и начал быстро молиться. Хайдаркул хотел было заговорить с юношей у стены, но к нему вдруг нагнулся рядом стоящий сумасшедший.

— Эй, друг, эй, друг! — выкрикивал он, брызгая пеной изо рта. Потом он запел какую-то дикую песню, поглядывая при этом на Хайдаркула и как бы приглашая присоединиться.

В это же время кто-то застонал, кто-то захохотал, под навесом поднялся невообразимый шум…

Так длилось несколько часов. У Хайдаркула гудело в голове, он не мог сосредоточиться ни на одной мысли. Наконец безумные выбились из сил, кто повалился прямо на землю, кто прислонился к столбу. Поспешно все затихли, заснули беспокойным сном. В коптилке выгорело масло, она перестала мигать, и наступила тьма. Только из открытой части двора чуть проникал тусклый свет фонаря, позволявший разглядеть вход в этот дом, пристанище горя и болезней.

Темнота и тишина благотворно подействовали на Хайдаркула, нервы немного успокоились, он даже с облегчением громко вздохнул. Услыхав этот вздох, юноша с заплаканными глазами решился заговорить:

— Уважаемый, вы не спите? Здесь всегда так, с непривычки человек сначала несколько ночей не спит. Но возьмите себя в руки, иначе от бессонницы с ума можно сойти…

Хайдаркул мгновенно начал разыгрывать сумасшедшего:

— Нет, я не безумен, нет! Я шел к невесте в дом, я жених! Л сюда зашел так, мимоходом… Потерпите, и вам достанется то, что скрыто за брачным пологом.

Юноша помолчал, что-то обдумывая, потом сказал:

— Выслушайте меня, уважаемый! Я здесь уже полных три месяца… Ко многому присмотрелся, многое понял, многому научился, ведь делать-то здесь нечего… Так вот, я теперь нормального от умалишенного отличу лучше, чем его милость ходжа. Я не верю, что вы сумасшедший, хоть и представляетесь вы неплохо. Вы здоровы, я в этом уверен, и сюда пришли по собственной воле… А может, и вас, как меня, принудили, возвели напраслину…

Хайдаркул был поражен. Вот как, значит, совершенно здоровый человек провел в этом страшном доме целых три месяца! Закованный в цепи, лишенный свободы, он сохранил разум и даже научился отличать нормальных от сумасшедших. Но как он понял, что Хайдаркул здоров? Что выдало, какие слова, движения? Не сумел притвориться как следует? Но другие же не догадались! Что теперь делать? Кто этот юноша? Можно ли ему довериться? Как попал он в этот злосчастный дом?

Эти мысли вихрем пронеслись в мозгу Хайдаркула, но он молчал, а молодой человек снова заговорил:

— Не бойтесь меня. Я ничего о вас не знаю, и если не хотите рассказать, что вас привело сюда, то и не надо. Но мне необходимо поделиться с кем-нибудь моей тайной… Я давно уже молю бога, чтобы он послал мне такого человека, которому можно довериться, а потом — будь что будет.

Пусть свершится судьба. Лишь бы тайна моя не была скрыта навек от людей. И вот бог сжалился надо мной, привел сюда вас… Я сразу увидел, что вы не безумны.

— Тише! — оборвал его Хайдаркул. — Вы наблюдательны и разумны, но почему же так неосторожны?!

— Простите! — понизив голос, сказал юноша. — Я так несчастен, угнетен, и вдруг в этой кромешной тьме, в страшном своем положении я встретил товарища по несчастью… Как же мне не обрадоваться? Словно половина тягот снята с моих плеч… Я забылся и громко заговорил. Но скажите, скажите, ведь я угадал?

В глазах молодого человека была мольба.

— Я не безумен. Есть причина, по которой мне пришлось здесь укрыться. Придет время — расскажу вам свою историю. А пока поведайте мне, почему вы, вполне здоровый, очутились здесь?

— История эта очень длинная. Меня оклеветал родной отец. Теперь меня все считают сумасшедшим…

— Я сам не любопытен и не люблю любопытных, но не могу не спросить: как это произошло, что человека оговорил собственный отец? Кто может быть ближе, чем родитель, родные люди? Неужели может родной отец обречь сына на такие муки?..

— Да, да, так оно и было.

Юноша умолк и долго сидел задумавшись. Потом он поднял голову и заговорил:

— Я из кишлака Гала Осиё, что стоит у большой дороги между Вабкентом и Бухарой. Может, придется вам когда-нибудь проезжать мимо, спросите дом Назарбая Аспджаллоба лошадиного барышника, каждый покажет.

Отец мой когда-то славился как игрок в карты и бабки. Все его богатство состояло из двух пар бабок, двух колод карт и одной дурной головы. Моя мать — дочь кишлачного имама. Отец увидел ее и влюбился, да так, что целые дни и ночи только о том и думал, как бы завладеть ею. Но дед мой, отец матери, богобоязненный и мудрый человек, не захотел выдать дочь за картежника и отказал ему. Отец на этом не успокоился, он втянул в картежную игру брата матери и однажды, совсем потеряв голову и стыд, тот проиграл мою мать. Тут уж пришлось деду дать обещание устроить этот брак, несмотря ни на что. Но он поставил при этом условие: отец должен бросить игру в карты и заняться каким-нибудь полезным делом. Тот согласился. Отец решил заняться перепродажей лошадей. Имам поверил в искренность его намерений и одобрил это дело, согласился выдать за него дочь, он устроил пышный той и взял зятя в дом.

Но недолго длилось счастье. Через десять дней Назарбай принялся за старое: стал пить, играть, да еще — избивать жену. Да что говорить, почтенного имама, моего дедушку, он тоже не постыдился избить.

Дед вынужден был покинуть дом, доставшийся ему по наследству. Не выдержав такого позора, он вскоре умер. Вслед за ним как-то ночью, совершенно неожиданно, умер и мой дядя, всем это показалось очень странным, он ничем не болел, и люди шептались, что его убил мой отец: он, мол, хотел завладеть всем имуществом тестя, безраздельно владеть наследством.