— Узнай, есть ли среди встречающих кто-нибудь из ЧК и из банка, — попросил он Фирузу.

Его беспокоила судьба денег, которые он привез из Бухары. Фируза собралась уже пойти поискать этих людей, как к ним подошел работник Особого отдела. Сказав раненому несколько ободряющих слов, он пошел искать представителя банка и вскоре привел его. Асо облегченно вздохнул, когда в присутствии работника ЧК сдал два портфеля с деньгами и получил расписку.

В госпитале Асо сразу отнесли в операционную. Прощаясь с ним, Фируза крепко обняла его, целовала лицо, лоб, руки, шептала успокаивающие слова, стараясь всеми силами вселить в него бодрость. Говорила, что сбудутся все их мечты и надежды…

Это были хорошие слова. Нужные человеку! Ведь мечты и надежды придают уверенность, усиливают стремление жить, помогают бороться с несправедливостью и злом, помогают преодолевать трудности жизни…

На Фирузу с удивлением смотрели проходившие мимо. «Что здесь делает эта мусульманка без паранджи?» — мысленно спрашивали они себя. Фируза не замечала людей, все ее мысли были заняты лишь одним вопросом: что делается в операционной?

Она не знала, сколько времени прошло с той минуты, когда несли Асо, но примерно через час его на носилках пронесли мимо нее. Он был бледен, глаза закрыты.

Фируза тихо, покорно последовала за носилками, зашла в палату, куда внесли Асо.

В этой палате было еще три человека, все русские красноармейцы. Один из них встал, взял стул и, поставив у кровати, на которой уложили Асо, предложил Фирузе сесть. Она вдруг почувствовала, как похолодели у нее руки и ноги, и чуть не упала, садясь…

В палату вошел врач. Подойдя к Асо, он взял его руку, чтобы проверить пульс.

— Неплохо, — сказал он по-русски, обращаясь к Фирузе. — Пульс у вашего мужа хороший, операция прошла нормально. А он у вас молодец! Терпеливый… Сейчас он очнется, откроет глаза… Ну, братец, как тебя звать? Говори!

— Асо-о, — с трудом открывая глаза, произнес он.

— Он, конечно, устал… Но вы не волнуйтесь. Сейчас ему сделают укол, он спокойно уснет и проснется почти совсем бодрым.

Асо сделали в присутствии врача укол, и врач лишь тогда ушел из палаты. Но Фируза не могла успокоиться, с тревогой всматривалась в лицо мужа, и слезы то и дело навертывались на глаза. Асо почувствовал прикосновение ее рук, губ. Он приоткрыл глаза, но виделось ему все как в тумане, он тихо сказал:

— Я буду здоров… Но сейчас я очень устал… Спать, спать, — пробормотал он, уже засыпая.

Спал он спокойно, и Фируза немного повеселела. Вскоре вошел санитар и сказал, что ее спрашивают, просят выйти. Фируза была поражена. «Кто бы это мог быть, — думала она, — ведь меня не знают в этом пока еще чужом краю?»

Она поправила платок на голове и вышла. У ворот стояли караванбаши и двое незнакомых мужчин. Они приветливо поздоровались с ней, выразили искреннее сочувствие ей и ее мужу и сказали о цели своего посещения.

— Мы из отдела просвещения. Председатель диктаторской комиссии поручил нам приготовить для вас квартиру и все необходимое в хозяйстве. Все у нас готово! Не смогли бы вы сейчас пойти посмотреть свой дом и вещи, отвезенные туда любезным караванбаши?

«Да, — подумала Фируза, — хорошо бы до того, как проснется Асо, пойти и посмотреть».

— Пожалуй, я пойду с вами, спасибо! А далеко ли идти?

— У нас фаэтон… И Фируза уехала.

…Асо проснулся, когда на дворе стояла ночь. Палату освещала десятилинейная лампа. У его кровати сидела Фируза и ласково улыбалась ему. Крепкий, глубокий сон значительно улучшил его состояние. Асо проснулся в хорошем настроении.

— Я так долго спал, — сказал он, — что не заметил, когда внесли лампу…

Дрожащей от слабости рукой Асо взял руку жены.

— Хорошо, что в палате два источника света, — сказал он улыбаясь. Фируза удивилась:

— Откуда два?

— Один — это лампа, другой — ваше лицо.

Фируза была счастлива: Асо говорит такое — значит, он хорошо себя чувствует.

— А как вы? — ласково спросила она. — Не болит плечо?

— Болит? Что болит? Да и болело ли что-нибудь?

Я не чувствовал… Он говорил так весело, так шутливо, что Фируза готова была поверить ему, но ей вспомнился его короткий страдальческий стон, и слезы навернулись на глаза, дрожь пробежала по телу. Между тем принесли ужин.

— Ого, — шутливо продолжал говорить Асо, — вот и ужин уже готов! Вместе и поужинаем. Хорошо?

Фируза протянула Асо пиалу кислого молока, положила в куриный бульон лепешку, говоря:

— Нам тут приготовили уютный домик, с большими окнами, с верандой, постелили большой ковер… Караванбаши помог вещи занести.

— Вот и хорошо! Когда я поправлюсь, устроим в новом доме пир.

— Непременно устроим!

— Вы сегодня будете ночевать там?

— Нет, я останусь здесь.

— Где же?

— Рядом с вами. Я говорила тут с врачами, они разрешили мне побыть несколько дней с вами, пока окрепнете… Целый день я буду за вами ухаживать, а когда настанет пора спать, уйду в соседнюю комнату, где стоит удобная кровать, и там посплю и отдохну… Будьте спокойны!

— Милая вы моя, любимая! — Только эти слова смог произнести Асо — так он был взволнован. По щеке покатилась слезинка, одна, другая, еще и еще; они убедительнее всяких слов говорили о его чувствах…

Это было в конце октября в полдень. На одной из платформ, немного в стороне от станции Каган, готов был к отправлению специальный эшелон, состоящий из красных теплушек и одного синего пассажирского вагона, прицепленного в конце состава. В теплушках с настежь раскрытыми дверями ехали красноармейцы, в закрытых находились лошади и оружие. Синий вагон был отведен для командования.

С воинским отрядом, разместившимся в этом эшелоне, почти месяц Карим преследовал в степях Кермине и Нураты Абдулхамида Орипова. Но поймать Орипова не удалось. Почуяв, откуда грозит опасность, он вместе со всеми своими людьми бежал в сторону Гиссара, к Бабатагу. Тогда отряд Карима отозвали в Бухару, пополнили новыми людьми, предоставили возможность передохнуть — и вот сегодня он снова в строю и направляется в сторону Байсуна. Настроедие у Карима было приподнятое, он был поглощен стремлением скорее расправиться с басмачами, встретиться лицом к лицу с ненавистным Асадом Махсумом, покончить с ним и освободить любимую свою Ойшу!

Вместе с Каримом до Карши собирался ехать и Насим-джан. Он имел задание ЧК, в связи с чем должен был встретиться там с Файзуллои Ходжаевым, выехавшим для проверки хозяйственных дел в областях. Кроме того, нужно было подробно рассказать, как прошла встреча Энвер-паши с группой правых джадидов. Но перед самым отправлением пришло распоряжение эшелон задержать.

— Видимо, позвонил сам председатель ЧК, — сказал опытный в таких делах Насим-джан, — не каждый имеет право задержать уходящий поезд.

— Что же случилось? — нетерпеливо воскликнул Карим.

— Наверное, что-то серьезное.

Время тянулось очень медленно. То и дело машинист подавал прерывистые гудки, словно выражал этим общее нетерпение. Да что машинист — сам пыхтящий паровоз как будто хотел сорваться с места и покатить, покатить по рельсам.

Наконец прискакали три всадника. Одним из них оказался председатель ЧК. Спешившись, он подошел к Насим-джану и Кариму и сразу приступил к делу.

— В Бухаре ожидаются большие события, — сказал он. — Предвидя их значение, мы рассудили, что я должен сам сообщить вам о них. Передайте, пожалуйста, лично Файзулле Ходжаеву этот пакет и скажите ему, что джадиды от имени бухарского правительства и от имени Файзуллы Ходжаева намерены самовольно оказывать помощь Энвер-паше. Есть среди них и такие, которые готовы поднять мятеж и взять власть в свои руки. Вот уже несколько дней, как в определенных домах и с определенными лицами ведутся тайные переговоры… Имена их и адреса — в том пакете, что я вам передал… Мы должны опередить их и принять все меры, чтобы не допустить восстания. Обстановка очень тревожная. Об этом, конечно, осведомлен председатель ЦИК республики… Знает и товарищ Юренев. Ну, все. Теперь можете ехать!