Когда концерт, наконец, подошел к концу, она рассыпалась в комплиментах в адрес музыкантов — скорее от облегчения по поводу того, что они закончили, нежели от их таланта. Они были очень довольны, так как знали, чья она жена.

Потом Мария отвела в сторонку Челестину.

— Для меня радость быть здесь с вами, Челестина. Я не могла бы найти лучшего места, чтобы расслабиться и вновь обрести интерес к жизни. Как вы понимаете, моя жизнь в Неаполе протекает бурно, и мне редко удается подумать о своем. А у вас тут так безмятежно, что мне предоставляется идеальная возможность это сделать. — Челестина закудахтала и взяла маленькую ручку Марии в свои. — Не будете ли вы возражать, дорогая Челестина, если иногда я буду проводить время в одиночестве, вдали от вашего восхитительного общества? Возможно, я могла бы совершать прогулки по песчаному пляжу или исследовать холмы этого чудесного места. Бы не будете против?

— Конечно, нет, моя милая! О, позвольте мне вас обнять. Хотя у вас такой счастливый вид и вы легки, как ветерок, и раскраснелись, как розовый бутон, ваше сердце — раненая птичка, и вы должны его исцелить. Я сама потеряла двух дорогих существ и хорошо понимаю, что горе жаждет одиночества. Поступайте как вам заблагорассудится, мой цветочек. Вас всегда будут ждать еда, питье и приветливые лица, когда вам захочется сюда вернуться после прогулок. Для нас с Лоренцо счастье уже то, что вы среди нас. У меня есть Антония, чтобы развлечь меня. Я горю от нетерпения услышать сплетни из Неаполя. А сейчас отправляйтесь на прогулку, чтобы побыть наедине с собой и со своими мыслями.

Мария направилась прямо к Фабрицио, не забыв перед этим надушить маслом гелиотропа интимные части тела. Этот запах опьянял Фабрицио. Сначала она шла неторопливой походкой, но, когда ее невозможно было увидеть из дворца, чуть не пустилась бегом. Правда, по ступенькам кафедрального собора было нелегко подниматься, и, добравшись до самого верха, она запыхалась.

Мария нашла зеленую дверь и открыла ее. Фабрицио сидел в маленьком саду, огороженном стеной, с книгой на коленях. Он поднялся, смеясь от радости, книга упала на землю. Мария тоже засмеялась и, подбежав к нему, вонзила зубы в его теплую коричневую шею, и не было более упоительного места на земле, чем это.

Через несколько часов Фабрицио рассказал Марии, что снял эту виллу под вымышленным именем на все оставшееся лето. Ее владельцу сообщили, сказал Фабрицио Марии с преувеличенно серьезной миной, басом, что ученый по имени Массимо Миллефьоре пишет трактат о надлунном воздействии планеты Венера и не хотел бы, чтобы его тревожили. Фабрицио прислуживали лишь его слуга, который был кем как рыба, и два стражника. Любовники будут в безопасности, поскольку никто в Амальфи не знает Фабрицио в лицо, за исключением Пикколомини, — и вот тут им нужно быть осторожными.

В последующие дни эта пара либо пребывала на вилле Фабрицио, либо часами прогуливалась по холмам и пляжам, порой добираясь до Минори — крошечной рыбачьей деревушки за Амальфи. Дикий пустынный пейзаж, состоявший из моря и скал, отвесных утесов и укромных бухт, гармонировал с их страстью и усиливал ощущение свободы. После полуночи Фабрицио приходил в спальню Марии, которой с ней обменялась Антония, и удалялся, как только забрезжит рассвет. Тогда Мария спала до тех пор, пока горничная не приходила, чтобы позвать ее на экстравагантные вторые завтраки Пикколомини. За эти две идиллические недели осуществилась ее мечта о любви и счастье.

Было лишь одно пятно у нее на горизонте, причем в буквальном смысле. Из окна спальни открывался вид на зловещую башню Торре делло Циро, вырисовывавшуюся на отдаленной вершине утеса. Когда рядом не было Фабрицио, Мария постоянно ощущала ее присутствие, и башня начала преследовать ее во сне. Она не упоминала об этом своему возлюбленному, так как эта темная сторожевая башня казалась ей символом угрозы, нависшей над их жизнью, а Марии не хотелось, чтобы часы, проведенные с ним, были испорчены тревогой за будущее.

Почти каждый вечер, вернувшись от Фабрицио, Мария навещала Эммануэле в старой детской. Он и Сильвия проводили все дни на пляже, и ребенок загорел и окреп.

— Мы учимся плавать — правда, Эммануэле? — заворковала Сильвия, глядя на ребенка, сидевшего на полу и рассматривавшего разноцветные ракушки, которые принесла ему Мария.

— Ну конечно же, нет, Сильвия. Он для этого еще слишком мал, — нахмурилась Мария.

— Но он же плавает там, где мелко, и я снизу его поддерживаю, хотя теперь в этом нет необходимости. Он плавает как сардина. Малыши с рождения умеют плавать.

— Хорошо, но будь осторожна.

— Как будто вам нужно мне об этом говорить, — возмущенно фыркнула Сильвия. — Пора его кормить. Сейчас мы позовем Терезу — да, мой милый?

— Минутку, Сильвия. Я думаю, ты уволишь Терезу, когда мы вернемся. Пора отучать его от груди.

— Нет, госпожа, не пора, — решительно возразила Сильвия. — Чем дольше кормить их грудью, тем они здоровее.

— И тем труднее их отучать от груди. Я позволяю делать это еще несколько недель, пока ему не исполнится два года, а потом Тереза должна уйти. Я знаю, она хорошая девушка, так что постараюсь найти ей другое место. А теперь, если ты оставишь нас на несколько минут, я пожелаю Эммануэле спокойной ночи.

Посадив ребенка себе на колени, Мария начала напевать ему забавную песенку, которую сочинил для него Карло и которая включала свист и писк. Эммануэле улыбнулся и обвел комнату взглядом, словно ожидая, что в ней вдруг появится отец. Мария так старательно пищала и свистела, что ребенок зашелся от радости. Она прижала к себе сына в умилении, вдыхая его нежный запах.

Поскольку в комнате вдруг стало тихо, вошла Сильвия вместе с кормилицей. Как только Тереза уселась и расстегнула лиф, Эммануэле забеспокоился и с жадностью потянулся к ее соску, и Мария, передав его кормилице, направилась к дверям. Немного пососав грудь, Эммануэле захныкал. Остановившись в дверях, Мария снова запела песенку. Захихикав, он снова приник к соску, не сводя глаз с матери и явно показывая, что хочет, чтобы она осталась с ним. И Мария пела своему сыну, пока его кормили, и ей стало радостно от того, что этот маленький ангелочек нуждается в ее присутствии. После этого она почти каждый вечер, пробыв долгое время с Фабрицио, приходила к сыну и пела ему.

— У меня чудесный сюрприз, — объявила Челестина, когда они сидели за завтраком. — Если я могу сравнить нашу жизнь в Амальфи с садом, то позвольте сказать, что в нем есть хорошие старые деревья и хорошенькие цветы, но он однообразен, а одни и те же деревья и цветы могут надоесть. Не возражайте, Антония, потому что когда я расскажу вам об экзотическом сорте дикой розы, которая повстречалась мне сегодня утром, то вы согласитесь, что ничто так не сможет оживить наше окружение и не усладит наш взор и даже ослепит наши глаза.

Прости меня, мой дорогой, — подмигнула она Лоренцо. — Это дамский разговор, но я знаю, что и ты тоже будешь доволен. Во всяком случае, все это случилось из-за тебя. Мой ужасный муж говорит, что я несколько располнела, и призывает меня побольше двигаться, хотя сам не собирается сделать то же самое. Поскольку я всегда была послушной женой и имею перед собой доказательство того, насколько благотворны прогулки по пляжу, в лице Марии, которая все больше расцветает, я поклялась последовать ее примеру.

Сегодня утром я дошла до монастыря на мысе, начала огибать стрелку и увидела мужчину в лодке, который греб к берегу, сидя спиной ко мне. Я предположила, что это простой рыбак, и больше не обращала на него внимания.

Усевшись на скале, чтобы отдышаться, перед тем как пуститься в обратный путь, я погрузилась в раздумья. Мужчина шагнул на берег и вытащил лодку. Я не видела его лица, но его благородная осанка и фасон одежды привлекли мое внимание, вызвали у меня любопытство. Хотя одежда была простой, ткань и покрой были превосходны. Я фантазировала, что это пират или контрабандист. А вдруг он потерпел кораблекрушение? Но вскоре я поняла, что он слишком спокоен, чтобы это было так. Я пристально смотрела на него, и тут он взглянул вверх, и наши взгляды встретились. Не знаю, кто из нас был больше удивлен, — Челестина отправила в рот устрицу и, сияя, обвела взглядом всех сидящих за столом. — Как вы думаете, кто это был? — взволнованно спросила она.