— И ты видела себя в нем?

— Да, я посмотрела в зеркало.

— И как ты выглядела?

— Оно мне не идет. В нем я выглядела бледной. Оно бы лучше выглядело на женщине с более темной кожей.

— И все-таки мне бы хотелось увидеть его на тебе. И какое у тебя было чувство от того, что на тебе ожерелье Клеопатры?

Карло пристально всматривался в ее лицо. К своему отчаянию, она невольно покраснела. Он говорил не об ожерелье, а о том, что происходило между нею и Фабрицио. Мария безмолвно проклинала злополучное украшение.

— Это вызывало волнение — знать, что вещь, касавшаяся ее кожи, сейчас касается моей. Естественно, что такая мысль пришла мне в голову. Не знаю, почему ты находишь нужным задавать мне и такой вопрос.

— Я тебе скажу, почему. Ты надеваешь ожерелье Клеопатры, это вызывает волнение, как ты говоришь, — наверно, незабываемое ощущение. Однако ты ничего мне об этом не сказала. В карете ты молчала по дороге домой. Жена, которая только что надевала ожерелье Клеопатры, несомненно, рассказала бы об этом мужу. Я нахожу очень странным, что ты этого не сделала.

— Я забыла об этом.

— Забыла об этом! — Он рассмеялся, и смех его прозвучал пронзительно и зловеще. Потом он подался вперед и сказал: — Только не говори мне, что ты забыла об этом, потому что думала о смерти Беатриче. Последнее время ты слишком часто пользуешься этим как отговоркой. Я удивлен, что ты так унижаешь память о своей дочери. Подобная двуличность тебе не идет. Твои мысли определенно были далеко, но не с Беатриче. Ты думала не о Беатриче.

Мария смотрела на него, ошеломленная.

— Ты высказывал много жестоких вещей, Карло, но это самая жестокая из всех. Понимаешь ли ты, что говоришь? Как я могу использовала смерть Беатриче в качестве отговорки? — Она повысила голос. — Отговорку для чего? Я даже не упоминаю ее при тебе. Я держу свою скорбь при себе, поскольку знаю, что ты не терпишь моих слез. Скажи мне, что ты имеешь в виду, или извинись.

Он взял со стола перстень и повертел в пальцах.

— Интересно, берешь ли ты его ночью в постель только из-за Беатриче, — холодно выговорил он и положил перстень обратно. — Так где же были твои мысли в тот вечер?

Она хотела крикнуть, чтобы он убирался из ее комнаты, но знала, что ничего этим не добьется. Она должна сохранять спокойствие, иначе он сорвется.

— С того времени прошли недели. Как ты можешь ожидать, что я вспомню?

— Потому что я считаю, что ты помнишь.

— Ты меня утомляешь, Карло. Уж если ты обладаешь таким талантом читать мои мысли, тогда напомни мне, о чем я тогда думала.

— Карафа сказал, что любит тебя?

Вот он снова, этот вуайеризм.

— Да.

— Может быть, ты думала об этом.

— Нет, не думала! Я сказала ему там, что между нами ничего не может быть.

— Что он ответил?

— Он спросил меня, что ему делать, и я ответила: «Ничего, совсем ничего».

— А затем вы вернулись вниз?

— Да.

— Он тебя коснулся?

— Нет.

— Да, похоже на то: у Карафа был расстроенный вид.

Карло встал. К ее удивлению, он снял свой длинный черный халат, погасил свечи и улегся в постель рядом с ней. Она испугалась, но одновременно почувствовала облегчение от того, что он не поднял на нее руку и прекратил допрос. Он обнял ее. Она это выдержит. Нужно, чтобы он получил наслаждение, нужно даже попытаться получить удовольствие самой, чтобы он не догадался, что она тоскует по другому. На эту ночь она должна изгнать Фабрицио из своих мыслей, словно ее тело и ум остались такими же, как до того, как она стала его любовницей.

Карло ласкал ее тело своими длинными пальцами, легко и нежно. Напряжение спало, она начала расслабляться.

— Больше не плачь, Мария, — прошептал он, стирая с ее лица слезы. — А то я подумаю, что ты меня не хочешь. — Он начал играть на ней, как на инструменте, — ритмично, сначала медленно, затем быстро, сначала мягко, потом сильно. У нее вырвался трепетный вздох. Его тело было словно наэлектризовано. Никогда еще он так не возбуждался. Она вдохнула фиалковый запах его волос, который всегда любила. — Сколько раз ты видела Карафа с того вечера? — прошептал он.

— Один раз, — ответила она более или менее правдиво.

— Как долго?

— Несколько часов, — солгала она. Она обнаружила, что может лгать ему в темноте. Он не видел ее лица, и ее не смущал его пристальный взгляд.

— Твое тело стало другим, — сказал он.

— Каким? — спросила она, боясь того, что он скажет.

— Оно более мягкое и влажное.

— Это от того, — прошептала она ему на ухо, и сердце ее бешено колотилось, — что ты меня сегодня ласкаешь. Обычно ты этого не делаешь.

— Сказал ли тебе Фабрицио Карафа снова, что любит тебя? — Она ожидала этого вопроса раньше, еще до того, как он лег с ней в постель, и приготовила ответ.

— Да, — сказала она. — Но он не домогается меня, как твой назойливый дядюшка Джулио домогался как-то раз. — Ее ответ оказал действие, на которое она рассчитывала: Карло замер, спина его напряглась.

— Ты должна рассказать мне об этом завтра. Но что ты ответила Карафа?

— Что я твоя жена и не хочу причинять тебе вред.

В конце концов, она все-таки подумала о Фабрицио, вызвала в памяти его лицо, свой экстаз с ним, вообразила, что это он двигается сейчас в ней.

— Я тебе не верю, — сказал Карло.

— Тсс, Карло, — прервала она его, кусая его шею, как кусала шею Фабрицио, отдаваясь ритму и повинуясь своим ощущениям.

Вопреки обыкновению, Карло скоро заснул рядом с ней тяжелым сном. В ту ночь он не вернулся в свою комнату.

Когда на следующее утро Мария услышала, что он встает с кровати, она не открыла глаза, опасаясь, что он не в настроении. Последние слова, сказанные им, были: «Я тебе не верю». Чему он не верил? Тому, что она сказала о его дяде, или тому, что она дала Фабрицио такой ответ? Быть может, и тому и другому.

Она открыла глаза. Лучше оказаться с ним лицом к лицу сейчас, чем провести весь день, а быть может, и следующий, в тревоге.

— Карло, — тихо позвала она.

Он направлялся к двери. Вернувшись, он встал в ногах кровати, глядя на Марию.

— Только не говори мне теперь, что ты не шлюха, — сказал он и вышел из комнаты.

Глава 12

Амальфи

ето выдалось на редкость жарким. Неаполь впал в оцепенение, в городе стояла невыносимая вонь. Отвратительные миазмы от улиц, залитых мочой и заваленных экскрементами и отбросами, поднимались до верхних этажей шести- и семиэтажных зданий. Те, кто отваживались выйти на улицу, прижимали к носу и рту носовые платки. Опаленные зноем безмолвные площади покинули даже нищие, которые толпились теперь вдоль береговой линии залива и сидели в тени.

Всадник проскакал галопом во двор палаццо Сан-Северо и чуть не упал с лошади, когда спешивался, — так его вымотала жара. Он хриплым голосом позвал его светлость. В Венозе вспыхнул пожар и распространился на сады и хозяйственные постройки. Он бушует, и его не удается погасить. Правда, они спасли дворец, качая через трубы воду из реки, но для этого пришлось собрать всех солдат, слуг, женщин и детей в поместье. Пожар принес разрушения: сгорели лошади, пришли в негодность инвентарь и оборудование, прервалась уборка урожая. Лучше бы его светлости поехать туда сегодня. Управляющий ожидает его распоряжений.

Карло приказал слугам немедленно подготовиться к отъезду.

Мария была в прохладной просторной кухне, обсуждая с кухаркой меню для гостей завтрашнего концерта. Туда зашел Карло, явно чем-то расстроенный. Мария увидела, что у него дрожат руки. Он рассказал ей о случившемся.

— Отмени завтрашний концерт, — попросил он. — Ты справишься со всем этим?

— Да. Я напишу записки с извинениями и разошлю с ними слуг, — ответила она, как школьница, ожидающая похвалы от учителя. — Перенести его на следующую неделю или на какую-нибудь дату в будущем?