Паника охватила римлян. Строй окончательно рассыпался. Уверенность в победе сменилась у римлян ужасом. Центурион Гай Марций увидел Ксантиппа и вспомнил, как, будучи послом, разговаривал с этим спартиатом.

Кровь вспыхнула в нём. Честь легионера, гордость мужественного римлянина бросили его навстречу командующему карфагенским войском. Он желал только одного – отомстить.

Ксантипп тоже заметил центуриона и коротко приказал своим воинам, чтобы тому не мешали. Он тоже хотел сразиться с римлянином.

– Пора и мне размяться! – воскликнул Ксантипп. – Нам надо завершить разговор!

Центурион заметил, что перед ним расступаются, никто не стремится нанести ему удар. Вначале он даже подумал, что это его яростный вид распугивает противника, но потом понял, что так захотел спартанец. Это взбесило его еще больше.

– Сейчас ты об этом пожалеешь! – сказал он, но его слов Ксантипп не услышал, так как уши закрывал коринфского типа шлем.

Спартанец дождался, когда центурион подъехал, размахивая мечом, и громко предложил:

– Сразимся пешими!

Центурион согласился. Лошади пугались находящихся рядом слонов, поэтому плохо слушались поводьев. А спартиат Ксантипп, служивший гоплитом[11] в тяжелой пехоте, не достаточно хорошо управлялся с лошадью.

И римлянин, и Ксантипп соскочили с коней одновременно. Гай Марций тут же метнул пиллум, Ксантипп увернулся.

Оба противника были без щитов. Гай Марций обнажил меч, его клинок был почти в два раза больше короткого спартанского меча Ксантиппа.

– Коротковат мечик! – усмехнулся центурион.

– Но до врагов доставать умеет! – ответил Ксантипп.

Гай Марций самоуверенно взмахнул мечом, стремясь обрушить его на голову спартанца. Но боя, как такового, не получилось. Ксантипп перехватил руку римлянина, крутанул, и меч покинул своего хозяина, а сам центурион ткнулся лицом в серый песок. Ксантипп придавил его коленом.

– Ты помнишь, римлянин, я обещал, что ты не забудешь моего имени до конца жизни?

– Помню! – еле выдавил сквозь зубы Гай Марций.

– Так я тебе ещё раз напомню – меня зовут Ксантипп из Спарты! Но сейчас я тебя убивать не буду, чтобы ты подольше помнил мое имя! Не хочу сокращать и упрощать твою жизнь, – после чего встал и сказал товарищам: – Это мой пленник! Доставьте его в наш лагерь!

Разгром римлян был полный.

Спастись сумели не более пятисот воинов из всей армии. В плен попал и сам консул Марк Регулл.

Ксантипп не мог знать, что историк Полибий, который не любил спартанцев как своих врагов, признал его заслуги и написал: «…Один человек и один совет его сокрушили полчища, которые казались и испытанными, и неодолимыми, превознесли государство, которое со всей очевидностью повергнуто было во прах, и подняли упавший дух воинов…»

Сражение окончилось. А наша история, наоборот, только начинается. Как начинается и история Ксантиппа, о которой гадали самые известные историки, не ведая, что же произошло на самом деле после того, как он победил римлян.

Победители шумно отмечали победу над римлянами. Вино и пиво лились рекой. В общем, как обычно после великой победы. Даже родители её – спартанцы во главе с Ксантиппом – расслабились. Вино на этот раз разбавлялось слабо, поэтому в головах шумело.

Наёмники всех национальностей орали: «Слава Ксантиппу!». Эти крики заставляли морщиться карфагенских сенаторов и военачальников.

А затем произошло то, что должно было случиться.

Пунийцы не отличались чувством благородной благодарности. Римляне были разбиты, консул захвачен в плен, и теперь популярность победителя становилась вредной и опасной. А что, если Ксантипп возжелает повести наёмников против Карфагена и взять власть в свои руки? Хватит ли сил у правителей Карфагена противостоять победоносному спартанцу, за которым может пойти не только наёмное войско, любящее удачливых командиров, но и карфагенская беднота, совсем не обожающая своих господ?

Об этом задумались оба карфагенских суфета – Ганон и Магон, вскоре озаботив этой мыслью и большинство членов Совета.

– А если он захочет стать тираном? – полушёпотом говорил Магон почти с каждым из Совета, – спартанцы крайне честолюбивы! Вспомните Павсания[12], Лисандра[13], Клеарха![14]

В этот период в Карфагене начинался сезон празднований в честь Мелькарта и ряда своеобразных, развратных богинь, которые активно поддерживали свободные сексуальные взаимоотношения. Им прислуживали особые жрицы, а иногда и свободные женщины. Это, впрочем, мало волновало спартанцев. У каждого государства свои обычаи. И не им их осуждать. Скорее, подобный обычай в данный момент наемникам из Лакедемона даже нравился. И они собирались им воспользоваться. Но были и значительно более мерзкие и совсем страшные культы. А самыми противными и жуткими среди них были церемонии человеческих жертвоприношений. Если обычные жертвоприношения животных были привычны для эллинов, а спартанские войска приносили в жертву птиц перед каждым боем, то человеческие жертвоприношения вызывали отвращение и ужас.

В этот вечер спартанцы решили навестить жриц любви храма Аштарты[15]. Если уж есть такой религиозный культ, то почему бы им не воспользоваться? Говорили, что жрицы храма Аштарты преуспели в любовных утехах. А для героев недавней победы они уж наверняка постараются! Спартанцы пошли почти все, даже верный Орест увязался за Ксантиппом.

Их узнавали, со всех сторон звучали приветственные возгласы. Спартанцы шли спокойно, улыбаясь, иногда отвечая на приветствия. Но судьбе было угодно, чтобы они в тот день так и не добрались до храма Аштарты и не вкусили плодов любви. А виноваты во всём мрачные и суровые обычаи с жертвоприношениями, так распространённые среди карфагенян. Причём богатые карфагеняне с этой целью покупали детей бедняков, усыновляли или удочеряли, а потом этих, как бы своих детей, жертвовали Богу. Чаще всего эти жуткие жертвоприношения осуществлялись через сожжение заживо. А приношение в жертву своих детей считалось угодным Мелькарту, поэтому и старались богачи таким путём заполучить милость Бога. Страшный, противный бог был у карфагенян!

Легенды о слабых и больных детях, которых якобы сбрасывали в ущелье в Спарте, чтобы сохранить породу, на самом деле имеют под собой очень слабую почву. Во-первых, дети в основном рождались сильными и здоровыми, так как их родители были такими. Во-вторых, могли избавляться от детей с сильно выраженными генетическими уродствами. Но тогда почему эта легенда столь распространена, хотя в неё слабо верится? Почему стоит сомневаться в этом спартанском обычае? Да очень просто. Знаменитый царь и полководец Спарты, про которого так много писали Ксенофонт, Плутарх и другие, прозываемый Агесилаем, был маленького роста и хромой с детства. (Его можно сравнить с другим знаменитым полководцем – Суворовым.) Агесилай сам закалил себя тренировками. И вот этот маленький и хромой спартанец чуть не победил Персию на много лет раньше, чем Александр Македонский. Если бы не страх перед гегемонией Спарты и не предательство других городов Эллады, глядишь, так бы и произошло! Как видите, никто его ни с какой скалы не сбросил! Вспомните, как часто из недоношенных детей вырастают крепкие и сильные люди! Ну, если уж сильно выраженное уродство налицо, то тогда другое дело! Времена жестокие!

Но мы отвлеклись. Вернёмся в Карфаген, где по людным улицам шло с дюжину спартанцев и несколько их слуг из илотов и периэков. Сначала никто не обратил внимания на две роскошные колесницы. В них ехали важные господа с солидными матронами вместе с детьми. Детям было от двух до пяти лет, в ручках они держали фрукты. Колесницы подъехали к мрачному зданию, похожему на храм.